305
Ц Пьер Гассенди
Как считает Аристотель, знание есть очевидное и достоверное понятие вещи, которое получается путем доказательства; а доказательство есть силлогизм, ко&торый возникает из принципов или из общих, первых, непосредственных п тому подобных предложений.
В принципах же этих содержится определение,— средство, как бы связывающее крайние члены выво&да; и, наконец, основой всего здания служит чувство, на опыт которого должны опираться принципы. Ну, а так как о самом знании мы намерены говорить в сле&дующем «Упражнении», то сейчас мы поговорим об остальном. Так как начало мы ведем от чувства, то нет никакого сомнения, почему Аристотель делает его как бы основой доказательства. У него повсюду по&падаются различные места, которые подтверждают это; достаточно указать па первую книгу «Второй аналитики». Ведь он ясно учит, что доказательство проистекает из универсалий, а универсалии образуют&ся только путем индукции; индукция же не может не опираться на чувство. II это Аристотель повторяет очень часто. Поэтому он говорил, что в суждении, ко&торое должно быть вынесено по поводу вещей, причи&ну должно искать там, где чувство внушает доверие. Так, в восьмой книге «Физики» он говорит: Сказать, что все находится в покое, и искать причину этого, отбросив чувство,— это какое-то бессилие ума.. Об этом же он говорит в первой книге сочинения «О воз&никновении и гибели» и в других местах. Оп даже считает, что чувству должно доверять больше, чем ра&зуму, а разуму только тогда должно оказывать дове&рие, когда он будет согласован с чувством. Л чтобы ты не думал, что я что-то придумываю, я приведу здесь самые что ни на есть подлинные слова, которые содержатся в третьей книге сочинения «О происхож&дении животных», включая даже то, что там говорит&ся в умозаключении, касающемся присхождеітпя пчел. Аристотель говорит: Если когда-либо будут существо&вать вещи достаточно познанные, чувству надо будет доверять больше, чем разуму. К разуму же должна быть добавлена вера, если то, что доказывается, со&гласуется с теми вещами, которые познаются через чувство. Действительно, это место яснее, чем какое- либо другое, подтверждает, что чувство — это как бы верховное судилище, к которому, по мнению Аристоте&ля апеллирует разум, или как бы наугольник и ва- fepnac, помогающий исследовать также и само дока&зательство.
Так как я считаю, что Аристотелем не могло быть сказано ничего лучшего, то у меня нет мысли оспари&вать это; я только стараюсь обратить внимание на сле&дующее: так как аристотелевское доказательство под&крепляется чувством, а чувство весьма обманчиво и недостоверно, то какая же достоверность может быть у доказательства и вследствие этого — у знания, кото&рое рождается из чувства? Это подобно тому, как ес&ли бы было возможно построить здание на фундамен&те, которому угрожает разрушение. Что касается об&манчивости и недостоверности чувств, то об этом бу&дет сказано подробнее в следующем «Упражнении». Здесь полезно выбрать только то, что известно, и опять-таки благодаря самому Аристотелю.
Итак, Аристотель учит, что чувство может оши&баться различным образом, о чем, в частности, можно сделать вывод из второй книги «О душе», из четвертой книги «Метафизики», из книги «О цвете», а также из других мест. Во-первых, потому, что одно чувство присваивает функции другого, например чувство внешнее — [функции] внутреннего. Поэтому-то зрение так часто ошибается, считая, что в покое находится то, что движется, а в движении то, что пребывает в по&кое. Поэтому когда кто-нибудь плывет па судне или едет на колеснице, ему представляется, что берег или деревья бегут назад; или, внимательно глядя на Лу&ну и облака, он говорит, что облака неподвижны, а Луна бежит. Зрение обманывается также, когда оно присваивает себе объекты вкуса или осязания, как, например, было с птицами, которых Зевксис 206 обма&нул своей картиной; также обстоит дело и в отношении всего остального.
Во-вторых, чувство ошибается пото&му, что не принимается во внимание должное рас&стояние между органом чувства и объектом. Поэтому зрение ошибочно считает квадратную башню круглой, а Солнце, о котором говорится, что оно превосходит Землю во много раз,— размером как бы в римский фут. Поэтому издали кажется черным то, что на са&мом деле просто темное, и так во всем остальном.В-третьих, так как промежуточная среда несовершен&на, то зрение ошибается, когда оно приписывает Лу&не красноту, бледность или иной оттенок, который про&исходит от испарений, находящихся между [Луной и Землей], а также когда оно присваивает зримым ве&щам цвет, свойственный стеклу, через которое на них смотрят. Сюда же относится и различие в среде, отче&го палка, вообще прямая, выглядит изогнутой, если часть ее находится в воздухе, часть в воде, а монета в воде кажется большего размера и ближе, чем когда она вне воды, и т. д. В-четвертых, [чувства обманы&ваются] потому, что орган зрения несовершенен, и вследствие этого ошибаются те, кто, страдая желчью, видят все желтым, а страдающие кровоизлиянием — красноватым, так же как охваченные лихорадкой счи&тают горьким то, что в другое время кажется им слад&ким, и т. д. Следовательно, Аристотель полагает, что главным образом такими способами и можно ввести чувство в заблуждение. Вот потому-то я и спрашиваю: каким образом с помощью чувства достигается досто&верное доказательство? В особенности если нельзя быть уверенным, что, когда мы что-нибудь исследуем с помощью чувства, его орган находится в отличном состоянии, среда расположена надлежащим образом, соблюдена должная дистанция и т. д. Ведь кто опре&делит все разнообразие в соразмерности частей [при&роды] и скажет нам, какая именно соразмерность не подвержена порче? Кто способен так очистить воздух, чтобы можно было когда-нибудь сказать, что он со&вершенно чист? Кто так измерил вес части простран&ства, что, когда вещь, находящаяся вдали, представ&ляется ему не такого размера и не такого качества, [как на самом деле], он мог бы, приблизившись, исп&равить ошибку и был бы в состоянии указать, в ка&ком пункте надо расположиться, чтобы уже не было никакой ошибки?
