О ТЕХ, КТО СЧИТАЕТ ДУШУ СМЕРТНОЙ ИЛИ БЕССМЕРТНОЙ
Чем ближе к смерти я, тем меньше страх пред ней;
Она моей душе не кажется постылой;
Иду навстречу ей без тягостных цепей
Раздумия о том, что ждет нас за могилой.
Я верю, что в благой приют, Где нас покой и радость ждут, Ведет загробная дорога; И что мы сможем отдохнуть, Припав на благостную грудь Природы-матери иль бога. 22
И однако, я как бы перестаю существовать всякий раз, как начинаю думать, что меня не будет.
Перейдем к рассмотрению мнений или желаний философов по этому вопросу. К тем, кто желал, чтобы душа была бессмертной, можно отнести: 1) Сенеку (Epist. 107, «Quaest Nat.» L. 7); 2) Сократа; 3) Платона,который (в«Федоне») дает поистине комическое доказательство этому учению, но который, впрочем, признается, что «он считает его истинным только потому, что слышал: говорят — оно истинно»; 4) Цицерона («De Natura Deorum» 23, кн. 2), хотя он и колеблется (кн. 3) в своей собственной теории, чтобы сказать в конце концов, что он «очень сочувствует учению о бессмертии, хотя и мало правдоподобному»; 5) из числа современников — Паскаля, но его способ рассуждения (в «Мыслях о религии») не достоин философа. Этот великий человек воображал, что верит, а на самом деле только желал верить, н6, если бы он дольше жил, он продолжал бы искать законные мотивы веры.
Верить потому, что ничем не рискуешь веруя,— значит поступать, как ребенок, так как мы не знаем ничего о том, что касается предмета веры. Самое благоразумное решение — во всяком случае сомневаться при условии, однако, чтобы наши сомнения влияли на наши поступки и руководили нами безупречно в соответствии с разумом и законами. Мудрец любит добродетель ради нее самой.Наконец, стоики, кельты, древние бретонцы — все желали, чтобы душа не угасала вместе с телом. «Весь мир, — говорит остроумно Помпонацци («De immort. anim.» 24),— желает бессмертия, как ублюдок желает потомства, которого у него никогда не будет».
Людей, без колебаний думающих, что душа смертна, гораздо больше. Бион рассыпается во всевозможных шутках, говоря о другом мире. Цезарь смеется над ним даже в сенате, вместо того чтобы стремиться укротить народную гидру и приучить ее к необходимой узде предрассудков. Лукреций («De Natura Rerum», кн. 3), Плутарх и другие не знают иного ада, кроме угрызений совести. «Я знаю,— говорит автор «Электры» ,— что угрызения совести человека, от природы добродетельного, часто более сурово наказывают нас за преступления, чем боги».
Вергилий («Георгики») смеется над воображаемым шумом[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] Ахерона; он говорит («Энеида», песнь III), что боги не вмешиваются в дела людей:
Scilicet is superis labor est, ea curu quietes Sollicitat 27
To же самое говорит и Лукреций:
Omnis enim per se divum natura necessest Immortali aevo summa cum pace fruatur Semota ab nostris rebus seiunctaque longe.
privata dolore omni, private periclis, Ipsa suis pollens opibus, nil indiga nostri, Nec bene promeritis capitur neque tangifur ira. 28
Словом, все поэты древности: Гомер, Гесиод, Пиндар, Каллимах, Овидий, Ювенал, Гораций, Тибулл, Катулл, Манилий, Лукан, Петроний, Персий и другие — попирали ногами страх перед загробной жизнью. Даже Моисей не говорит о ней, и евреи не знали ее; они ожидают Мессию, чтобы разрешить этот вопрос.
Гиппократ, Плиний и Гален — словом, все греческие, латинские и арабские врачи не допускали различения двух субстанций, и большинство из них знало только природу.
Диоген, Левкипп, Демокрит, Эпикур, Лактанций, стоики, как ни различны были их мнения по вопросу о движении атомов, все сходились в пункте, о котором идет речь; вообще все древние охотно согласились бы с двумя нижеследующими стихами французского поэта:
Умру я — и душа моя через мгновенье Тем станет, чем была до моего рожденья.
Дикеарх и Асклепиад считали душу гармонией всех частей тела.
Платон, правда, утверждает, что душа бестелесна, но это составляет как бы часть химеры, признаваемой им под именем мировой души; и согласно тому же философу, все души людей и животных имеют одинаковую природу; сложность их функций проистекает лишь из различия тел, в которых они живут.Аристотель тоже говорит, что «правы те, кто утверждает, что нет души без тела и что душа не есть тело, ибо,— прибавляет он,— душа не тело, но она что-то от тела: «Animam qui existimant, neque sine corpore, neque corpus aliquod, bene opinantur: corpus enim non est, corporis autem est aliquid» 29 («О душе», 26). Он просто понимает ее как форму или акциденцию, считая последнюю бытием, отдельным от материи. Из этого видно, что нужно только хорошенько покопаться в тех из древних, которые, на первый взгляд, думали, что душа нематериальна, для того, чтобы убедиться, что они не отличаются от других. Мы, впрочем, видели, что, по их мнению, духовность точно так же является атрибутом субстанции, как и сама материальность: в этом они все сходятся.
