21. О шестом поле, единства
Если даже неипое предшествует единству, последнее все-таки явно близко к нему: одно и то же очевидно причастны к неиному больше всего остального 72. Платон считал единое вечным, не видя ничего, что не следовало бы за единством. Единство прежде конца и бесконечности, как говорит Дионисий, подражающий здесь Платону, который, в передаче Прокла, полагал вслед за первоначалом начала конечного и бесконечного, поскольку из их смешения возникает все существующее, от конечного имея сущность, от
бесконечного силу, или потенцию73. И, будучи [всем] тем, чем может быть, совершенно простым и нераз- множимым, единое очевидным образом свертывает в себе все, и с удалением его ничего совершенно не остается: ведь все существует постольку, поскольку едино. С другой стороны, в едином свернуто заключено и действительно существующее, и могущее стать, по- 80 этому оно шире, чем бытие, которого нет иначе как в действительном существовании, хотя Аристотель называет бытие и единое взаимообратимыми.
Предпослать всему единое и считать его всеобщим началом Платона заставило то, что начавшиеся вещи ничего не имеют от себя, а все — от сеоєго начала, так что с полагапием начала необходимо полагается все начинающееся; но поскольку с полаганнем сущего не полагается сущее в потенции, которое во всяком случае есть нечто, с полаганием жизни не полагается существование, лишенное жизни, а с полаганием разума не полагается сущее [и живое], которое не мыслит, и поскольку в мире мы находим как существование, так и жизнь и разум, то началом мира не будет ни сущее, ни жизнь, ни разум, а что-то свертывающее в себе их и все их возможности.
Это Платон и называл единым. В самом деле, единое является истинным предикатом и возможности, и действительности — возможность едина, действительность едина,— и так же существования, жизни и разума. Не может 611 быть и множества без причастности к единству: если бы такое было, подобное оказалось бы неподобным из- за своей непричастности к единству, все многое оказалось бы подобным и в своем подобии неподобным на том же основании, раз не было бы причастно единству; с отнятием единого прекратилось бы все многое и множественное, всякое число и вообще все могущее называться едипым, как с дивным искусством показано в Платоновом «Пармеппде». Предшествуя всему ставшему, единое не может быть ставшим. Предшествуя возможности стать и будучи всем, что может быть, оно нерушимо, неизменно и неразмножимо. Правда, как говорит Днонисий, единое называют размножи- вающимся, когда оно производит из себя многие субстанции74, но оно все равно остается единым, богом, который и при размноживании един, и при исхожде- шш неразделен. Все могущее стать и может стать, ядействительно становится через приобщение к неизменному и неразмыожимому единству, и поскольку может быть только одно единство, которое, как говорит Дионисий, выше чувства, непостижимо умом и предшествует ему, то оно и есть единое, единящее все так, что любая вещь настолько существует, насколько едина. И возможности стать тоже предшествует только вечное единое. Поэтому неверно мнение, что раньше возможности стать есть боги, причастные единому как своему божественному виду: вечное единое неразмно- жимо, поскольку предшествует возмояшости размножиться, так что не может быть много богов, соединенных в первом вечном боге как в божественном виде; если бы они существовали, то как у многих богов их причастпость к божественной природе в вечности была бы разнообразной, а это невозможно, потому что вечное [неделимо] и простейшая вечность совершенно неприобщима. Прокл занимался пустым трудом, пытаясь путем ненадежных догадок исследовать в шести книгах о теологии Платона различия тех вечных богов и порядок их отношения к единому богу богов; есть только один вечный бог, правитель всего этого мира, который больше чем достаточен для всего того, ради чего вводит своих богов Прокл.
Во всех своих исканиях философы-охотники, исходя из этого чувственного мира и всего необходимого ему для наилучшего возможного существования, исследуют бога, богов, небо с его движением, судьбу, разумных духов, идеи и саму природу явно так, как если бы все это было необходимо для земного мира и наш мир был целью всех их действий.
Например Аристотель, подобно Платону, считал бога с его провидением правителем небес, которые существуют ради этого мира и движимы интеллигенциями, чтобы, следуя порядку и движению небес, могли возникать и продолжаться порождения и все необходимое для сохранения этого мира,— не замечая, что бесконечное множество звезд, больших этой обитаемой Земли, и такое множество интеллигенций создано не для целей этого земного мира, а для хвалы Творца, как говорилось выше. Един всемогущий бог, творящий все для своей хвалы и своим совершенным промыслом направляющий все, как правильно говорил Эпикур, который, правда, не отрицал существование богов, но назвалвсе слова и писания о них совершенно чуждыми истине75. Вот это заметь: говорившие о многих богах всегда обязательно предпосылали множеству богов единого бога76. И тот находит на этом поле единства питательную добычу, кто — как Августин в книге «О Троице» — видит плодотворное единство, рождающее из себя свое равенство, и происходящую из единства связующую любовь в таком [единстве] вечности, что [все три] суть сама простейшая вечность. В «Ученом незнании», «Видении бога» и многих других книжках я записал то, что смог продумать об этом.