УДОВОЛЬСТВИЕ, БЕЗ КОТОРОГО НЕ СУЩЕСТВУЕТ ПОНЯТИЯ СЧАСТЬЯ, ЕСТЬ БЛАГО ПО САМОЙ СВОЕЙ ПРИРОДЕ
Далее, так как приятно, или радостно, жить без страданий, но также приятно, или радостно, пользовать&ся неизменно возобновляющимися благами, то ясно, что нельзя мыслить счастье без того и другого или по край&ней мере без одного из этих двух [аффектов], т.
е. при&ятности, или удовольствия (понятия «удовольствие», «приятность», «привлекательность» и т. д., по моему мнению, все выражают одно и то же). Однако мы ви- дим, что некоторые философы 132 с великой торжествен&ностью выступают против удовольствия, утверждая, будто оно по самой своей природе — зло и потому враж&дебно как мудрости, так и счастью.Вот почему, прежде чем исследовать вопрос о том, заключается ли в самом деле счастье в удовольствии, мы должны заявить, что удовольствие по своей при&роде — это благо, а страдание, противоположное ему по своей природе,— это зло.
В самом деле, так как благо — это то, что полезно, приятно и поэтому мило и пробуждает влечение, между тем как зло — это то, что вредно, неприятно и потому возбуждает к себе ненависть и отвращение, то нельзя назвать ничего, что ласкало бы, радовало бы, ценилось бы и служило бы предметом стремления больше, чем удо&вольствие; с другой стороны, нет ничего, что больше бы приносило вреда, не нравилось бы, отталкивало и вызывало отвращение, чем зло. Таким образом, очевид&но, что удовольствие есть не только благо, но и смысл блага, поскольку оно есть то, в силу чего что-нибудь становится благом, либо чем-то желательным, точно так же как страдание есть не только зло, но и самый смысл зла, поскольку оно есть то, в силу чего что-нибудь ста&новится злом и тем, чего избегают.
Ибо если мы иногда и избегаем удовольствия, то мы избегаем при этом не удовольствия, как такового, а того страдания, которое может быть с ним случайно связано; точно так же если мы иногда стремимся к страданию, то цель наших стремлений в этом случае — не страдание, как таковое, а то удовольствие, которое может быть с ним связано.
Или, выражаясь несколько яснее, я должен сказать, что никто не отвергает, не презирает и не избегает удо&вольствия, как такового, по той причине, что оно — удовольствие, но лишь в силу того, что для людей, не знающих меры в погоне за удовольствиями 133, это чре&вато большими страданиями.
Точно так же никто не любит, не преследует, не гонится за страданием на том основании, что оно — страдание, а лишь в силу того, что иногда наступают времена, когда труд и страдание ве&дут к высокому удовольствию.Остановимся на немногих примерах. Кто из нас за&нимается какими-нибудь тяжелыми телесными упраж&нениями, не имея в виду результата, к которому эти упражнения должны привести? И мог ли бы кто-нибудь по праву упрекнуть человека, желающего получить удовольствие, не влекущее за собой вреда? Или того, кто желает избегнуть страдания, не порождающего ни&какого удовольствия? С другой стороны, мы обвиняем и по праву считаем весьма достойными презрения тех людей, которые так обольщены и испорчены соблазнами минутных удовольствий, что, ослепленные своим вож&делением, не предвидят тех страданий и мук, которые их ожидают. Такая же вина лежит на тех, кто изменяет своему долгу из-за душевной дряблости, т. е. из отвра&щения к труду и страданиям.
Различать эти случаи, конечно, просто и не пред&ставляет затруднений. Ибо в условиях свободы, когда нам предоставлена неограниченная возможность вы&бора и когда ничто не мешает нам делать то, что нам более всего нравится, следует ловить всякое удовольст&вие и отвергать всякое страдание. Однако часто при не&которых обстоятельствах случается, что и удовольствия должны быть отвергнуты и не надо уклоняться от стра&даний.
Итак, хотя мы полагаем, что всякое удовольствие — это какое-то благо, а всякое страдание — какое-то зло, мы, однако, не утверждаем, что всегда следует стре&миться к первому и избегать второго, но говорим лишь, что в том и другом следует знать меру с точки зрения как качества, так и количества. Ведь хорошо брать на себя некоторые страдания, благодаря которым мы мо&жем достигнуть более обильных благ, и полезно воз&держаться от некоторых удовольствий, которые пов&лекли бы за собой более сильные страдания.
Вот чем объясняется, что, устанавливая критерии, мы почерпнули отсюда, как из своего рода источника различные каноны относительно аффекта, или страсти, с полным правом сделав именно удовольствие и неудо&вольствие, или страдание, критерием выбора или отказа от чего-либо.
Ибо все эти вопросы следует решать на ос&новании соразмерности и отбора полезного и вредного, поскольку благо иногда служит нам во вред и, наобо&рот, зло иногда оказывается для нас благом.На основании сказанного я подчеркиваю, что ника&кое удовольствие не может само по себе быть злом, но есть вещи, доставляющие некоторые удовольствия и влекущие за собой иногда страдания, намного превы&шающие эти первые. Поэтому я добавляю: если бы вся&кое удовольствие настолько могло быть замкнутым в самом себе, что не содержало бы в себе и не оставляло бы после себя никакого страдания, то уже в силу одной этой замкнутости его следовало бы считать таким же совершенным и абсолютным, как самые совершенные произведения природы, тем более что одно удовольствие ничем не отличалось бы от другого и все они были бы одинаково желанными.
Более того, если бы все, что порождает удовольствие у невоздержанных людей, освобождало их от страха перед небесными явлениями, смертью и страданиями и, сверх того, могло бы показать им границы желаний, то здесь нечего было бы порицать, потому что эти люди были бы пресыщены всевозможными удовольствиями и не знали бы ни страдания, ни печали, т. е. зла.