9. О том, что Священное писание и философы давали разные имена одному и тому же
- богом. Это же слово платоники называют созидающим интеллектом, который носит у них имя и единородно-
го, п господа Вселенной, как объявляет Прокл; бога они пазывают единым, поэтому созидающий интеллект — единородным33. Некоторые именуют его первой интеллигенцией, Анаксагор называет его умом.
Стоики — словом, которое признают также и богом, как читаем у Лаэрция34; тут они прекрасно следуют пророку Давиду, который говорит: «Словом Господа утверждены небеса»; и в другом месте: «Он сказал, и стало; повелел, и сотворено» 35.Заметь себе, каких мнений были философы об этих пачалах. Анаксагор говорит, что ум, пачало движения, приблизился к материи, в которой все существовало слитным образом, и путем различения образовал отдельные вещи. Платон тоже говорит о двух началах вещей, боге и материи. Аристотель разрешает все в действительность и возможность. Пифагор уподобляет первоначала монаде и двоице; двоица, говорил он, как неопределенная материя подлежит творящей монаде. Стоики называют бога, которого именуют и умом, и Юпитером, художником всего этого громадного произведения; им представлялось, что есть два начала всех вещей, действующее и страдающее, причем страдающее они считают бескачественной субстанцией, или материей, а действующее словом, которое есть вместе II бог. Эпикур же говорил, что все возникло повелением бога из материи, которую он считал бесконечностью атомов. Об этом у Лаэрция подробнее. Если хорошенько рассмотреть, они имеют в виду только говорившееся выше: бог, чистейший акт, создал все из возможности стать. Но что возможность стать есть творение бога, с достаточной ясностью обозначил Моисей. Опять же Фалес не расходится с пим, когда называет мир созданием бога, которого признает самым ранним; значит, бог есть начало и творец возможности становления мира тоже, раз он предшествует ставшему миру; ведь если Фалес считает мир ставшим, то, значит, мир еще раньше был [в боге] самой этой возможностью стать, поскольку пичто не становится в действительности, что не могло стать. И Платоп считает мир рожденным, или ставшим; оп постоянно говорит, что все чувственное обязателізно происходит от более раннего начала и что времени пе могло быть прежде этого мира, потому что время возникло с его созданием. Аристотель, наоборот, отрицает, что возможность стать имеет
начало, и ни движение, ни время не считает ставшим, обманутый таким соображением: ставший мир смог стать, а возможность стать не становится действительностью без движения, так что, заключает он, ни движение, ни время не стали.
Если бы оп обратил внимание па то, что возможности стать предшествует актуально вечное, то не отрицал бы, что возможность стать берет начало от него как предшествующего ей; ведь последовательность, присущая движению, мерой которого служит время, сама по себе свидетельствует, что время, движение и движущееся не вечны, поскольку вечность есть актуальным образом и вместе все, что может быть, а потому предшествует последовательности; последовательность есть отпадение от вечности. Лучше понимая это, Платон правильно назвал время образом вечности: время подражает вечности. И оно следует за возможностью стать: как бы возникла последовательность, если бы не могла возникнуть? Анаксагор допускал начало вещей и конец времени: спрошенный однажды, будет ли когда-нибудь море па место лампсакийских гор, оп ответил, что конечно, разве что время истощится 36; значит, он считал, что время когда- то кончится. Так же думали и стоики, в большем согласии с открытой нам через истину верой утверждавшие тлеппость мира.