О ТОМ, ЧТО МОЖЕТ ЗАДЕТЬ ТЕОЛОГОВ
Я восстал против первых доводов досточтимого мужа, от последующих же уклонился: ведь я полностью разделяю то, что засим следует, кроме последнего аргумента, в от&ношении которого я надеюсь легко склонить на свою сторо&ну моего оппонента.
Итак, я полностью согласен с тем, что содержание моего «Первого размышления», как, впрочем, и остальных, до&ступно не для всех умов; я сам засвидетельствовал это всю&ду, где к тому представлялся повод, и буду продолжать это утверждать в дальнейшем.
Сие и послужило единственной причиной, почему я не трактовал об этих предметах в «Рас&суждении о методе», написанном по-французски, но оста&вил это для данных «Размышлений», кои, согласно моему предупреждению, предназначались лишь способным и образованным читателям. Нельзя сказать, что я поступил бы правильнее, если бы не стал писать того, что не следует читать весьма многим; ведь я считаю эти вещи настолько необходимыми, что, по моему глубокому убеждению, без них в философии никогда не может быть установлено ни&чего основательного и прочного. И хотя игра с огнем и ост&рым железом опасна для малолетних и неразумных, тем не менее никто не согласится от этих вещей отказаться, ибо они полезны для жизни.
А что в «Четвертом размышлении» я писал только о заблуждении, возникающем при различении истины и лжи, но не о том, которое возникает, когда мы стремимся к благу или злу, а также всегда исключал то, что относится к вере и к повседневной жизни — коль скоро я заявляю, что мы должны соглашаться лишь с тем, что мы ясно постигаем,— показывает с очевидностью контекст всего моего сочине&ния. Я также четко разъяснил это в своем Ответе на Вторые возражения (в пункте 5), да и в «Кратком обзоре» пре&дупреждал о том же. Таким образом, я заявляю, насколько я считаюсь с мнением досточтимого мужа и как приемлемы для меня его советы.
Остается вопрос о таинстве причастия, с которым, по мнению досточтимого мужа, не согласуются мои мнения, поскольку, говорит он, религия учит нас верить, что после удаления субстанции хлеба из просфоры в последней оста-
ются одни акциденции; однако он считает, что я не допус&каю никаких реальных акциденций, но одни только моду&сы, кои невозможно постичь без какой-то субстанции, кото&рой бы они были присущи, а потому они без нее и не могут существовать.
Я очень легко могу парировать это возражение, сказав, что до сих пор я никогда не отрицал реальные акциденции; ибо, хотя в «Диоптрике» и «Метеорах» я не пользовался ими для объяснения того, о чем там шла речь, тем не менее я в четких выражениях сказал в «Метеорах» (с. 164), что я их не отрицаю. В этих же «Размышлениях» я, правда, предположил, что пока не познал реальные акциденции, но это не значит, будто я думаю, что их не существует. Ведь аналитический способ изложения, коим я пользовался, допускает, чтобы иногда предполагалось то, что пока еще недостаточно выяснено, подобно тому как это было допуще&но в «Первом размышлении», где я высказываю предполо&жительно многое, в дальнейшем изложении мной опровер&гаемое. И конечно, я не собирался здесь утверждать о при&роде акциденций ничего, кроме вещей как бы самоочевид&ных. Да и, наконец, из того, что я указал на непостижи&мость модусов без какой-то субстанции, коей они были бы присущи, нельзя делать вывод, будто я отрицаю, что боже&ственным могуществом эти модусы могут быть даны без нее, ибо я решительно утверждаю и верю, что Бог способен совершить многое такое, чего мы не постигаем.
Но дабы быть здесь откровеннее, я не утаю, что убеж&ден: на наши чувства может воздействовать одна лишь по&верхность, являющаяся границей объема того тела, которое мы ощущаем; ведь контакт осуществляется только с по&верхностью — это утверждаю не я один, но почти все фило&софы, включая и самого Аристотеля. Так, к примеру, хлеб или вино могут ощущаться лишь постольку, поскольку их поверхность соприкасается с органом чувства либо непо&средственно, либо (как я это предполагаю) через посредст&во воздуха или других каких-то тел, либо, наконец, как ут&верждают многие философы, через посредство интенцио- нальных видов.
Однако следует заметить, что, определяя эту поверх&ность, следует принимать в расчет не только внешнюю фор&му тел, которую мы осязаем, но и все малейшие промежут&ки между крупицами муки, из которой выпечен хлеб, а также между частицами спирта, воды, уксуса, гущи или осадка, из которых состоит винная смесь, точно так же как и все те мелочи, что попадаются в составе остальных тел.
