Сомнение I О различии между пониманием и воображением
Что касается шестого «Размышления», то я не стану останавливаться на том, что ты говоришь в нача&ле его, а именно будто материальные вещи могут су&ществовать постольку, поскольку они представляют со&бой объект чистой математики, хотя материальные вещи представляют собой объект не чистой, а приклад- ной науки: объекты чистой математики, такие, как точ&ка, линия, поверхность и состоящие из них непрерыв&ные величины, не могут реально существовать^4.
Оста&новлюсь, однако, на том различии, которое ты снова проводишь здесь между воображением и пониманием25. Ибо, о Ум, эти две функции принадлежат, по-видимо&му, как мы и раньше на это указывали, одной и той же способности; и если есть между ними какое-то разли&чие, то оно может быть лишь чисто количественным. Смотри же, как можно это доказать на основании тво&их же собственных утверждений.Ты сказал выше, что воображать значит не что иное, как созерцать очертания, или образ, тела. Здесь ты также не отрицаешь, что понимать — значит созер&цать треугольник, пятиугольник, тысячеугольник, деся- титысячеугольник и прочие подобные же фигуры тел. Далее ты устанавливаешь следующее различие: [Акт] воображения совершается как некое применение познавательной способности к телам; понимание же такого приложения или напряжения [способности] не требует. Таким образом, когда ты просто и без труда воспринимаешь треугольник как фигуру, состоящую из трех углов, то, как ты говоришь, ты понимаешь. Если же ты не без некоторого напряжения рассматриваешь фигуру, как если бы она находилась перед тобой, на&блюдаешь ее, исследуешь, отчетливо и во всех подроб&ностях познаешь ее и различаешь в ней три угла — это ты называешь воображением. Поэтому, хотя ты без труда постигаешь, что тысячеу гольник имеет тысячу углов, тем не менее, поскольку никакое приложение и напряжение [познавательной способности] не помогут тебе различить, увидеть воочию и в отдельности рас&смотреть все его углы, и ты так же смутно представ&ляешь его себе, как представлял бы себе десятитысяче- угольник или какую-нибудь другую подобную ему фи- гуру, ты полагаешь, что в отношении тысячеу гольника или десятитысячеугольника может существовать лишь понимание, но не воображение.
Однако ничто не препятствует, чтобы как к тысяче- угольнику, так и к треугольнику ты применил и вооб&ражение и понимание.
Ибо, с одной стороны, ты не- сколько напрягаешься, чтобы вообразить себе подоб&ную фигуру со столь многочисленными углами (прав&да, их так много, что постичь их отчетливо ты не мо&жешь) ; с другой стороны, ты хоть и понимаешь, что словом «тысячеуголышк» обозначается фигура с тыся&чью углами, но понимаешь ты лишь смысл указанного слова: это*вовсе не значит, что ты больше понимаешь> чем воображаешь тысячу углов этой фигуры. Следует отметить, что при этом постепенно теряется отчетли&вость и растет неясность. Четырехугольник ты будешь воспринимать, воображать или понимать менее ясно, чем треугольник, но более отчетливо, чем пятиуголь&ник; пятиугольник — менее ясно, чем четырехугольник, но более отчетливо, чем шестиугольник, и т. д., пока ты не дойдешь до такой фигуры, которую ты не смо&жешь себе ясно представить; и так как ты не сможешь ее ясно воспринять, то большей частью ты и не ста&нешь напрягаться.Вот почему если ты желаешь назвать одновременно пониманием и воображением тот случай, когда ты от&четливо и с заметным напряжением познаешь какую- нибудь фигуру, а одним лишь пониманием — тот, когда ты созерцаешь ее лишь смутно и без всякого напряже&ния либо с очень слабым напряжением, то это вполне допустимо. Однако из этого вовсе не следует, что ты можешь себе приписать более чем один вид внутрен&него познания; ведь это для него совершенно случай&ное и чисто количественное различие — то, что ты созерцаешь какую-нибудь фигуру более или менее от&четливо, с большим напряжением или с меньшим. В самом деле, если мы пожелали бы мысленно пробе&жать все фигуры, начиная с семиугольника или вось&миугольника вплоть до тысячеуголышка или десятн- тысячеугольника, обращая при этом внимание на боль&шую или меньшую их ясность или расплывчатость, то разве могли бы мы сказать, где или в отношении ка&кой фигуры перестает действовать воображение и остается одно понимание? Разве нам не представится при этом непрерывное поступательное движение одного и того же рода познания, напряженность и отчетли&вость которого все время незаметно уменьшается, а не- ясность и расплывчатость растет? И посмотри, с дру&гой стороны, как ты принижаешь понимание п превоз&носишь воображение! Ибо что это, как не поношение первого и почтение ко второму, когда ты тому припи&сываешь небрежность и неясность, а этому — тщатель&ность и точность?
Вслед за тем ты утверждаешь, что, поскольку спо&собность вообраоюения отличается от способности пони&мания, первая не принадлежит к твоей сущности.
Но разве это может быть верным, если это одна и та же способность, функции которой различаются между со&бой лишь в количественном отношении? Далее ты до&бавляешь: Воображая, ум обращается к телу, а пони&мая — к самому себе или к той идее, которая у него есть. Но разве может ум обратиться к самому себе или к какой-нибудь идее, не обращаясь одновременно к че&му-нибудь телесному, или представленному телесной идеей? Ибо треугольник, пятиугольник, тысячеуголь- ник, десятитысячеуголышк, а также другие фигуры и их идеи — все это телесно, и, обращая, к ним мысль, ум может понимать их лишь как телесные вещи, или на манер телесных вещей. Что же касается идей ве&щей, считающихся нематериальными, например идей бога, ангела, человеческой души или ума, то известно, что все наши идеи этих вещей либо телесны, либо как бы телесны, т. е. позаимствованы, как я уже раньше указывал, от человеческого образа и от других тончай&ших, простейших и самых неощутимых вещей, каковы, например, воздух или эфир. Наконец, на сделанном то&бой заявлении, что твое предположение относительно существования тел основано лишь на вероятности, не стоит останавливаться, ибо пе может быть, чтобы ты говорил это серьезно.