§ 11. О воображении
Но, выражаясь яснее о воображении, мы должны определить его как восприятие идеи, вызываемой внутренними причинами и подобной какой-нибудь из идей, порождаемых обыкновенно внешними причинами.
Поэтому, когда материальные причины, скрытые в любой части тела, воздействуют на нервы, на духов, на мозг таким же способом, как и внешние физические причины, вызывая вследствие этого такие же идеи, мы имеем дело с тем, что называют воображением. Действительно, когда в мозгу возникает физическое состояние, совершенно подобное тому, какое производит какая-нибудь внешняя причина, в нем должна возникнуть та же самая идея, хотя бы для нее не было налицо никакой внешней причины; поэтому и объекты воображения называются фантомами, или призраками, фстггісгр,ата.Итак, как внутренние, так и внешние чувства производят изменение мыслей; и те и другие не отличаются друг от друга ни способом, каким думают, всегда одинаковым у всех людей, ни изменениями, происходящими в sensori- um'e, но только лишь отсутствием внешних, вызвавших их причин. Мало удивительного в том, что внутренние причины могут подражать внешним причинам; в этом можно убедиться, надавливая глаз (что так поразительно изменяет зрение) или в сновидениях, в случаях живого воображения, при галлюцинациях и т. п.27
Воображение у здорового человека гораздо слабее, чем восприятие внешних ощущений; в сущности говоря, оно не дает настоящего восприятия. Как бы ни старался я вообразить, проходя ночью по Новому мосту, великолепный ряд освещенных фонарей, но воспринимаю их я только тогда, когда они окажут действие на мои глаза.
Когда я думаю об опере, о комедии, о любви — как далек я от ощущений тех людей, которых приводит в восторг Лемор, кто плачет вместе с Меропой , или тех, кто находится в объятиях своих любовниц! Но у тех, кто грезит или бредит, воображение дает действительное восприятие. Это убедительно доказывает, что оно не отличается ни по своему характеру, ни по воздействию на sensorium, хотя многочисленность идей и быстрота, с которой они следуют одна за другой, ослабляют прежние идеи, удержавшиеся в мозгу, над которым новые идеи приобретают большую власть. И это верно по отношению ко всем новым впечатлениям, производимым другими телами на наше тело.Воображение может быть правильным или обманчивым, слабым или сильным. Правильное воображение представляет предметы в их настоящем виде, тогда как при воображении обманчивом душа видит их в ином виде, чем они есть в действительности. Иногда она сознает эту иллюзию; тогда это принимает характер помешательства, как это было с Паскалем, который настолько истощил умственной работой духов своего мозга, что воображал, что видит с левой стороны огненную пропасть, от которой ему всегда приходилось защищаться стульями или какими- нибудь другими преградами, которые могли бы помешать ему увидеть эту ужасную фантастическую бездну, хотя этот великий человек прекрасно сознавал ее фантастический характер. Иногда душа, подпадая под всеобщее заблуждение всех внешних и внутренних чувств, верит, что предметы действительно подобны призракам, созданным воображением, и тогда это настоящий бред.
Слабым воображением будет то, которое столь же слабо испытывает влияние внутренних чувств, как и внешних; напротив того, люди с сильным воображением испытывают сильные и живые впечатления от самых незначительных причин. Можно сказать, что этим людям благоприятствует природа, так как для того, чтобы успешно работать над произведениями ума и чувства, нужна определенная сила духа, которая была бы в состоянии живо и глубоко запечатлеть в мозгу идеи, созданные воображением, и страсти, которые она хочет рисовать.
Корнель, без сомнения, обладал органами, наделеннььми высшей силой этого рода: его трагедии являются, по словам Вольтера, школой величия души. Такая же сила, хотя часто и лишенная гармоничности, обнаруживается и у Лукреция, этого великого поэта. Чтобы быть великим поэтом, надо обладать сильными страстями.Когда какая-нибудь идея пробуждается в мозгу с такой же силой, с какой она запечатлелась в первый раз,— а это происходит благодаря памяти и живому воображению, — то кажется, что вовне видишь известный объект этой мысли. Действующая внутренняя сильная причина в соединении с живой памятью может ввергать самых благоразумных людей в подобное заблуждение, так напоминающее бред наяву меланхоликов. Но если в этом принимает участие и воля, если чувства, вызываемые ею в душе, возбуждают ее, тогда, в сущности, человек впадает в бешенство.
Маньяки, занятые всегда одним и тем же предметом, настолько сосредоточивают ум на одной идее, что душа дает свое согласие на это. Сходная черта многих маньяков заключается в том, что вне пункта их безумия они могут здраво и разумно рассуждать; если они дают себя увлечь предметом своего заблуждения, то это является следствием ложного предположения, которое тем более лишает их разума, чем рассудительнее они бывают обычно. У Мишеля Монтеня есть очень любопытная глава, посвященная воображению: он доказывает там, что у самого благоразумного человека есть свой пункт помешательства и, как говорят, каждый по-своему с ума сходит. 29 Поразительно и крайне унизительно для человека то, что какой-нибудь великий гений, произведения которого вызывают восхищение всей Европы, очень долгое время носится с недостойной его экстравагантной идеей, к которой он привязался до такой степени, что ни за что не желает с ней расставаться: чем больше он смотрит и касается, например, своего бедра или носа, тем более он убеждается в том, что первое сделано из соломы, а второй из стекла, и столь же ясно разубеждается он в этом, лишь только душа теряет из виду свой объект, а разум вступает в свои права.
Подобные же явления можно наблюдать у маньяков.Эта болезнь духа зависит от известных физических причин, и если ее так трудно излечить, то потому, что больные этого рода не считают себя таковыми и не желают ничего слышать о своей болезни, так что, если врач отличается не столько умом, сколько важностью и изображает из себя Галена, его неловкие доводы будут только раздражать их, усиливая их манию. В этом случае душа — во власти сильного господствующего впечатления, которое одно только поглощает ее целиком, как в самой страстной любви, представляющей собой вид мании. К чему может служить в таких случаях упорное обращение к разуму человека, потерявшего разум? Quid vota furentem, quid delubra juvant? 30 Вся цель и тайна врачебного искусства сводится к тому, чтобы попытаться возбудить в мозгу более сильную идею, которая уничтожила бы нелепую идею; таким именно образом можно восстановить способность к рассуждению и разум, равномерно распределяя кровь и животные духи.