Разумеется, эти частицы, поскольку они обладают различ&ными очертаниями и движениями, ни в коем случае не мо&гут быть соединены и пригнаны друг к другу так точно, чтобы между ними не сохранялось множества промежут&ков, кои не остаются пустыми, но заполнены воздухом либо другой какой-то материей: в хлебе, например, мы на глаз различаем довольно большие промежутки, кои могут быть заполнены не только воздухом, но даже водой или вином, а также любыми другими жидкостями.
А поскольку хлеб всегда остается одним и тем же, хотя воздух или какая-либо другая материя, содержащаяся в его порах, меняется, ясно, что материя эта не присуща его субстанции. Итак, поверх&ностью хлеба является не та, что кратчайшим образом ох ватывает его целиком, но та, что охватывает собой каждую его частицу.
Следует также заметить, что эта поверхность переме&щается не только целиком, когда весь хлеб переносят из одного места в другое, — она имеет и частичные движения, когда на некоторые части хлеба воздействует воздух или какие-то другие тела, проникающие в его поры; таким обра&зом, если какие-то тела обладают природой, позволяющей постоянно перемещаться либо некоторым, либо всем их частям (а это, по-моему, верно как для большинства частей хлеба, так и для всех частей вина), то понятно, что поверх&ности таких тел находятся в некоем постоянном движении.
Наконец, надо заметить, что под поверхностью хлеба, или вина, или какого-либо иного тела здесь подразумевает&ся не какая-то часть субстанции, не часть количества того же самого тела и даже не часть окружающих тел, но всего лишь та граница, которая воспринимается как промежу&точная между отдельными частицами этого тела и окру&жающими его частицы телами и которая не имеет иной сущности, кроме модальной.
Но поскольку контакт осуществляется в пределах одной лишь этой границы и ничто не ощущается иначе как по&средством контакта, из одного того, что субстанции хлеба и вина считаются переходящими в субстанцию какой-то другой вещи таким образом, что эта новая субстанция про&должает полностью удерживаться в тех же границах, в ка&ких содержались прежде хлеб и вино, или находится точно в том же месте, в котором они прежде находились, а точнее (поскольку границы их подвижны), в том месте, в котором они находились бы, если бы были в наличии,— из одного этого необходимо следует, что указанная новая субстанция должна точно таким же образом воздействовать на все на-
ши чувства, каким воздействовали бы на них хлеб и вино, если бы даже не произошло никакого пресуществления.
Однако церковь учит (Тридентский собор 2|, сессия 13, кан[оны] 2 и 4), что происходит полное превращение суб&станции хлеба в субстанцию тела Господа нашего Христа, при сохранении лишь внешнего образа хлеба.
Я не вижу, что иное может здесь подразумеваться под внешним обра&зом хлеба, кроме той поверхности, которая является про&межуточной между отдельными частицами хлеба и окру&жающими его телами.
Как только что было сказано, контакт осуществляется лишь через эту поверхность; а по признанию самого Ари&стотеля, не только чувство, именуемое осязанием, предпо&лагает соприкосновение, но точно так же и остальные чувства (см. «О душе», кн. 3, гл. 13): хаі, та оХка alaftrjTfiQia a(prj aiaftavetai.
Нет никого, кто считал бы, будто под внешним образом здесь подразумевается нечто иное, а не то, что требуется для воздействия на чувства. Точно так же никто не поверит превращению хлеба в тело Христово, если он одновременно не будет считать, что это тело ограничено в точности той же самой поверхностью, которая охватывала бы и хлеб, если бы он здесь находился, пусть даже он находился бы в дан&ном месте не в собственном смысле этого слова, но в сакра&ментальном, т. е. существовал бы таким способом, который мы едва ли можем выразить словами, однако способны по&стичь нашей мыслью, просветленною верой, как возмож&ный для Бога и в который мы должны самым твердым обра&зом верить. Все эти вещи получили столь подходящее и вер&ное объяснение в свете моих основоположений, что я не только не опасаюсь оскорбить ортодоксальных теологов, но, напротив, я ожидаю от них большой благодарности, по&скольку я изложил в области физики мнения, гораздо луч&ше согласующиеся с теологией, чем общераспространен&ные. Ведь, насколько я знаю, церковь никогда и нигде не учила, будто образы хлеба и вина, сохраняющиеся в таинст&ве причастия, являются некими реальными акциденциями, кои после удаления их субстанции чудесным образом со&храняются как таковые.
