(JI) Роскошь дапала работу миллиону бедняков...  

Каждый скажет, что это определение является слишком строгим; я придерживаюсь такого же мнепия; но если мы отступим хотя бы на дюйм от отой суровости, то, я боюсь, мы не будем знать, где остановиться. Когда люди нам говорят, что они только хотят содержать себя в чистоте и опрятности, невозможно попять, что они имеют в виду; если они употребили эти слова в их подлинном прямом правильном значении, то они вскоре могли бы удовлетворить свое желание без особых затрат или усилий, если бы у них хватило воды. Но эти два маленьких слова настолько вместительны, особенно в разговоре некоторых женщин, что никто ие может догадаться, насколько их можно растянуть. Жизпениые удобства в равной мере настолько разнообразны и обширны, что никто не может сказать, что люди понимают под ними, исключая те случаи, когда известно, какой образ жизни они ведут. Ту же самую неясность я наблюдаю в словах «приличие» и «комфорт», и я их вообще не понимаю, если не знаком с положением тех людей, которые их употребляют. Люди могут вместе ходить в церковь и все быть настроены одинаково, насколько им это заблагорассудится, ио я склонен полагать, что, когда они молятся о хлебе насущном, в эту мольбу епископ включает кое-какие вещи, о которых церковный сторож даже не помышляет.

Тем, что я до сих пор сказал, я хотел только показать, что если мы однажды отойдем от того, чтобы называть роскошью все, что не является абсолютно необходимым для поддержания жизни человека, то роскоши вообще не окажется; ибо, если потребности человека бесчисленны, тогда то, что должно удовлетворять их, не имеет границ; то, что называют излишним для одной категории людей, будет считаться необходимым для людей более высокого положення; и ни сама природа, ни искусство человека не могут произвести ничего столь курьезного или необычного, чего бы тот или иной милостивый монарх, если опо доставляет ему удовольствие или развлечение, не включил в число самых необходимых потребностей жизни, имея в виду не всякую жизнь, а жизнь своей священной особы.

Широко распространено мнение о том, что роскошь губительна для богатства всего государства в такой же мере, как и для каждого отдельного человека, ей предающегося, и что всеобщая умеренность обогащает страну таким же образом, как и та, которая носит менее общий характер и увеличивает владения отдельных семей.

Чтобы рассмотреть справедливость этого утверждения, предположим (так же как делали они), что в Англии будет потребляться только половина того шелка и т. п., который потребляется сейчас; предположим также, что турки, хотя мы отказываемся покупать более половины их товаров, которые мы обычно покупали, либо не смогут, либо не захотят остаться без того же самого количества наших изделий, которое они покупали раньше, и что они выплатят разницу наличными, т. е., что они дадут нам столько серебра пли золота, насколько стоимость того, что они покупают у нас, превышает стоимость того, что мы покупаем у них. Хотя то, что мы предположим, возможно, могло бы быть осуществлено однажды, по долго продолжаться так не может: торговля есть обмен и ни одна страна не может покупать товары других, если у нее нет своих собственных товаров, с помощью которых она может их оплатить. Испания и Португалия, которые ежегодно получают новое золото и серебро из своих рудников, могут постоянно покупать за наличные, пока продолжается ежегодное увеличение притока золота или серебра в их страны, но у них ведь деньги — их производство и товар страны.

Но, возможно, они скажут, что для предотвращения того неблагоприятного последствия, о котором я говорил, мы будем брать турецкие товары, как раньше, но только будем настолько бережливы, что потребим сами лишь половину их, а остальное пошлем на продажу в другие страны. Давайте посмотрим, к чему это приведет и обогатит ли это страну на шестьсот тысяч фунтов, составляющих баланс нашей торговли. Во-нервых, я допускаю, что, раз наши люди внутри страны употребят на столько-то больше патпих собственных изделий, те, кто связан с шелком, мохером и т. п., заработают себе на жизнь на разных работах, связанных с обработкой шерстяных изделий. Но, во-вторых, я не могу согласиться с тем, что эти товары можно будет продавать, как раньше, ибо даже если предположить, что одна половина их, потребляемая внутри страны, может быть продана по прежней цене, то, конечно, другая половина, которая направляется за границу, получит значительно меньшую цену, ибо мы должны послать эти товары на рынки, уже заполненные, if, кроме того, необходимо вычесть фрахт, страховку, резерв и все другие накладные расходы, и купцы вообще должны па этой половине, которая пересылается в другие страны, потерять гораздо больше, чем выручили от той половины, которая потреблена внутри страны.

