3. Религиозная вера и «рационализм» неотомистской философии  

Современные неотомисты утверждают, что их философская система основывается на гармоническом единстве разума и веры. Французский неотомист Ж. Маритен считает это величайшим открытием томизма, соединившем в себе «веру и разум, теологию и философию, сверхъестественные и естественные добродетели, духовное и мирское» [74], устранив между ними антагонизм. В неотомизме это единство обусловливается тем, что бытие, реальный мир является одновременно и естественным, и сверхъестественным. Этим неотомисты преследуют одну цель — сохранить иррационализм и мистику с помощью аргументов разума. Обоснование веры и бытия бога с помощью науки и философии составляет содержание всех концепций неотомистского псевдорационализма.

Взять хотя бы томистское понимание естественного разума, то есть интеллекта человека. Разум является божественным даром, свойством души, а поэтому обладает способностью приближаться к познанию высших ценностей, хотя в этом стремлении он никогда не достигает полноты знания. Возможности человеческого интеллекта обнаруживаются в теоретическом познании реального мира научными и философскими средствами. В неотомизме можно встретить концепции, по-разному интерпретирующие роль научного знания в духовной жизни современного общества, однако наиболее распространенной точкой зрения в неотомизме является внешнее признание роли науки в познании, использование ее результатов в философских и теологических концепциях для подтверждения «истин» веры.

В настоящее время нет, по существу, ни одной отрасли научного знания, которая не была бы объектом «исследования» неотомистских философов. Всем идеологам католицизма Ватикан вменяет в обязанность быть в тесном контакте с наукой, не отвергать научные теории и гипотезы, а истолковывать их в духе теологических принципов. Физика и биология, антропология и психология, история и астрономия, археология и логика и другие науки стали предметом теологической обработки неотомистов. Миф о научности томистской философии поддерживается не только заигрыванием церкви с наукой, но и пересмотром ее прошлого отношения к науке. Более двух веков католицизм осуждал учение Г. Галилея, ибо его идеи обосновывали несостоятельность геоцентрической системы, а это подрывало теологические догмы. Но недавно Ватикан публично объявил, что церковь ошибалась в оценке открытия Г. Галилея, что его учение не противоречит библейским мифам. Разумеется, такие повороты в оценках научного знания ведут к определенным издержкам, подрывают авторитет церкви и ее учения. Но это вынужденное отступле- ниє. Игнорировать научный прогресс, роль науки в XX в. было бы равнозначно утрате связи с реальным миром, с действительностью.

Правда, отказываясь от открытого обскурантизма, церковь старается изобразить дело таким образом, что сами ученые собственные открытия истолковывали в ложном свете, что и вызвало негативную реакцию со стороны церкви. Г. Галилей и И. Ньютон, по мнению неотомистов, совершили ошибку не своими открытиями, а ложными выводами из своих открытий, причиной чего является ложная, то есть материалистическая философия. В этой связи Ж. Маритен, И. Бохенский и другие утверждают, lt;гго томизм в прошлом и в настоящее время выступает не против научного знания, а против философии, проникнутой материализмом и атеизмом, к которой прибегают ученые.

С одной стороны, неотомисты ратуют за то, чтобы наука не прибегала к философии, не переступала порог своей области исследования, за которым кончается ее компетентность и авторитет. Здесь речь идет о том, чтобы оградить естествознание и вообще научное знание от союза с материалистической теорией. В этой связи немалое внимание в неотомизме отводится рассуждениям о том, что наука и теология компетентны и автономны каждая в своей области: первая изучает материю, вторая — дух, и в силу этого они не могут противостоять друг другу, а только взаимно дополняют друг друга. Как пишет И. Бохенский, «наука компетентна только в своей области и здесь ее авторитет непогрешим»[75]. Такая интерпретация науки и ее места в системе знания искажает и сущность науки, и предмет ее исследования. Предмет науки не ограничивается исследованием только материальных объектов, материальной сферы. Психология, общественные науки помимо материальной исследуют и духовные сферы деятельности человека и общества. А это значит, что даже самые модернистские концепции томизма отводят науке ограниченное место, запрещая ей вторгаться в область исследования духовных явлений. Тот же И. Бохенский, ратующий за прогресс науки, утверждает, что чем лучше человек познает материальное бытие, тем полнее он может познать бога.

