[Сомнение III]
Великолепно! Вопрос шел вот о чем: если мы об&ладаем идеями вещей, которые называются внешними, например идеями цвета или звука, то можно ли дока&зать, что мы получили эти идеи от самих вещей? Ты утверждал, что нельзя, и опроверг два выдвинутых против тебя возражения85. Я же возразил, что следовало выдвинуть и опровергнуть не только эти два возраже&ния, но прежде всего следовало опровергнуть возраже&ние, возникающее из сопоставления нас со слепым н глухим от рождения. Поскольку мы обладаем идеей цвета, которой слепой лишен, и идеей звука, которой не имеет глухой, я доказываю, что причина этого за&ключается в том, что мы, благодарение божьей мило&сти, имеем открытые глаза, с помощью которых вос&принимаем цвета, и открытые уши, помогающие нам воспринимать звуки. Они же не имеют ни открытых глаз, ни ушей, с помощью которых они что-нибудь бы воспринимали или могли бы воспринимать. И вот — хотя ты должен был разрешить именно этот вопрос и сказать, какая же может быть иная причина того, что мы обладаем идеями красок и звуков, а слепые и глу&хие их лишены, если мы можем получить их из дру&гого источника, кроме самих вещей,— ты увернулся от ответа, прикрывшись вопросом: Как могу я знать, что у слепорожденного нет никакой идеи цвета? Мог ли ты, впрочем, более восхитительно поставить вопрос? Так ты думаешь, что я не могу ответить тебе то, что ответил когда-то Аристотель? Когда его кто-то спро&сил, почему прекрасные вещи доставляют нам наслаж&дение, он сказал, что это вопрос слепого.
Но, говоришь ты, иногда у нас самих, хоть мы и закрыли глаза, воз&никает ощущение света и цвета. Конечно, так иногда возникает некое смутное ощущепие света и ярких кра&сок, но ведь это происходит, несомненно, потому, что мы зрячие и имеем прозрачные веки, похожие на по&крывало, немного пропускающее свет. Но ведь такое ощущение вовсе не возникает у тех, у кого были выко&лоты или вырвапы глаза и кто должен (с точки зре&ния потери способности видеть) рассматриваться так же, как слепые от рождения? Был один слепорожден&ный, вместе с которым я когда-то учился у одного и того же профессора философии. Я помню, как неодно&кратно показывал ему и при солнечном свете и в тени предметы разного цвета и просил, чїобьі он сказал, есть ли между ними какая-нибудь разница, и он никогда не мог обнаружить никакого различия. Если ты не ве&ришь, проведи такой опыт, и, хотя ты предоставляешь слепому возможность судить о цвете, ты по крайней мере узнаешь, как я полагаю, что если при всей твоей прославленной способности видеть ты бы оставался до сих пор с закрытыми глазами, у тебя не было бы так много идей красок и образов вещей в сравнении с тем, сколько их у тебя сейчас, в результате очень долгих п внимательных наблюдений. Я добавлю еще, что хотя бы я и допустил, что у слепого есть то же ощущение света п красок, которое появляется у нас, если мы за&крываем глаза, то все равно остается нерешенным во&прос, откуда он получает такого рода неясную идею света и красок, если он не получает ее от внешних ве&щей, и почему получается, что в то время, как мы об&ладаем ясной и отчетливой идеей, он ее не имеет. Не потому ли, что мы получаем ее от тех же вне нас находящихся вещей и предоставляем открытый доступ проникающим в нас образам этих вещей, слепые же не могут этого сделать? Ну, а теперь другой род твоей изощренности. Ты говоришь, что тот, кто отрицает существование материальных вещей, с таким же пра&вом, с каким я говорю, что слепорожденный не имеет идей красок потому, что у него нет глаз, может ска&зать, что он не имеет их потому, что его ум лишен способности их образовать. Как будто бы следует слу&шать того, кто отрицает существование материальных вещей и тем самым самого себя?! Разве он так же мо&жет проникпуть в ум слепого, чтобы узнать, каких спо&собностей ему не хватает и каких хватает, как я могу смотреть на его лицо и различать, какие в нем есть части и каких нет? Наконец, разве он в состоянии убе&дительно сказать, что этот слепой не видит потому, что его ум лшпеп способпости зрения, а пе потому, что у него нет глаз, и, хотя бы он имел самые прекрасные глаза, он бы тем не менее пе мог видеть? Я же могу сказать, что этот слепой не видит потому, что у него нет глаз, а не потому, что он лишен способности зре&ния, и, хотя бы он имел самую совершенную такую способность, он ведь все равно бы не видел, не имея глаз.II. Не отличается от этой и другая твоя тонкость. Ты говоришь, что я, принимая две идеи Солнца, которые относятся к одному и тому же Солнцу, за од&ну, поступаю так же, как если бы я говорил, что истин&ное и ложное не различаются между собой, так как они утверждаются об одном и том же предмете. Как будто бы я сказал, что идея Солнца, когда оно пред&ставляется нам шириной в фут, настолько же верна, насколько, когда мы с помощью разума выводим, что Солнце равно такому-то числу земных полудиаметров, увеличенная в объеме идея ложна? Или как будто бы одновременно неверно как то, что Солнце представ&ляется нам диаметром в один фут, так и то, что в ре&зультате рассуждения оно оказывается огромной вели&чины? Может быть, наконец, возникает опасность, как бы диалектики не уличили меня в том, что я называю истинным и ложным один и тот же предмет в зави&симости от условий его рассмотрения, и не сказали бы, что я впадаю в противоречие? Но самая утонченная твоя изощренность проявляется тогда, когда ты, как тебе это свойственно, заявляешь, что то, что я присово&купляю относительно двух идей Солнца, ничего не до&казывает, и с помощью этих слов пытаешься избежать самого главного затруднения. Ведь вопрос сводился к следующему: врождена ли идея Солнца, т.
