8. Точно так же не имеет ценности определение отличительного и собственного признаков
Далее, так как отличительный признак есть нечто вытекающее из сравнения, т. е. соотносимое с тем, с, чем устанавливается различие, то если уж какое-ни- будь из многочисленных определений Порфирия и имеет смысл, это будет именно то, с помощью кото&рого отличительным признаком считается отличающее друга от друга отдельные вещи. Однако наиболее при&емлемо из всех определение, в котором отличительный иризнак понимается как то, что в отношении качества служит сказуемым ко многим предметам, различаю&щимся по виду. Но будь добр, скажи,— есть ли в этом определении что-нибудь, что выражало бы природу от&личительного признака? Если будет сказано, что «об&ладание чувственным восприятием» — это то, что в от&ношении качества служит предикатом человека и ло&шади, то этим ты не скажешь ничего, что не было бы общим, не дашь ничего, что раскрыло бы подлинную силу отличительного признака.
Впрочем, ты будешь прав, если скажешь, что это то, благодаря чему оду&шевленное существо, или человек и животное, отли&чаются от растения. И конечно же, никогда не говорят просто: '«отличительный признак этого», но говорят: «признак, отличающий это от того». Отсюда, если кто- нибудь спрашивает о вещи, какова она, он спрашивает только о ее качестве, существенном или акциденталь- ном, но он ничего не спрашивает об отличительном признаке, как таковом. Если же он захочет спросить о нем самом, то он не станет спрашивать, какова эта вещь, а спросит, чем эта вещь отличается от той или в чем состоит различие между тем и этим, или что- нибудь еще в этом роде. Я уж пе говорю о том, что с помощью этого определения невозможно понять разни&цу между отличительным признаком, с одной стороны, и акциденцией и собственным признаком —с другой, точно так же как, если следовать за Порфирием, оно не подходит ни к низшим видовым отличительным признакам, ни к индивидуальным признакам, из кото&рых ни один, очевидно, не может служить сказуемым к вещам, различающимся по виду. Как будто бы в са&мом деле у человека и лошади, у Платона и Сократа нет никакого отличительного признака!В-третьих, то, что Порфирий, как кажется, пони&мает под такого рода определением, есть не столько отличительный признак, сколько родовая форма вещи, так что, когда он определяет прежде всего собственно отличительный признак, вполне можно думать, что речь идет о сущностной форме. Конечно, хотя понятие «душа, способная мыслить», строго говоря, не служит сказуемым, например, к человеку, так что на вопрос: каков этот человек, нельзя ответить: «душа, наделен&ная разумом», однако прекрасно можно сказать, что человек наделен душой, способной мыслить. Зачем же нужно связывать себя такими законами предикации, подчинение которым неизбежно сделает тебя чуть ли не немым? «Но, — скажешь ты, — отличительный при&знак выводится из формы». Пусть так, но поскольку основные формы вещей нам неизвестны, то наиболее близкими им будут эти отличительные признаки.
Так почему же нужно уводить нас с обширнейшего, совер&шенно открытого поля отличительных признаков, для того чтобы завести нас в такие непроходимые дебри? Разве не вполне достаточно в любом случае разнооб&разия устанавливать отличительный признак, если с его помощью каждая вещь вполне удовлетворительно отделяется от другой? Впрочем, об этом прекрасно го&ворит Марциан. Определив отличительный признак как то, что достаточно для предпринятого нами разделе&ния, он добавляет: Если будут спрашивать, в чем раз&личие между человеком и лошадью, достаточно будет сказать, что человек — двуногое, а лошадь — четверо&ногое! I8f И для того чтобы не быть вынужденным иметь дело лишь с этими нищенскими возможностями отличительного признака, способного делить вещь лишь пополам и неизвестного по отношению к каждому роду (к чему нас хочет привести Порфирий), Марциан Капелла доказывает, что каждая вещь должна делить&ся различно, чтобы можно было находить все новые и новые отличительные признаки. Потому что, говорит он, если мы захотим разделить понятие одушевленного существа, то мы можем разделить его в соответствии с его полом, ибо одни — мужского пола, другие — жен&ского; мы можем делить его в соответствии с возра&стом, ибо одни только что родились, другие молоды, третьи стары; можем делить в количественном отноше- нии, ибо одни маленькие, другие большие, третьи сред&них размеров; можем делить в соответствии с разнооб&разием форм их передвижения, ибо одни ходят, другие ползают, третьи плавают, четвертые летают; можем делить в соответствии с разнообразием среды, в кото&рой они живут, ибо одни живут в воде, другие на зем&ле, третьи в воздухе, четвертые (как утверждают не&которые) живут в огненной среде; мы можем делить одушевленные существа и по характеру издаваемых ими звуков, ибо одни из них говорят, другие мычат, третьи лают, четвертые воют. Вот какую обильную жатву отличительных признаков собираем мы вместо этой дихотомии на «обладающее разумом» и «не обла&дающее разумом». Я уж не говорю о том, что либо все они, либо большая их часть соединяются в одном ка&ком-нибудь виде, так что уже из этого становится ясно чем один [вид] отличается от остальных. Ведь одушев&ленные существа мужского пола, говорит Марциан Капелла, могут быть и только что родившимися, и ма&ленькими, и умеющими ходить, и живущими на земле, и двуногими, и говорящими; однако из всех этих отли&чительных признаков следует отобрать только те, кото&рые нужны в данный момент.