VII. КРАСОТА КАК ЦЕННОСТЬ[162]
В чем же прежде всего специфика «пользы», т. е. практического значения красоты в жизни?
Общественное и личное значение других духовных ценностей (истины, нравственности) видно непосредственно. Ценность добра, например, выражается в непосредственной пользе доброго поступка. Практическое же значение красоты непосредственно выражается лишь в том удовольствии, которое она доставляет. Но к этому удовольствию нельзя сводить «пользу» прекрасного. Его значение гораздо глубже и выражается в тех благотворных изменениях, которые оно производит во внутреннем мире личности в целом. (...)
У нас справедливо уделяют большое внимание тесной связи между этикой и эстетикой. Эта связь и взаимодействие очень важны. Они іискілючают, прежде всего, пренебрежительный подход к эстетике как к чему-то второстепенному, как к некоей «роскоши», или, выражаясь словами Л. Н. Толстого, «барскому баловству». Чувствовать прекрасное в искусстве и понимать его — дело великое.
Эта способность утончает все восприятия личности, доставляет огромную и ни с чем не сравнимую радость и наслаждение. Чувство прекрасного, как источник наслаждения и элемент счастья, должно рассматриваться и как самоцель, как ценность самодовлеющая, вне зависимости от всего остального. Однако значение прекрасного не только наслажденческое, гедонистическое, но и воспитательное, эвдемонистическое. Эстетическое воспитание — это не только средство усиления радости жизни, но и средство подъема всех сторон жизни личности.Эстетическое же наслаждение есть тот специфический рычаг, посредством которого эстетика достигает развития и обогащения внутренней жизни человека. (...) Эстетическое удовольствие— непосредственная цель восприятия красоты и средство для развития и обогащения внутреннего мира человека, а это развитие есть цель конечная и опосредованная непосредственным наслаждением. Через это наслаждение — к более глубоким задачам—таков путь эстетического воспитания. Если произведение искусства не доставляет человеку эстетической радости, то ойо не может его и воспитывать. Все это — невыносимые тривиальности, но что делать, когда сохранились еще педанты, которые в слове «наслаждение» видят и аполитичность, и созерцательность, и барский эстетизм, и легкомыслие, и т. п.!
Восприятие красоты имеет три главных значения: познавательное, воспитательное и «наслажденческое». При всей важности двух первых сторон последняя есть, однако, специфическая и определяющая сторона эстетического. Ведь в самом деле истина добывается не ради наслаждения; добро совершается также не ради наслаждения (хотя этот момент имеет место и в первом, и во втором). Красоту же люди ищут ради наслаждения, радости.
Красота, или прекрасное, есть главная эстетическая ценность и соответственно главное понятие эстетики как науки. В связи с этим возникает вопрос о соотношении красоты и искусства. Нам кажется, что искусство по своей природе не может ограничиваться только отражением прекрасного. Ведь искусство воспроизводит жизнь, в которой много и некрасивого, а также такого, что по своему существу не связано с эстетической оценкой, нейтрально к ней.
Нам скажут: но то, что в жизни безобразно, в искусстве становиться прекрасным. Эта мысль далеко не нова. Так, дореволюционный поэт Федор Сологуб писал: «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из нее сладостную легенду, потому что я — поэт». (...) Хорошее произведение искусства возбуждает в человеке эстетическое чувство не только тем, что является похожим на действительность, но и тем, что оно есть не действительность, а ее воспроизведение, есть мастерство. (...) В искусстве человек любуется не только объективно красивым, но и способностью человека передать, воспроизвести живое, действительное. Ведь содержание искусства слагается из двух моментов: содержания действительности и ее отображения. Безобразная мысль может быть красиво выражена, и в этом случае она особенно вредна, так как воздействует эстетически. В первой, объективной стороне содержания искусства может быть красивое, некрасивое или эстетически безразличное; во второй, субъективной стороне есть лишь различные степени приближения к объективной истине, т. е. различные степени правдивости и выразительности отображаемого. Воспринимая произведение искусства, человек любуется не только первым (объективно красивым), по и вторым, т. е. мастерством. (...)
Итак, красота есть лишь один из объектов искусства, а ее воспроизведение — лишь одна из функций и задач искусства. При этом под красотой мы понимаем свойство некоторых явлений внешнего мира и внутреннего мира человека, а также предметов искусства давать нам особый вид чувственно-духовной радости, или наслаждения (эстетического наслаждения).
Из этого общего определения следует, что красота есть единство объективного («свойство некоторых явлений») и субъективного («особый вид наслаждений»). Красота возникает (подчеркиваем: возникает) лишь тогда и там, где и когда объективные свойства вещей соединяются с воспринимающим их эстетическим «аппаратом» человека. Красота не чисто объективна и не чисто субъективна, а есть единство природы и человека.