Поскольку я в течение нескольких лет испытывал горькое чувство обиды, встречаясь со множеством разумных людей, выступавших против этого мнения и всегда считавших, что я ошибался в этих расчетах, то наконец я получил удовольствие, наблюдая, что мудрость страны начинает приходить к тому же самому выводу, как это видно из парламентского акта, принятого в 1721 году, в соответствии с которым этот законодательный орган не считается с могущественной и богатой компанией и пренебрегает очень серьезными неудобствами внутри страны, чтобы содействовать интересам торговли Турции, и не только поощряет потребление шелка и мохера, но и заставляет подданных под угрозой наказания использовать их, хотят они того или не хотят.

Кроме того, роскошь обвиняют еще и в том, что она увеличивает жадность и грабеж.

Если бдительно следят за тем, к чему я призвал в конце предыдущего параграфа, и не допускают, чтобы ввоз когда-либо превышал вывоз, тогда ни одна страна не может обнищать из-за иноземной роскоши, и можно увеличивать завоз роскоши, насколько захочется, если в такой же пропорции можно увеличить фонд страны, предназначенный для ее оплаты.

Торговля — главное, но не единственное условие, необходимое для возвеличивания страны; кроме нее, есть и другие вещи, о которых надо позаботиться.

Нет сомнения в том, что у людей, живущих ныне, и их потомков следует ожидать болыпе здоровья и энергии от воздержанности и трезвости, чем от обжорства и пьянства; и все же признаюсь, что относительно изнеживания и ослабления народа из-за роскоши у меня теперь не такие уж страшные представления, какие были раньше. Когда мы слышим или читаем о вещах, для нас совершенно незнакомых, они обычно вызывают у нас в воображении такие представления о том, что мы действительно видели, которые (в соответствии с нашим восприятием) ближе всего к ним подходят. И я помню, что когда я читал о роскоши в Персии, Египте и других странах, в которых царствовал этот порок и которые им были изнежены и ослаблены, то иногда мне приходили на ум толкотня и пьянство обыкновенных ремесленников на городском празднике и то свинство, которым часто сопровождается их чрезмерное обжорство; а иногда это заставляло меня думать о развлечениях беспутных матросов, когда я видел их в компании полудюжины непристойных женщин, с ревом идущих по улице со скрипками впереди; и, если бы меня вдруг перенесло в одни из больших городов Востока, я бы ожидал, что найду одну треть населяющих его людей в постели, страдающими от излишеств, вторую — больными подагрой или изувечеппыми какой-либо более постыдной болезнью, а остальные, которые могли ходить без поводыря, гуляли бы по улицам в юбках,

Наше счастье, что у нас есть страх перед хранителем, потому что наш разум не настолько силен, чтобы управлять нашими желаниями. И я думаю, что, когда я был школьником, тот великий страх, который я испытывал особенно перед словом «обессиливать», и некоторые мысли об этимологии этого слова, из этого страха вытекавшие, принесли мне огромную пользу. Но с того времени, когда я кое-что повидал в мире, последствия роскоши для страны представляются мне не такими уж ужасными, как раньше. Пока люди испытывают те же желания, останутся те же самые пороки. Во всех больших обществах одни будут любить разврат, а другие — пьянство. Те распутники, которые не могут заполучить красивых опрятных женщин, удовлетворятся грязным отребьем; а те, кто не в состоянии купить настоящий «Эрмитаж» или «Понтак», будут рады более обычному французскому кларету. Те, кому не по карману вино, примутся за более грубые напитки, и солдат или нищий могут надраться пивом или самогоном так же, как какой-нибудь лорд — бургундским, шампанским или токаем. Самый дешевый и самый грязный способ удовлетворения наших аффектов приносит столько же бедствий организму человека, сколько самый изящный и самый дорогой.