Теперь на основании вышеизложенного сделаем не&которые выводы о собственном признаке. Разве не уди&вительно рассматривать собственный признак среди универсалий, тогда как ему противополагается как раз именно общее, универсальное? Каким же образом мож&но объединить понятия «быть общим» и «быть особен&ным»? Так, если сказать, что собственный признак есть нечто такое, что характеризует вид, например, смех в человеке (ибо в соответствии с данным определе&нием смех свойствен всем отдельным людям), то из вы&шесказанного становится ясно, что смех здесь рассматри&вается так, как если бы он был каким-то родовым при&знаком и выступал как род, а не как собственный при&знак. Действительно, как можно сказать, что «смеять&ся» есть собственный признак Сократа, тогда как и Платон и Демосфен, и все остальные тоже смеются? Следовательно, можно в конце концов сказать, что здесь собственный признак человека рассматривается вообще; но и в таком случае он — не общая категория, так как относится только к единичной вещи. Поэтому можно удивляться, почему для Порфирия собственный признак — то, что относится к виду в целом, но не к одному только данному виду. Как, в самом деле, мож&но назвать собственным признаком какого-нибудь вида то, что он имеет общего с другими видами? Может быть, впрочем, этого и могло быть достаточно для от&личительного признака, ибо «быть двуногим» достаточ&но для того, чтобы сказать, что человек отличается от лошади, но, конечно же, этого недостаточно для того, чтобы сказать, что он имеет нечто собственное, именно ему присущее, так как очевидно, что то же самое отно&сится и к петухам, и к остальным птицам. Это, как мне кажется, согласуется со словами уже цитирован&ного Капеллы, который говорит, что отличительный признак тем и отличается от собственного, что отличи&тельный признак отделяет любую вещь только от той, о которой идет речь; собственный же признак отличает ее от всех вещей, ибо собственный признак вообще не должен относиться ни к какой другой вещи.
Ты ока&жешь, что это понимание собственного признака в ши&роком смысле слова, как и те два: 1) подходить толь&ко одному виду, но не (во (всех случаях и 2) (ПОДХОДИТЬ ТОЛЬКО одному (ВИДУ ІВО (всем ^объеме и їв известное вре&мя; но собственный признак їв том виде, в каїком, как нам кажется, мы можем его принять, определяется в четвертом случае: то, что подходит к одному виду во всем объеме и всегда. Хорошо, пусть что-нибудь на&зывается собственным признаком в этом особом смыс&ле. Но я сразу же спрошу, почему среди такоіію числа определений и значений собственного признака не рас&сматривается ни одно, ікоторое включало бы собствен&ные свойства родов и индивидуальных вещей? Почему? Разве у них нет никаких собственных признаков? А кроме того, даже если собственный признак присущ только виду, какое это имеет отношение к данному вопросу? Ты (говоришь, что существуют некоторые осо&бенности у всех вещей, вытекающие из их сущности. Допустим, но какое они имеют отношение к логике? Разве они не относятся либо к физике, либо к другим наукам, изучающим сущности? Ты, пожалуй, ответишь, что они относятся и к самой логике, поскольку, бу&дучи соединенными с субъектами, они служат пре&дикатами к ним самим. Однако же Порфирий, хотя он исследует в этой книге категории, ни в одном из этих четырех случаев не определяет собственный признак через способность быть предикатом; значит, здесь речь идет не о том, как собственное свойство соотно&сится с предикацией. Затем Порфирий не соотносит собственный признак с субъектом, что он, конечно, должен был бы сделать, так как собственный признак есть необходимая акциденция, а акциденция должна быть определена через ее отношение к субъекту. На&оборот, он его соотносит с видом, что, впрочем, смешно, поскольку вид, как таковой, имеет непосредственное отношение не к собственному признаку, а к роду. И хо&тя тот же самый вид может рассматриваться как субъ&ект, однако сущность вида и субъекта весьма различна. Ты, возможно, скажешь, что собственный признак от&носится к логике, поскольку он может быть подстав&лен на место отличительного признака, так как при отсутствии определения приходится давать описание, которое осуществляется с помощью категории рода и собственного качества.