Вместе с тем, неотомисты считают прогресс науки малозначительным, не определяющим развитие духовной жизни общества. Научные теории они относят к разряду временных, относительных, не затрагивающих фундаментальных принципов бытия. Поэтому теология, имеющая дело с вечными принципами абсолютного бытия, не должна связывать себя с теми или иными научными теориями, которые не могут обогатить теологию, но способны нанести ей ущерб. Это вполне понятно. Ведь научное знание выносит приговор теологическому обскурантизму, на фоне науки религиозные представления выглядят несостоятельными и примитивными.

Неотомисты осуждают «крайности» тех ученых и философов, которые чрезмерно полагаются на науку и таким образом уводят человека от подлинных трансцендентных ценностей, дегуманизируют человеческую жизнь, предлагают ему ложную альтернативу. Нередко они обвиняют ученых в том, что те создают якобы ложные противоречия между наукой и религией, потому что игнорируют томистское разграничение сфер между разумом и верой. Ученых, заверяют неосхоласты, всегда будет подстерегать заблуждение: как только они переступят порог своей области, они окажутся некомпетентны со своими выводами, затрагивающими мировоззренческие проблемы. Когда ученый вторгается в область философии или теологии, говорит Й. Бохенский, он обнаруживает свою беспомощность, а его рассуждения и выводы будут плохой философией или плохой теологией. Здесь мы имеем дело с явным намерением лишить науку теоретической ценности и мировоззренческой ориентации. Но теология и христианская философия, изучающие духовные сущности, согласно томизму, не ограничиваются собственными сферами — им предписывается активно вмешиваться в область научного знания, согласовывать данные науки с теологическими принципами. Теологии предписывается выполнять функцию опекуна науки.

Объектом своей интерпретации неотомисты, как правило, избирают те естественнонаучные проблемы, которые имеют непосредственно мировоззренческое значение, а точнее, те научные положения, которые опровергают религиозную картину мира [76]. В этой связи особый интерес для неотомистов представляют вопросы о происхождении жизни. С каждым годом археология, палеонтология, химия, биологические науки дают все больше фактического материала, позволяющего более полно объяснить закономерный, естественный процесс саморазвития материального мира. А это значит, что у философствующих теологов остается все меньше вопросов, которые в силу недостаточной научной исследованности были почвой для схоластической мистификации.

Прогресс научного знания сужает объект религиозного, превратного отражения мира, обнаруживая торжество разума, науки.

С этих позиций неотомисты претенциозно утверждают, что наука может изучать физические свойства человека, но она никогда не может раскрыть смысл его жизни, его моральные ценности, его духовный мир. Данная сфера бытия, по мнению томистов, может быть постигнута в свете трансцендентных ценностей, через соотнесенность человека с богом. «Достижение конечной цели и смысла своей жизни,— пишет А. Бруннер,— человек находит в боге» 4в. Связь человека с богом «всегда духовна», а поэтому, считает он, научное знание ни сегодня, ни в будущем не сможет раскрыть тайну бытия мира и человека.

В разных вариациях и формулировках католические теологи и философы изображают соотношение веры и науки, роли разума в познании и жизни человека, но суть их одна — никакой прогресс науки не способен раскрыть сущность бытия, разум здесь оказывается беспомощен, ответы на тайны мира предлагается искать в религии.

Необходимо отметить, что неотомисты, разделяя бытие на материальное и духовное, ограничивают предмет науки исследованием исключительно материальных объектов, материальной сферы. Это один из софистических способов современных схоластов, с помощью которого фальсифицируется роль научного знания и обосновывается вечная необходимость религии и веры, устранение которых якобы привело бы к бездуховности в жизни человека и общества.