Излишества роскоши более всего проявляются в зданиях, мебели, выезде и одежде. Чистое лышпое белье ослабляет человека не больше, чем фланелевое; гобелены, прекрасные картины или дубовые панели не более вредны, чем голые стены; а богатая кушетка или позолоченная карета расслабляет не больше, чем холодный пол или деревенская телега. Утонченные наслаждения разумных людей редко вредят их организму, и существует множество великих эпикурейцев, которые откажутся съесть и выпить больше, чем выдержат их головы или желудки. Чувственные люди могут заботиться о себе так же тщательно, как и все остальные; и ошибки людей, ведущих самый порочно-роскошный образ жизни, состоят не столько в частом повторении их непристойностей или в том, что они слишком много едят и пьют (эти вещи ослабили бы их более всего), сколько в многотрудных выдумках, в изобилии и тщательности, с которыми их обслуживают, и в огромных расходах, которыми они оплачивают своп застолья и любовные похождения.

Но давайте предположим, что покой и наслаждения, в которых живут великие мира сего и богачи каждой ве- ликой страны, делают их неспособными переносить трудности жизни и тяготы войны. Я допускаю, что из большинства членов муниципального совета лондонского Сити получились бы очень скверные пехотинцы; и я искренне верю, что, если бы ваша кавалерийская часть была укомплектована олдерменами, и притом такими, какими является большинство их, небольшой батареи петард было бы достаточно, чтобы ее разгромить. Но какое отношение имеют олдермены, муниципальный совет и даже все сколько-нибудь состоятельные люди к войне, кроме уплаты налогов? Тяготы и лишения, которые приходится переносить лично человеку на войне, достаются тем, кто несет па себе осповную тяжесть всего, — той самой низкой, бедной части народа, рабочим, трудящимся людям. Ибо насколько бы чрезмерными пи были изобилие и роскошь страны, кто-то должен выполнять работу, дома и корабли надо строить, товары перевозить, а землю обрабатывать. Такое разнообразие работ в каждой большой стране требует огромного населепия, в котором всегда найдется достаточно распущенных, ленивых, сумасбродных парией для службы в армии, а те, кто достаточно крепок, чтобы строить изгородь и копать канаву, пахать и молотить, или же не слишком ослаблен, чтобы быть кузнецом, плотником, пильщиком, ткачом, носильщиком или возчиком, всегда будут достаточно сильны и выносливы, чтобы через одну-две кампании стать хорошими солдатами, на долю которых, если поддерживается правильный порядок, редко выпадает настолько много роскоши и излишеств, чтобы причинить им какой-либо вред.

Следовательно, вред, которого следует опасаться от роскоши среди военных, не может распространиться за пределы офицерского круга. Самые лучшие офйцеры либо люди очень высокого рождения и великолепного образования, либо обладают чрезвычайными способностями и не меньшим опытом; и, кого бы ни выбрало мудрое правительство для командования армией en chef23, он должен обладать совершенным знанием военных дел, неустрашимостью, чтобы сохранять спокойствие среди опасностей, и многими другими качествами, которые должны быть результатом воздействия времени и старания на людей быстрой проницательности, выдающегося духа и слова чести. Сильные мускулы и гибкие члены — пустяковые преимущества, которые не имеют значения для лиц, об- ладающих такой властью и величием, как они, могущие разрушать города, находясь в постели, и разорять целые страны, сидя за обедом. Поскольку они большей частью люди преклонного возраста, было бы нелепо ожидать от них здоровой конституции тела или быстроты членов; если их головы активно работают и не пусты, то не имеет такого уж большого значения, что представляют собой остальные части тела. Если они не могут переносить утомление от езды верхом, то могут ездить в экипажах или же их можно переносить в носилках. Умение руководить и прозорливость нисколько не уменьшаются от того, что люди могут быть инвалидами, и самый лучший генерал, который есть сейчас у короля Франции, едва ли может передвигаться ползком. Те, кто непосредственно подчиняется главнокомандующим, должны обладать теми же самыми способностями и почти в такой же степени; обычно это люди, возвысившиеся до этих постов благодаря своим заслугам. Все другие офицеры, занимающие разные должности, должны выкладывать такую большую часть своего жалованья для оплаты великолепных мундиров, личного снаряжения и других вещей, которые роскошь данного времени называет необходимыми, что у них остается очень мало денег на излишества; ибо по мере того, как они получают повышение и их жалованье растет, они равным образом вынуждены и увеличивать свои расходы, и улучшать экипировку, которая, как и все остальное, должна быть все же пропорциональна их положению. Таким способом большая часть их все же как-то ограждается от тех излишеств, которые могут быть губительны для здоровья, в то время как их роскошь, тем самым направляемая в другую сторону, служит прежде всего для усиления их гордости и тщеславия — самых серьезных побудительных мотивов, которые заставляют их вести себя так, как они должны вести себя по представлениям других (см. Комментарии, С).