Но так как первые теологи, попытавшиеся истолковать этот вопрос на философский лад, быть может, настолько твердо убедили самих себя, будто акциденции, воздейст&вующие на органы чувств, суть нечто реально отличное от субстанции, что не замечали даже сомнения, какое относи&тельно этого могло возникнуть, то они без всякого исследо- вания и без правильного доказательства предположили, что образ хлеба есть такого рода реальная акциденция; после этого они целиком посвятили себя объяснению того, каким образом эти акциденции могут существовать без субъекта.
Здесь они столкнулись с огромным количеством трудностей и из одного этого должны были бы понять (по&добно путникам, спотыкающимся о кочки и попавшим в совершенно непроходимые места), что сбились с верной дороги.
Прежде всего, они не могут оставаться себе верны (по крайней мере, те, кто соглашается, что любое чувственное восприятие осуществляется через контакт), когда предпо&лагают, что для воздействия на наши чувства объектам требуется нечто иное, кроме их различным образом распо&ложенных поверхностей; ведь само собой понятно, что для контакта достаточно одной поверхности. И если кто-то это&го не признает, он не может по этому вопросу привести ни&чего, что имело бы хоть какое-то подобие истины.
Далее, человеческий ум не может думать, будто акци&денции хлеба реальны и, однако, способны существовать без его субстанции, если этот ум не воспринимает их вместе с тем в качестве субстанций. Таким образом, он, по-видимо&му, подразумевает, что субстанция хлеба изменяется цели&ком и полностью, как в это и верит церковь, а между тем остается и нечто реальное, первоначально наличествовав&шее в хлебе; и поскольку нельзя постичь ничего реально остающегося, кроме того, что действительно существует, то, хотя это и именуется словом «акциденция», восприни&мается оно как сущность. Таким образом, получается, как если бы говорили, что вся субстанция хлеба изменяется, и тем не менее сохраняется та часть субстанции, которую именуют реальной акциденцией, а это означает противо&речие если не в терминах, то по сути.
По-видимому, это главная причина, по которой некото&рые разошлись в данном вопросе с римской церковью. Ведь кто станет отрицать, что там, где разрешено не признавать некоторые мнения и никакие аргументы — ни теологичес&кие, ни философские — не принуждают нас с ними согла&шаться, следует выбирать те из них, кои не дадут другим ни случая, ни предлога для того, чтобы отклониться от рели&гиозной истины? Я, полагаю, достаточно ясно показал здесь, что мнение, допускающее реальные акциденции, не соответствует теологическим аргументам.
Что оно пол&ностью противоречит философским доводам, я надеюсь с очевидностью доказать в «Сумме философии» 22, уже под- готовленной мною к печати; там же я покажу, каким обра&зом цвет, вкус, сила тяжести и все прочее, воздействующее на чувства, зависит единственно лишь от внешней поверх&ности тел.
Наконец, нельзя предположить наличие реальных ак&циденций без того, чтобы не добавить без нужды к чуду пресуществления, единственному, относительно которого можно сделать вывод на основе слов, сопровождающих освящение, еще и другое чудо, совершенно непостижимое, с помощью которого пресловутые реальные акциденции получили бы такое существование без субстанции хлеба, при котором сами они не превратились бы между тем в суб&станции; это противно не только человеческому разуму, но и аксиомам теологов, утверждающих, что упомянутые слова освящения не производят ничего, кроме своего значе&ния, и не желающих приписывать чуду то, что может быть объяснено с помощью естественного света. Все указанные трудности полностью снимаются объяснением, которое я даю этому факту: согласно моему пониманию, не требуется никакого чуда, направленного на сохранение акциденций после удаления субстанции, и наоборот, без нового чуда (с помощью которого, следовательно, были бы изменены раз&меры хлеба) эти акциденции не могут быть уничтожены. Сохранилось предание, что некогда это случилось во время обряда освящения, когда на месте хлеба в руках у священ&ника оказалось мясо или маленькое дитя; но никогда не верили, будто это произошло из-за прекращения чуда,— наоборот, это считалось безусловным следствием нового чуда.
Кроме того, нет ничего непостижимого и трудного в том, что Бог, творец всех вещей, способен превратить одну суб&станцию в другую, а также в том, что эта последняя остает&ся заключенной в ту же самую поверхность, какая охваты&вала и первую. И нельзя представить себе ничего более сообразного с разумом и ничего более общепринятого у фи&лософов, чем представление о том, что не только любое ощущение, но и любое взаимодействие двух тел происходит путем контакта, который может осуществляться только через поверхности; отсюда с очевидностью следует, что одна и та же поверхность, хотя находящаяся под ней суб&станция и изменяется, всегда и действует и испытывает воздействие одинаковым образом.