Неотомизм, объявляя духовную жизнь общества сферой религиозного познания, пытается обосновать идею, согласно которой научные достижения обнаруживают не всесилие, а ограниченность разума и тем самым подтверждают принцип Аквината, что не вера нуждается в разуме, а разум в вере. Конечно, религиозная концепция научного знания, неотомистская, в частности, в своей основе исходит из двоякого рода аргументов. Во-первых, явления материального и духовного порядка, которые еще недостаточно раскрыты наукой, объявляются недоступными разуму и этим подчеркивается бессилие разума человека перед могуществом разума-творца, открываемом человеку в вере. Это так называемая эксплуатация «белых пятен» науки. Во-вторых, будучи не в состоянии игнорировать научные открытия, неотомисты мистифицируют сущность этих достижений науки. Они, как это ни парадоксально, изображают триумф науки, человеческого разума как божье провидение: поскольку разум человека — это божье творение, то и все открытое человеческим умом объявляется проявлением величия разума и воли творца.

Вместе с тем, даже подобная теологическая интерпретация, по мнению католических теологов, чревата «рационалистическим оптимизмом» и неминуемо ведет к умалению трансцендентных ценностей. Наиболее консервативно настроенные теологи пытаются истолковать выход человека в космос как аргумент для обоснования идеи величия сотворенного богом миропорядка, среди которого человек в наибольшей мере обнаруживает свою ничтожность и поэтому нуждается в покровительстве бога. По мнению за- падногермайского неотомиста И. де Фриза, только томистская концепция гармонии веры и знания позволяет правильно оценить познавательные возможности разума, а отступление от ее основных положений «роковым образом скажется на ложной ориентации всей жизни» [79].

Ограниченность познавательных возможностей науки неотомисты «аргументируют» тем, что она лишь констатирует факты, не выходя за пределы эмпирии. Такая интерпретация науки искажает ее сущность. Известно, что наука, опираясь на эмпирические данные, в то же время является могущественным средством теоретического познания. Теория относительности, теория атомного ядра — это не просто констатация факта существования физических объектов, а теоретическое объяснение закономерностей физических процессов. Согласно неотомистской схеме, более высоким уровнем интеллектуального познания является философия, которой отводится роль истолкователя данных, полученных наукой, ибо философия представляет систему теоретического знания, получаемого не эмпирическим путем, а средствами абстракции.

То, что философия оперирует абстракциями в познании мира и черпает данные для своих выводов из частных наук, само по себе не вызывает возражения. Действительно, данные естественных и общественных наук используются, обобщаются философией, приводятся в целостную систему знаний, приобретая мировоззренческий характер. Марксистская философия развивается в тесной связи с естественными и общественными науками, использует их эмпирические и теоретические знания для более широких обобщений в решении собственных проблем. Вместе с тем научная философия, вырабатывая общий метод познания, вооружает им частные науки, без которого они не могут успешно решать свои теоретические проблемы. Необходимым условием для успешного развития естествознания и материалистической философии В. И. Ленин считал тесный союз между ними, особо подчеркивая, «что без солидного философского обоснования никакие естественные науки, никакой материализм не может выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания» б|.

Но неотомизм претендует на такое решение вопроса о взаимоотношении науки и философии, при котором ценность научного знания всецело определяется философской интерпретацией, причем интерпретацией, основанной на теологических принципах схоластики Аквината. И хотя современные схоласты пытаются провести разграничение между теологией и философией, сделать им это не удается, так как томистская философия построена на теологических принципах. Поэтому в решении кардинальных мировоззренческих и гносеологических вопросов неотомистская философия сливается с теологией, а точнее — поглощается последней. Утверждая, что между философией и теологией существует гармоническое единство, неотомисты сталкиваются с неразрешимыми проблемами «согласования интеллекта с верой», философского знания — с теологическими догмами.

В философскую систему, называемую метафизической, неотомисты включают, как было показано, так называемую естественную теологию. Задачей последней является обоснование идеи возможности познания философскими средствами, то есть с помощью разума, вечной, бесконечной, абсолютной, духовной сущности — бога. Как утверждают неотомисты, ценность философского знания, его преимущество перед естественнонаучным заключается в том, что оно «силой ограниченного человеческого интеллекта приближается к постижению духовного бытия, сущности абсолюта»[80], но никогда без помощи веры не может познать это бытие. Подобные оценки, выраженные в самой разной форме и проливающие свет на сущность неотомистского отношения к рационализму, к роли человеческого интеллекта в познании, свойственны представителям всех течений неосхоластики. Если сформулировать сущность неотомистской концепции гармонии веры и разума применительно к современному уровню научного и философского знания, нетрудно обнаружить ее иррационалистический смысл. Поскольку целью рационального познания объявляется постижение духовного, трансцендентного в физическом, естественном, то разум, реализованный в науке, по мнению томистов, оказывается ограниченным, бездуховным. Поэтому данные науки приобретают позитивную ценность лишь в том случае, если они согласуются с «вечными» принципами томистской философии, основанными на вере.