е. извле&кается ли она из врожденных понятий? Я сказал, что&бы ты обратился к слепорожденному и убедился, имеет ли какую-нибудь присущую ему идею Солнца тот, кто, по-видимому, не может иметь идеи ни света, ни цвета, ни тем более округлости или идеи, представляющей размер Солнца; в крайнем случае он знает об этом со слов других. А как искусно и предусмотрительно при&нял ты меры, чтобы обойти такого рода подводный камень!Далее ты сослался на то, что я связываю термин «идея» только с образами, запечатленными в вообра&жении, вопреки твоему совершенно ясному предполо&жению. Здесь, во-первых, ты не можешь упрекать меня в том, что я отношу название идеи только к образам. И зачем бы ты стал упрекать меня в этом, если не толь&ко все без исключения говорящие об идеях употребля- lot 9to понятие — идея — в смысле образов вещей, ЙО даже ты сам, давая перед тем подразделение различ&ных форм мыслей, сказал так: Некоторые из них представляют собой как бы образы86, и только к ним одним относится термин «идея»; так происходит, когда я мыслю человека, химеру, небо, ангела, бога. Другие мысли имеют какие-то другие формы, например это такие мысли, которые возникают, когда я чего-либо хочу или боюсь, что-либо утверждаю или отрицаю; ведь всегда передо мной в качестве предмета моей мыс&ли находится какая-то вещь, но, воспринимая ее, я охватываю [умом] нечто большее, чем только подобие этой вещи; одни такие мысли называются желаниями либо аффектами, другие — суждениями. Впрочем, я привожу все это, чтобы ты помнил, что ты сам воспри&нимаешь идеи как некие образы, т. е. подобия вещей, действия же утверждения, отрицания, страха, желания или все, что бы в них ни содержалось, за исключением образов или подобий вещей, которые воспринимаются в процессе утверждения, отрицания и т. д., не должны, по твоему мнению, считаться идеями, или по крайней мере если и считаться, то не в собственном смысле. Во- вторых, ты, следовательно, упрекаешь меня в том, что я связываю термин «идея» с образами, запечатленными в воображении.
Но я не связываю этот термин только с образами, запечатленными в воображении, или только с образами, запечатленными в интеллекте, но скорее распространяю его на все образы, какие бы они ни были и каким бы образом и где бы они у нас не имелись. Так почему же ты упрекаешь меня, и в чем же заключается различие между твоей и моей точ&кой зрения?Несомненно, в том, что я придерживаюсь общего и незадолго перед тем одобренного тобой же значения слова «идея», считая ее образом, ты же, быстро забыв свои слова, начинаешь говорить, что она — не образ и что ты не можешь сказать, какую именно вещь она тебе представляет. И так как ты с трудом переносишь, когда тебе возражают и спрашивают у тебя, в каком же виде ты постигаешь вещь, идею которой, по твоим словам, ты имеешь и образа которой я не могу себе представить, ты тоже возражаешь, говоря, что я ищу идеи, т. е. образы, какими они запечатлеваются в во&ображении, а не такими, какими они запечатлеваются в интеллекте. А затем, так как представляется в высшей степени абсурдным, что образы, запечатленные в во&ображении, такие, например, как образ Солнца, имею&щего диаметр в фут, оказываются ясными и отчетли&выми, а образы, запечатленные в интеллекте, как, на&пример, образ Солнца, в шесть тысяч раз превышаю&щего размеры Земли, смутными и неясными, то ты уже готов вообще отрицать, что это образы, по в то же вре&мя продолжаешь считать, что они истинны и верно на&зываются идеями. И тогда, уверенный, что ты воспри&нимаешь их ясно и отчетливо, ты разражаешься браныо, как будто бы ты один только пользуешься ин&теллектом, я же не могу подняться выше представле&ния, или воображения. Но читатели сами смогут уви&деть, верно ли это, когда прочтут то, что я сказал в своем «Сомнении» относительно идеи и видимой и ис&тинной величины Солнца, помня при этом о том, что я говорил по поводу предыдущего «Размышления». Повторю лишь следующее: существует большое разли&чие между восприятием чего-либо с помощью истинной идеи, или образа и восприятием с помощью необходи&мого вывода из каких-то предшествующих наблюдений. Ведь первым способом мы воспринимаем, что вещь есть нечто такое, а вторым — что она должна быть чем- то таким. И как при первом способе мы понимаем вещь отчетливо и такой, какова она в себе, так при втором способе мы воспринимаем ее только смутно и путем аналогии, т. е. соотнося ее с тем, что уже воспринято с помощью какой-либо идеи...