Здесь следует призадуматься. Платон определяет душу как самодвижущуюся сущность, а Пифагор — как самодвижущееся число. Отсюда они заключали, что она бессмертна. Декарт делает из этого прямо противоположный вывод, тогда как Аристотель, желавший оспаривать бессмертные души, никогда, однако, не думал отвергать вывода этих древних философов, упорно отрицая только самый принцип в силу многих соображений, которые приведены Макробием и которые мы здесь опустим. Из этого видно, с какой самонадеянностью в разные эпохи из тех же самых принципов извлекали противоположные выводы. О, deli гае hominum mentes! 30
Теория духовности материи была также распространена в первые четыре века христианской эры. До Латеранского собора31 думали, что душа ребенка является средней производной душ отца и матери. Послушаем Тертуллиана: «Animam corporalem profitemur, habentem proprium genus substantiae et soliditatis, per quam quod et sentire et pati possit...
quid dicis caelestem quam inde caelestem intelligas, non habes?.. саго atque anima simul sine fiunt calculo temporis, atque simul in utero etiam figurantur... minime divina res est, quoniam quidem mortalis» 32Ориген, св. Иреней, св. великомученик Юстин, Феофил Антиохийский, Арнобий и т. д. вместе с Тертуллианом думали, что душа обладает формальной протяженностью, как еще совсем недавно писал Сент-Иасент.
Блаженный Августин думал не иначе, говоря: «Dum corpus animat, vitaque inibuit, anima dicitur: dum vult, animus; dum scientia ornata est, ac judicandi peritiam exercet mens; dum recolit ac reminiscitur, memoria; dum rationatur, ac singula discernit, ratio; dum contemplationi insistit, spiritus; dum sentiendi vim obtinet — sensus est anima» 33
В том же самом произведении («О душе») он говорит: 1) Душа живет в крови, потому что она не может жить4 в сухом месте. Почему? (Полюбуйтесь прозорливостью этого великого человека и тем, как легко в некоторые эпохи стать таковым!) Потому, что это дух. 2) Он признает, что не знает, создаются ли души ежедневно, или они переходят от отцов к детям по наследству. 3) Он делает вывод, что нельзя сказать ничего определенного о природе души. Чтобы обсуждать этот предмет, не нужно быть ни богословом, ни оратором; нужно быть чем-то больше — философом.
Но возвратимся еще раз к Тертуллиану. Хотя души угасают вполне вместе с телами, согласно этому автору, они снова воспламеняются, подобно свече, и возвращаются в воскресшие тела, без которых они вовсе не страдали, «ad perficiendum et ad patiendum societatem carnis (anima) expostulat, ut tam plene per earn pati possit, quam sine ea plene agere non potuit» (De Resurr., L. I, 1, 98 ) 34. Итак, Тертуллиан предполагал, что душа может быть одновременно и смертной, и бессмертной и что она не может быть бессмертной, поскольку она материальна. И можно ли более странным образом примирить смертность, бессмертие и материальность души с воскресением тел? Коннор идет гораздо дальше («Евангелие медика»): он доводит сумасбродство до попытки физического объяснения этой загадки.
Схоластики христианства думали о природе души так же, как и древние философы.
Вместе со св. Фомой они говорят: «Anima est principium quo vivimus, movemur et intelligimus» 35 «Хотение и понимание,— говорит Гудэн,— такие же материальные движения, как жизнь и прозябание». Он добавляет к этому удивительный факт, заключающийся в том, что на соборе, происходившем в Вене при Клименте V, «церковная власть предписала верить, что душа есть субстанциальная форма тела, что нет врожденных идей (как думал также св. Фома), и объявила еретиками всех не допускавших материальности души».Профессор права Рауль Форнье учит тому же в своих «Академических речах о происхождении души», напечатанных в 1619 г. в Париже с одобрения и с похвалами многих докторов богословия.