Необходимость теологической направленности философии неотомисты обычно обосновывают логико-софистическими приемами. Многократно подчеркивая, что филосо- фия является наукой не о единичных вещах, а об общем, универсальном, и в силу этого она представляет теоретическую ценность для частных наук, неотомисты создают видимость принадлежности их философской системы к рационализму. С этой целью структуру абстрактного знания они рассматривают, выделяя в ней ступени и виды. Подкупающим для читателя является тезис томистской философии, согласно которому путь человеческого познания восходит от низшего к высшему, от чувственного восприятия вещей к интеллектуальному, разумному постижению сущности. Неотомисты всячески подчеркивают, что раскрытие внутренней сущности вещей начинается с познания их внешних свойств. Они акцентируют внимание на том, что абстрактное мышление, которым оперирует философия, отвлекаясь от индивидуального бытия вещей, познает их сущность, которая недоступна чувственному познанию и не во всей полноте раскрывается частными науками. Нельзя, конечно, согласиться с неотомистской оценкой роли научного знания в этой схеме, но сама идея о том, что философское знание, отвлекаясь от частного, второстепенного в вещах, познает их сущность, является правильной. И это обстоятельство создает иллюзию рационалистического характера как самого неотомизма, так и его положительного отношения к интеллектуальному знанию.

Данная иллюзия подкрепляется скрупулезной разработкой формальнологических схем, с помощью которых анализируется, не всегда безуспешно, структура абстрактного знания. Действительно, неотомисты, заимствуя из других философских систем концептуальный и категориальный материал, не без основания выделяют в абстрактном мышлении три ступени или вида в зависимости от степени постижения человеческим мышлением сущности предметов материального мира. К первой ступени абстрактного мышления относится способность интеллекта отвлекаться от частного в индивидуально-чувственных вещах и создавать имматериальный образ вещи. К более высокой, второй ступени абстракции неотомисты относят математическое знание, в котором отвлеченность выражается в фиксировании только количественных определенностей вещей, без их качественных характеристик. Высшей, третьей ступенью абстрактного мышления выступает метафизическая абстракция, в которой отвлеченность достигает такого уровня, когда в понятиях разума содержится только «интеллигибельная» (духовная) сущность материи, но не сама материя. В метафизической абстракции, по мнению неотомистов, разум достигает своей вершины, ибо в ней он «покидает материю» и открывает «имматериальную субстанцию», то есть первосущность, первооснову бытия, иными словами — бога.

Обычно неотомисты упрекают своих критиков, что они неправомерно отождествляют их философию с теологией и не признают того факта, что томистская система построена на «органическом единстве» чувственного, рационального и сверхразумного познания. Разумеется, неотомизм интегрирует в своей системе отдельные рационалистические положения из современных философских систем, вводит в обиход своей философии и данные современной науки. Но «томистский интегризм» является таким синкретизмом, в котором рациональное подчинено иррациональному, научное и философское знание — религии. Несомненно, что современные неотомисты испытывают потребность в использовании естествознания и рационалистических традиций философии, но эта потребность обусловлена необходимостью осовременить методы и способы обоснования апологии религии.