Прежде всего, ты скажешь, что одно ощущение позже может быть исправлено другим.
Но говори или об одном и том же же чувстве, или о разных; если речь идет об одном и том же, то у него [всегда] все расположено одинаково, а именно: орган, объект, сре- да; и тогда, если должно быть вызвано снова подоб&ное же ощущение, как сможет оно исправить первое через второе, которое само нуждается в таком же исп&равлении? Если же у него нет всегда одного и того же расположения, то что есть в этом чувстве, благо&даря чему оно различает, что именно это ощущение более правильно, чем то? В обоих ли случаях оно функционирует правильно? Позволяет ли ему то, что оно воспринимает, сделать вывод, что оно ошибается теперь, а не в другом случае? В особенности, если оно лишено памяти и рассудка. Если же ты говоришь о разных чувствах, то как может это произойти, когда разные чувства — это разные судилища, которые долж&ны выражать мнение о совершенно различных вещах? Разве глазу свойственно воспринимать звук, а ушам цвет? И не говори, что существуют какие-то общие объекты вроде количества, формы, движения, которые, будучи плохо восприняты одним чувством, могут быть лучше восприняты другим. Ведь каждое чувство вос&принимает и чувствует на свой собственный лад, и так как одно из них имеет не более прав на второе, чем второе на первое, то нельзя, чтобы одно более другого приписывало себе правильность и точность ощущения. Во-вторых, ты скажешь, что хотя это мо&жет быть справедливо в отношении внешних чувств, рассматриваемых в отдельности и такими, какие они есть сами по себе, надо, однако, принимать во внима&ние суждение внутреннего чувства и, главным образом, воображения. Очевидно, внутреннее чувство имеет ка&кие-то права в отношении внешнего, її вследствие это&го оно может своим ощущением исправить внешнее ощущение. Но так как внутреннее чувство не получает иных образов, кроме тех, что передаются через внеш&ние чувства, и так как в воображении нет ничего, что не прошло бы через внешнее чувство, то и во внут&реннем чувстве не может быть ничего, чем бы оно исправило внешнее чувство. Ведь оно связано как бы некоей необходимостью, и так как с помощью зрения оно воспринимает одним способом, а с помощью ося&зания — другим, оно не может одному чувству предо&ставить право, отнятое у другого. Видимо, оно нуж- дастся в каком-то третьем виде [восприятий]. А отку&да оно его получит? И не говори, что воображение имеет в себе какую-то силу решать, какое из двух ощущений правильно: или у него нет ничего, кроме внешних чувств, как наиболее универсальной силы познания, так, например, что оно воспринимает объ&екты всех внешних чувств, тогда как [само] внешнее чувство выражает впечатление лишь от единственной вощи; или, если у воображения есть еще что-либо, то оно предназначено скорее для обмана внешних чувств, чем для их исправления. Разве не воображе&ние часто обманывает нас так, что нам кажется, что мы видим и слышим то, чего нет на самом деле? Зна&чит, как же оно может исправлять внешнее чувство, если оно само гак часто вводит его в заблуждение? В-третьих, ты можешь сказать, что то и другое чув&ство могут быть неправлены только разумом. В самом деле, так как в интеллекте нет ничего, чего бы рань&ше не было в чувстве, необходимо, чтобы разум обращался к явлениям. Ведь разум не может понять ничего, кроме того, что ему в какой-то степени дано воображением и заимствовано у внешнего чувства. Так каким же образом, спрашиваю я, разум может исправить как воображение, так и внешнее чувство? Не говори, что разум может это гарантировать, по&скольку он имеет возможность вновь размышлять о себе и о своих действиях и но размышлении судить об ошибках подобного рода. Но как бы разум, или ин&теллект, после размышления, ни поступал, он тем не менее всегда нуждался бы в воображении как в спутнике. Поэтому необходимо, чтобы интеллект и воображение вместе занимались одним и тем же, и воображение, так же как и интеллект, не могло бы заниматься ничем иным, кроме того, что было почерп&нуто у внешнего чувства. Итак, если в чувствах со&держалась какая-либо ошгіка, то она не исправляет&ся интеллектом, сколько бы он ни размышлял; боль&ше того, так как воображение по необходимости свя&зано с внешним чувством, то интеллект сам связан с воображением, если только при этом нет какой-либо еще большей зависимости (я говорю об этой жизни);ведь воображение может действовать и тогда, когда внешние чувства в действительности бездействуют, а интеллект не может функционировать без содействия воображения. Но об этом мы поговорим подробнее в другом месте.