(...)Красота имеется лишь там, где есть налицо некоторые объективные свойства действительности, возбуждающие у нас эстетическое чувство. Отрицать объективные источники эстетического чувства значило бы рвать с материализмом, ибо в нашем сознании нет ничего, что не вызывалось бы (прямо или опосредованно) свойствами внешнего мира.
В чем же состоит природа тех свойств, которые вызывают у человека эстетическое наслаждение, иначе говоря, каковы же объективные критерии красрты? Некоторые ответы на эти вопросы (в сущности один вопрос) у старых и современных авторов удачны в том смысле, что они схватывают критерии некоторых частных форм и выражений красоты. Так, чувство красоты тела человека, некоторых животных и некоторых машин связано с подсознательным чувством объективной целесообразности их устройства. Стройная человеческая фигура, например, говорит нам о высокой способности ее к труду, борьбе, любви и деторождению, о ее жизнеспо- собности. Реактивный самолет, ракета, судно на подводных крыльях красивы, так как они своим внешним видом свидетельствуют о способности преодолевать пространство. Этот вид красоты, как и другие ее виды, вызывает предположение о том, что «подпочва» эстетического восприятия в какой-то мере подсознательна. Однако указанные корни красоты объясняют этот ее вид лишь отчасти. Здесь, видимо, есть и иные, как явные, так и скрытые, параметры, в том числе и такой, как .половой.' Ведь женскую красоту острее воспринимает все-таки мужчина. Недаром любовная эстетика — самая древняя и классическая форма эстетического восприятия.
К указанному виду красоты (назовем ее красотой целесообразности) можно отнести и прекрасные поступки, героические действия и т. п., вызывающие у нас не только моральный, но и эстетический отзвук в силу своей высокой социальной значимости. К нему же относятся «красота труда», «техническая эстетика», эстетика быта и пр. Как видим, красота целесообразности — очень влиятельный и широко распространенный вид красоты. Однако он не исчерпывает всех выражений красоты.
(...)Видимо, в окружающей нас действительности есть много различных видов и оснований красоты. В искусстве на них наслаиваются еще другие, специфические для воспроизведения (отражения) виды или основания красоты: красота типического, точности,, выразительности, композиции, мастерства вообще. Но как же подойти к общему пониманию критерия красоты? Перед эстетической наукой, как и перед всякой наукой, стоит вопрос: почему? Почему это красиво? По нашему мнению, к, отвеггу на этот вопрос надо идти от частного к общему. (...)
Остановимся теперь на субъективной стороне красоты, т. е. на эстетическом восприятии, переживании. Прежде всего это восприятие имеет чувственно-духовный характер. Духовное начало преобладает в нем и выражает его природу. Именно этим так называемые высшие чувства (социально-психологические, познавательные, этические и эстетические) отличаются от низших (удовольствия от еды, отдыха и т. п.).
Но чем же эстетическое чувство отличается от других высших чувств? Этот вопрос также еще не разработан эстетической наукой. Ясно, что оно отличается от других высших чувств не тем, что доставляет людям радость. Чувства коллективизма, братства, патриотизма, гуманизма и прочие также доставляют радость. Ведь говорят: «радость творчества» (наряду с «муками творчества»), «радость познания», «сладость добра». Значит, дело в характере, качестве этой радости. (...)
Но как можно с эстетической радостью сочетать чувства, прямо противоположные? Вспомним, с каким глубоким воо- душевлением и волнением пели мы во время Великой Отечественной войны (...) (и теперь поем) великолепную песню композитора Александрова: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!..». Ведь чувства, вызываемые ею, были далеко не веселыми. Но эта песня снимала все личное, мелкое, сливала каждого со своим народом, вызывала чувство невозможности, невыносимости иноземного и фашистского господства и, следовательно, неизбежности победы. Вот в этом взлете души человека, в этом ее очищении, в сознании общей беды, народного страдания, слияния с народом и состоит эстетическая радость, даваемая этой песней.
(...)Таким образом, прекрасное есть, в своем существе, переживание жизни как таковой. Этим мы не просто повторяем глубокое положение Н. Г Чернышевского: «прекрасное есть жизнь»,, но и показываем специфические особенности эстетического в отличие от других духовных ценностей. Человек испытывает радость не только от сознания ценности и важности своей деятельности (радость творчества и радость моральная), но и «просто» наслаждается видом жизни (красота объективная) и воспроизведением жизни (красота искусства). Говоря «жизнь», мы имеем в виду действительность вообще, а не только живую природу и человека. (...)
Мы не можем, далее, согласиться с широко распространенным среди наших эстетиков тезисом, что действительность имеет эстетическое значение лишь постольку, поскольку в ней отражается, выражается, «просвечивает» человек. (...)
Так обстоит дело с субъективной стороной прекрасного, с эстетическим переживанием.
Итак, красоты нет как при отсутствии объективного ее источника — эстетических свойств действительности, выступающих в роли индукторов (возбудителей эстетического восприятия), так и при отсутствии перципиента (сознания, воспринимающего красоту). (...)