Выше отмечалось, что сущность «неотомистского рационализма» сводится к подтверждению теологических догм с помощью науки и философии. Поэтому неотомистская гносеология ориентирована не на выработку принципов и методов познания закономерностей объективного мира, а на онтологические проблемы — постижение первосущности бытия, то есть доказательства всеми доступными ей средствами, что в основе мира лежит божественная вечная и неизменная сущность. Безусловно, использование рациональных средств для обоснования сверхъестественного порождает неустранимые противоречия в неотомистской системе. Использование научных, интеллектуальных способов для доказательства бытия бога представляет серьезную опасность как для томизма, так и для теологии в целом. Отсюда попытки схоластов создавать схемы градации бытия и ступени познания, которые, в конечном счете, призваны обосновать одну единственную идею — не все виды бытия доступны познанию человеческого разума. Поэтому наиболее тщательно разработанные логические схемы в неотомистской философии являются бесплодной схоластикой, игрой в научность и не представляют никакой положительной ценности для интеллектуального прогресса.

Подобно тому, как неотомистский реализм оказывается псевдореализмом, так как, признавая реальность бытия, он разделяет это бытие на естественное и сверхъестественное и поэтому бог оказывается первоосновой, а материя результатом его творения, неотомистский рационализм вы- ступает в качестве псевдорационализма. Это подтверждается и интерпретацией в томизме сущности интеллекта. Интеллект для томистов является свойством имматериальной души и, не будучи связанным ни с каким телесным органом, он как продукт абсолютного божественного разума обладает способностью познавать сущности, то есть духовные субстанции вещей. Эта идея тщательно сдобрн- вается философской и научной терминологией, но она при всех изощренных способах постулирования не может быть скрыта, ибо является лейтмотивом всей философии неотомизма. Сама идея единства философии и теологии свидетельствует о том, что неотомизм основывает философские принципы не на результатах познания объективного мира, а на антинаучных иррациональных религиозных представлениях. Де Фриз, например, считает, что «философская мудрость — это мудрость второго порядка», она всегда ниже мудрости божественной, а поэтому «нуждается в опеке со стороны теологии» [81].

Подчиненный характер философского знания догматам веры, утверждают неотомисты, необходим и полезен для самой философии, которая в теологии обретает подлинный смысл. Смысл подчинения философии богословию они постулируют тем, что и философия, и теология заняты проблемами сущности бытия мира и человека. Но поскольку высшее, сверхъестественное бытие недоступно человеческому разуму, который является орудием философского познания, то философия неизбежно должна обращаться к теологии, которая сверхразумнымн средствами постигает высшие божественные истины. Согласованность философских истин с теологическими считается необходимой для самой философии, так как последняя в противном случае неизбежно будет впадать в заблуждения. «Знания, полученные философией и путем откровения,— пишет И. Бо- хенский,— открывают нам одну истину, истину единого бытия, первосущностью которого является бог» [82]. Отсюда делается вывод: философские истины не могут противоречить теологическим догмам, если же они вступают с ними в противоречие, то это первый признак ложности философского знания.

В разных терминах неотомисты определяют взаимоотношение философии и теологии и как «гармоническое единство», и как «взаимодополняющая связь» и т. д. Но смысл здесь один — вера выше разума, без нее невозможно понять ни сущность мира, ни сущность человека. А поэтому философии рекомендуется в готовом виде получать дары высшей мудрости, содержащиеся в откровении. Эту зависимость философии от теологии неотомисты именуют «негативной регуляцией», подчеркивая тем самым, что философия вполне автономна в поисках истины интеллектуальными средствами, но в случае получения ошибочных выводов, она прибегает к услугам теологии, которая наставляет философию на путь истины, отвергая то, что противоречит религиозной вере.

Но такая жесткая субординация философии и теологии таит опасность и для неотомизма, так как она ставит философию в прямую зависимость от теологии, лишает интеллектуальное знание самоценности. Поэтому неотомисты в своих концепциях пытаются «уравновесить» эту явную теологическую тенденциозность рассуждениями об автономии философского знания, о ее собственной сфере познания, в которую не вторгается теология. Больше того, неотомисты, вопреки их основным положениям, пытаются убедить, что принципы философии формулируются самой философией, полагающейся на достижения человеческого разума, а не на авторитеты. В этой связи за философией и наукой, основывающихся на разуме, признается не только автономия, но и всячески подчеркивается их возрастающая роль в обществе. По утверждению И. Бохенского, противоречие, возникающее «между наукой и каким-либо другим человеческим авторитетом, должно непременно решаться в пользу науки» [83]. Конечно, здесь не идет речь об авторитете теологических догм, религиозные положения должны оставаться в недосягаемости научной критики, так как наука и философия не компетентны в сфере трансцендентных ценностей. Подчеркивая роль интеллектуального познания, неотомисты преследуют одну цель: использовать науку и философию в качестве новейшего и утонченного средства для сохранения религии. С этой целью выдвигается идея разграничения сфер разума и веры, ограниченности рационального познания, идея о сверхразумном познании и т. д.