Ничто так не облагораживает человека, как любовь и честь. Эти два аффекта равносильны многим добродетелям, и поэтому самыми лучшими школами воспитания и хороших манер являются двор государя и армия, первый — чтобы делать совершенными женщин, вторая — чтобы наводить лоск на мужчип. Чем поражает большинство офицеров в цивилизованных странах, так это совершенным знанием света и правил чести; откровенным и человеколюбивым выражением лица, присущим опытным военным; и таким сочетанием скромности и неустрашимости, которое может показать их как учтивыми, так и храбрыми. Где в моде здравый смысл и в иочете вежливое поведение, там обжорство и пьянство не могут быть господствующими пороками. Выдающиеся офицеры стремятся главным образом к тому, чтобы вести не животный, а блестящий образ жизни, а желания самых великолепных офицеров, занимающих разной степени высокие посты, состоят в том, чтобы быть красиво одетыми и превосходить друг друга в изяществе экипировки, изысканности развлечений и доброй славе обладателя рассудительного ума в отношении всего, что их окружает.

Но если бы среди офицеров было больше беспутных негодяев, чем среди лиц других занятий (что неправильно), все же самые распутные из них могут быть очень полезными, если у них есть честь, о которой они проявляют большую заботу. Именно честь покрывает и возмещает множество недостатков у них, и ни один из них (как бы ни предавались они удовольствиям) не осмеливается признаться в отсутствии ее. Но поскольку нет более убедительного довода, чем сам факт, давайте оглянемся на то, что так недавно произошло во время наших двух последних войн с Францией24. Сколько мы имели в своих армиях тщедушных молодых людей нежного воспитания, изящных в одежде, изысканных в еде, которые отважно и бодро прошли через все испытания, налагаемые долгом?

Те, кто испытывает такие мрачные опасения относительно того, что роскошь расслабляет и изнеживает людей, могли бы увидеть во Фландрии и Испании 25, как расфранченные щеголи в тонких рубашках с кружевами и напудренных париках переносили такой же огонь и подходили к жерлу пушек с такой же беззаботностью, с какой самые вонючие неряхи могли бы причесывать свои волосы, хотя они и не видели гребня целый месяц; и могли бы встретиться с множеством буйных повес, которые действительно подорвали здоровье и ослабили организм чрезмерным пристрастием к вину и женщинам и, однако, вели себя достойно и храбро в борьбе с врагом. Крепость тела менее всего требуется офицеру, и, если иногда сила может пригодиться, твердая решимость духа, которую вселяют в них надежды на повышение, дух соревнования и лю бовь к славе при первом же усилии займут место физической силы.

Те, кто понимает свое дело и обладает в достаточной мере чувством чести, как только привыкнут к опасности, всегда будут способными офицерами. А их роскошь, если только они тратят свои собственные деньги, а не чьи-нибудь чужие, никогда пе причинит вреда государству.

Полагаю, что всем этим я доказал, что хотел, в этом примечании о роскоши. Во-первых, что в одном смысле все можно назвать роскошью, а в другом — ее, как таковой, не существует. Во-вторых, при мудром управлении весь народ может купаться в такой иноземной роскоши, которую может оплатить его собственный продукт, и не обнищать от этого. И наконец, когда о военных делах заботятся так, как следует, когда солдатам хорошо платят и поддерживают у них строгую дисциплину, богатая страна может жить в таком покое и роскоши, какие можпо только себе представить, и во многих частях своих показывать столько пышности и утонченности, сколько может изобрести человеческий ум, и в то же время быть грозой для своих соседей и походить на пчел в баспе, характеризуя которых я сказал, что

[Им] льстили в дни мира и боялись во время войны, Иноземцы прониклись к ним уважением, А сами они щедро расточали свои богатства и силы В противовес всем остальным ульям 26.

(См. что далее говорится о роскоши в комментариях М и Р.)