Почитайте всех схоластиков, и вы увидите, что они признавали движущую силу в материи и считали, что душа есть лишь субстанциальная форма тела. Правда, они говорили, что она пребывающая форма (Гудэн, т. II, с. 93—94), т. е. что она существует сама по себе и живет независимо от жизни тела. Отсюда все эти «отдельные сущности», все эти «абсолютные» или, вернее, абсолютно непостижимые «акциденции». Но такое различение явно вздорно, ибо, раз схоластики соглашаются с древними, во- первых, в том, что как простые, так и сложные формы являются лишь простыми атрибутами, т. е. производными от тел, во-вторых, в том, что душа является лишь формой, или акциденцией тела, — они тщетно прилагают к ней, чтобы ввести в заблуждение противника, эпитеты «пребывающая» или «абсолютная». Им следовало заранее предвидеть выводы из принимаемого ими учения, и лучше, если бы это было возможно, отвергнуть его, чем делать смешные ограничения. Ибо кто искренно может поверить в то, что материальное во всех одушевленных телах перестает быть таковым у человека? Противоречие слишком вопиюще. Но схоластики сами чувствовали его больше, чем богословы, под защиту которых они хотели встать с помощью своих уверток и пустых отговорок.
Бейль говорит в своем «Словаре» в статье о Лукреции, что «те, кто отрицают, что душа отлична от материи, должны признавать, что вся Вселенная одушевлена или полна душ, что и растения, и даже камни являются мыслящими субстанциями, которые, правда, могут не чувствовать запаха и не различать цветов, не слышать звуков, но необходимо должны, по предположению материалистов, или атомистов, обладать тем или другим сознанием, так как материальные элементы, какими бы именами их ни украшали, не заключают в себе ничего более драгоценного, по сравнению с элементами камня, и что, следовательно, то, что мыслит в одном теле, должно мыслить и в другом».
Таковы софизмы Бейля по вопросу о мнимой субстанции, в которую, как это ясно видно из многих мест его произведений, он верил не больше, чем Ламот Левайе и многие другие насмешники в богословском наряде.
Нужно обладать превратным и тупым умом, чтобы не обнаружить ошибки в этом неправильном рассуждении. Вовсе не природа материальных элементов тел порождает все их разнообразие, но различное расположение их атомов. Таким же точно образом различное расположение волокон одушевленных тел, образованных из земных элементов, крепко спаянных вместе, расположение сосудов, составленных из волокон, перепонок, состоящих из сосудов, и т. д. порождают множество различных умов в животном царстве, не говоря уже о разнообразии, проявляющемся в консистенции и движении соков; такова конечная причина, имеющая (наполовину) влияние на создание различных умов или инстинктов, о которых я говорю. Если тела других царств природы не обладают ни чувствами, ни мыслями, то это потому, что они не организованы для этого как люди и животные 36: они подобны воде, которая то застаивается, то течет, то поднимается, то спускается вниз или низвергается потоком, согласно неизбежным физическим причинам, действующим на нее. Человек, обладающий умом, подобен лошади, высекающей подковой огонь из камня. Он поэтому не должен гордиться больше, чем такая лошадь. Часы с репетицией гораздо дороже, чем самые простые, но принцип устройства тех и других одинаков.Я закончу замечанием о мнениях, которые древние имели о духовности и материальности. Они понимали под первой совокупность материальных частиц, настолько легких и несвязанных, чтобы казаться действительно как бы некоторой бестелесной, или нематериальной, вещью; под второй они понимали имеющие вес тяжелые, видимые и ощутимые частицы. Эти материальные и видимые частицы образуют все тела посредством их различных модификаций, тогда как другие, неощутимые, хотя и имеющие ту же природу, образуют все души. Между духовной и материальной субстанциями нет, значит, иного отличия, кроме того, какое существует между модификациями, или способами проявления, той же самой субстанции. Согласно этой идее, то, что является материальным, может незаметно стать духовным и действительно становится им. Яичный белок может служить примером этого: посредством растягивания и утончения через сеть бесконечно узких сосудов цыпленка он образует все нервы этого животного. Увы, аналогия вполне доказывает, что у человека то же самое делает лимфа. Разве нельзя сравнить душу с животными духами и сказать, что она отличается от тел лишь тем, чем последние отличаются от плотных жидкостей, — тонкою тканью и крайней подвижностью их атомов.
Сказанного о бессмертии души более чем достаточно. В настоящее время это — важнейшая религиозная догма; раньше, когда христианство было лишь сектой, это был чисто философский вопрос. Какого бы взгляда ни держались по этому вопросу, за него не подвергались преследованию. Можно было признавать душу смертной, хотя и духовной, или бессмертной, хотя и материальной. В настоящее время запрещено думать, что она не духовна, хотя на эту духовность нигде нет указаний откровения. А если бы они и были, то надо было бы еще уверовать в откровение, что является не легким делом для философа: hoc opus, hie labor est 37.
ЧЕЛОВЕК-МАШИНА
Так вот он — луч, что с неба к нам идет, Перед чьим сиянием толпа благоговеет! Так вот тот дух, что нас переживет! Он вместе с чувствами рожден, растет, слабеет... Увы, он с ними и умрет.
Вольтер