Анализ неотомистского учения о роли философского и научного знания показывает, что в концептуальном отношении оно глубоко противоречиво. Эта противоречивость обусловлена синкретизмом и эклектикой, с помощью которых неотомисты пытаются примирить несовместимые эле- менты — науку и религию, разум и веру. Вполне естественно, что научная критика неотомизма сосредоточивает свое внимание не на частных его положениях, которые вне контекста томистских схем могут быть и верными идеями, а на основополагающих принципах, которые составляют сущность его онтологической и гносеологической системы. В философии неотомизма можно найти все: признание реальности бытия и диалектику материального мира, активный характер интеллектуального познания и неспособность его постичь «конечную сущность бытия». Но как только мы углубляемся в смысл этих положений, которые внешне выглядят как достоверные, мы сразу обнаруживаем их антинаучный смысл. О какой диалектике материального мира в томизме может идти речь, если основа бытия объявляется вечной, неизменной. Правда, неотомисты признают изменения в материальном мире, но отрицают его саморазвитие, ибо источником всех изменений для них является бог. Активность интеллекта также обусловлена причинами, лежащими за пределами человеческого познания.

Неотомизм враждебен рационализму, так как прогресс науки, научной философии ведет к неминуемому финалу религии. С момента своего возникновения неотомизм вел и ведет непримиримую борьбу с рационалистической философией Декарта, Гегеля, Канта и других мыслителей. В настоящее время весь пыл критики неотомисты обрушивают против подлинно рационалистической научной философии — диалектического материализма. И, разумеется, основной «недостаток» в марксистской философии они усматривают в ее атеистичности, которая якобы лишает ее приобщения к высшим духовным ценностям. Но марксистский атеизм основывается на данных науки и диалектического материализма и утверждает торжество разума человека.

Уместно напомнить, что христианство с момента своего возникновения открыто заявляло о своей враждебности к рациональному знанию, о несовместимости веры и разума в вопросах истины. Изречение Тертуллиана «верую, потому что абсурдно» отражало позицию теологии в отношении к человеческому интеллекту.

Однако прогресс знания вынудил христианских идеологов отказаться от формулы открытого противопоставления религии науке. Выдвинутая Августином идея тождества веры и знания при господствующем положении веры учитывала тот факт, что противопоставление веры науке с неизбежностью обнаружит шаткость позиций религии.

Сформулированный им тезис «верь, чтобы понимать» хотя и подчеркивал, что вера предшествует пониманию, но одновременно требовал осмысления бытия человека. Смысл этого афоризма заключался в том, что религия нуждается в теоретическом обосновании своих положений. А отсюда выдвигается идея использования философии в качестве рационального средства апологии религии. Фома Аквин- ский сделал более радикальную попытку найти решение втого вопроса, когда незыблемость веры и ее превосходство над разумом постулировал не их противопоставлением, а доводами самого разума. Томизм своей концепцией гармонии веры и разума не просто поставил разум в подчиненное положение, а сделал его объектом эксплуатации со стороны религии и на этой основе сконструировал спекулятивно теологическую философскую систему.

В томистской философии вере принадлежит центральное место, а приоритет веры над разумом томизм обосновывает онтологически и гносеологически. Бог в томистской системе выступает как общее начало всех единичных вещей. Его бытие и сущность недоступны познанию чувственного восприятия, они не могут быть во всей полноте схвачены человеческим интеллектом, так как последний уступает превосходящей его божественной мудрости. Как следствие этого чувственное и рациональное познание может постигнуть естественное бытие, то есть материальный мир, но ему недоступно трансцендентное бытие, оно сверхразумно и постигается верой. Вера возвышается над разумом. Вместе с тем томизм вменяет разуму в обязанность богопознание. «От какого угодно следствия,— писал Акви- нат,— можно сделать умозаключение к его собственной причине... Отсюда следует, что бытие божие, коль скоро оно не является самоочевидным, должно быть нам доказано через свои доступные нашему познанию следствия» [84]. Как видим, разум в томизме не способен постигать сущность бытия, но, познавая мир вещей, он косвенно, опосредованно подтверждает то, что раскрывается в религиозной вере.

Что же современные схоласты понимают под верой, какой гносеологический смысл они вкладывают в это понятие? Ни у Аквината, ни у его последователей мы не находим строго логического определения веры. И это не случайно. Ведь четкое определение веры невозможно уже потому, что вера соотнесена с трансцендентным, сверхъестественным, то есть с тем, чего нет. Поэтому мы встреча- емся с самыми различными объяснениями в неотомизме религиозной веры и как сверхразумного познания бытия, и как духовной основы личности, и как высшей моральной ценности. Нас интересует прежде всего гносеологический аспект религиозной веры, то есть ее роль в познавательном процессе и соотнесенность ее с разумом.

Под верой современные неотомисты понимают знание, которое превышает познавательные возможности человеческого интеллекта и получается нерациональным путем. Знание это, как уже отмечалось, о сверхъестественном, пер- восущности, о первопричине и высшей цели, то есть о боге. Человеческий разум, как считают неотомисты, бессилен в логических формах объяснить факт воскресения Христа, догматы о триединстве бога, о бессмертии души, представления о рае и аде. «Современная наука» и рационалистическая атеистическая философия оказываются беспомощными объяснить эти высшие ценности, имеющие определяющее значение для человека и человечества, утверждают схоласты. Без веры человек и человечество теряют цель и смысл жизни, которые предопределены конечной целью, а потому наука и философия приобретают роль негативной ценности. Игнорирование веры неизбежно ведет к интеллектуальному пессимизму, выражающемуся в колебаниях и неуверенности ученых в результатах своих исследований, в философском скептицизме и даже агностицизме, ибо человек, убедившись в ограниченности своего интеллекта и не обретши веру, теряет всякую перспективу постижения сверхразумных истин.

Схоластические выкладки неотомистов создают впечатление научной аргументации, а схемы и структуры, с помощью которых они анализируют познавательные, природные и социальные процессы, даже подкупают своей фундаментальностью. Но как мы убедились, логика и наука здесь поставлены на службу религии, то есть для защиты антинаучных иррациональных представлений. Неотомизм — это псевдорационализм, его критика иррациона- листических течений преследует цель: под видом рационалистической философии отмежеваться от компрометирующих репутацию философских течений, которые идут не в ногу со временем. Ныне же не только неотомистские философы, но и иерархи Ватикана вынуждены официально признать влияние науки на прогресс во всех сферах общества, хотя при этом в духе неотомизма они предупреждают, что без религиозной веры этот прогресс неминуемо приносит человеку страдания. Папа Иоанн-Павел II в апостолическом послании «Salvifici doloris» напоминает, что источник всех человеческих страданий коренится в самом человеке. Отсюда делается вывод о неспособности человека с помощью разума решить свои проблемы [85]. Религиозная вера — вот выход для решения всех проблем современности — такова неизменная установка церкви.

Чтобы создать впечатление о ценности религиозной веры в системе современного знания, неотомисты рассматривают ее в контексте более широкого и общего понятия «вера». Поскольку в основе веры лежит нерациональное знание, то она, по утверждению неотомистов, является «имманентным свойством человека», свободно принимающего за истинное то или иное положение, не прибегая к доводам разума. Особое внимание при этом обращается на то, что в вере проявляется свобода выбора личности, ее активность и волевая целеустремленность. В конечном счете, все усилия человека направлены к постижению бога. Но бог, определив конечный результат всего сущего, предоставил человеку свободу выбора своего пути и сделал его ответственным перед ним за все принятые им решения. Эти решения человек не может принять, руководствуясь только истинами разума, и поэтому он нуждается в вере. Такова в общих чертах трактовка веры в неотомизме.

В соответствии с видами нерационального знания вера классифицируется на научную веру, философскую и веру в сверхъестественное. Поскольку «научная вера не затрагивает субстанциональной стороны бытия», она, по мнению неотомистов, не представляет особой гносеологической и онтологической ценности. Философской вере они уделяют большое внимание, так как она причастна к раскрытию первосущности «естественным путем». Но высшим видом веры выступает вера в сверхъестественное — религиозная вера. Ее неотомисты отличают от откровения, хотя откровение является источником религиозной веры. «В соотнесенности человека с богом,— пишет К. Ранер,— происходит встреча веры и откровения: бог открывается человеку, пребывающему в вере, вера влечет человека к богу, к познанию его мудрости»[86]. Иначе говоря, вера — это активное начало в человеке, она исходит от человека, а откровение исходит от бога. Отсюда следует, что приобщения к открываемой богом мудрости можно достичь только в религиозной вере. Объявляя, таким образом, религиозную веру высшей познавательной ценностью, неотомизм ориентирует человека не на научное познание мира, а на богооткровенные истины, и высшим проявлением активности субъекта рассматривается его рвение в религиозной вере, а не в познании и преобразовании мира. Правда, К. Ранер принадлежит к тем неотомистам, которые склонны считать знаки божественного проявления и религиозной веры не только в соотнесенности человека с богом, но и с действительностью, но это не меняет сущности его концепции. Теологическая предопределенность его конечных выводов делает его концепцию типичной для неотомизма. Неотомистское учение о вере и ее видах оказало и оказывает влияние на религиозную философию других христианских конфессий и, в частности, на протестантскую философию. К. Ясперс, например, философской вере и откровению посвятил одно из своих произведений [87].

Диалектический материализм рассматривает религиозную веру как такую характеристику религиозного комплекса, которая пронизывает все сознание верующего, накладывает отпечаток на его психологию, поведение, жизнедеятельность. Однако это не значит, что она является определяющим, а тем более высшим элементом духовной жизни верующих людей. Вся практическая деятельность верующих основывается не на призрачных религиозных представлениях, а на результатах научного познания, которые повсеместно вторгаются в производство, общественную жизнь, быт. Марксистская философия отвергает религиозную веру как научно несостоятельное представление об окружающем мире, самом человеке и его познавательных способностях и возможностях. Общественная практическая деятельность людей опровергает религиозные представления о сверхъестественном. Творческим началом, субъектом познавательного и преобразующего историю процесса является человек.

Но, отвергая религиозную веру, марксистская философия и частные науки рассматривают веру как явление человеческого сознания, которое играет определенную роль в познании, в морали. Уже в дорелигиозную эпоху первобытного общества люди в своих отношениях полагались на взаимность, на доверительные отношения, верили в благоприятный исход охоты и т. д. В донаучную эпоху и в век расцвета науки человеку не доставало, не достает и не будет доставать абсолютной полноты знаний об объективном мире, и он будет всегда верить в способность своего интеллекта познать глубже и всестороннее мир.

Основой такой веры является уровень располагаемых обществом знаний, подкрепленных, подтвержденных общественной практикой. Вера является важным механизмом не только нравственной, но и социально-политической жизни людей. Вера советских людей в правоту коммунистических идеалов, уверенность их в превосходстве социалистического строя — все это факторы, составляющие неотъемлемый элемент духовного мира советского человека.

Следовательно, вера по своей природе с самого начала была безрелигиозной. С возникновением религии она приобрела и религиозную функцию. Предметом религиозной веры являются образы, которые искаженно отражают мир. Это принципиально отличает религиозную веру от безрелигиозной.

Богословие, официальное и неофициальное, представляет собой интеллектуальное выражение религиозной веры. Оно связано с попытками найти подтверждение основным положениям христианства. В настоящее время в христианской апологетике, как правослазной, так и католической, широко распространено стремление показать, что структура человеческого опыта и опыта верующего одна и та же. От утверждения «божественного» евангелия как «истины не от мира сего», истины сверхразумной богословие и религиозная философия в наше время вынуждены переходить к утверждению человеческого в этой «божественной» истине. Божественное заземляется, привязывается к земле, и другого выхода для сохранения своего влияния на верующих в новых социально-исторических условиях у идеологов религии нет.