Такую науку скорее можно назвать диалектикой, поскольку она учит нас рассуждать обо всем, нежели логикой, дающей нам доказательства относительно всех вещей. Таким образом, диалектика скорее нарушает здра&вый смысл, чем укрепляет его; ведь, отвлекая нас и погру&жая наш ум в эти общие места и посторонние для
сути вещей вопросы, она отвлекает наше внимание от самой природы вещей. В этом особенно силен г-н Воэций, книги которого содержат одни лишь сентенции и приговоры, безапелляционно возвещающие: «Это обстоит так, а не ина&че», а также нагромождение цитат и свидетельств.
Длинные эти цепи простых и доступных доводов, помогающие геометрам подойти к доказательствам слож&нейших вещей, дали мне повод предположить, что всё, доступное человеческому познанию, таким же образом вы&текает одно из другого 2.
В.— Но разве в области теологии все не находится между собой в такой же связи и последовательности?
О.— Да, несомненно.
Но мы не способны таким же об&разом проследить связь теологических истин, ибо они зави&сят от откровения. Безусловно, теология не подлежит нашим рассуждениям, применяемым нами в математике и при исследовании других истин, так как она ускользает от нашего восприятия; чем проще мы к ней подходим, тем лучше она нам дается. Если бы автор знал, что кто-то привнес свои философские рассуждения в теологию и таким образом злоупотребил своей философией, он вы&разил бы сожаление по поводу затраченного этим чело&веком труда. Мы можем и должны доказывать, что теоло&гические истины не противоречат философским, но никоим образом не должны их исследовать. Ведь тем самым мона&хи дали повод всевозможным ересям и сектантским уче&ниям — а именно, своей теологией, скорее схоластической, кою следовало бы истребить прежде всего. Да и какой прок в столь тяжких усилиях, если мы видим, что простаки и деревенский люд могут достичь рая так же, как мы? Это, несомненно, должно было бы нас научить тому, что гораздо лучше владеть такой же простой теологией, как они, чем терзать и искажать теологию всевозможными спорами, давая тем самым повод к ссорам, дракам, войнам и т. п.; особенно скверно, что теологи из-за этого привыкли приписывать теологам противной партии всевозможные небылицы и их порочить; искусство клеветы стало им настолько близким, что они, сами того не замечая, не умеют вести себя иным образом.
...Когда я наблюдал... что одни только математики спо&собны придумать некоторые доказательства, т. е. достовер&ные и очевидные аргументы, я убедился, что они зани&маются предметом наиболее легким из всех, а посему я решил, что мне прежде всего должно исследовать сей предмету хоть я и не ожидал от этих занятий иной пользы, кроме той, что сумею постепенно приучить свой ум к по&знанию истины и к неприятию ложных доказательств 33.
Из обычной математики нельзя извлечь такой пользы: ведь она состоит почти из одной только истории или объяс&нения терминов и т. п., а все эти вещи просто усваи&ваются памятью, коя таким образом и культивируется, но не ум; для того, чтобы культивировать ум, требуется математическое знание, а его можно почерпнуть не из книг, но лишь из собственного опыта и искусства.
Поскольку автор не имел при себе никаких книг, он вынужден был обучать себя математике сам, в чем он и счастливо преус&пел. Но не все люди имеют такие способности: для этого требуется математический ум, который следует оттачивать практикой. Опыт же следует извлекать из алгебры. Но мы едва ли можем решить эту задачу без наставника, если только не захотим неотступно идти по следам изданной для нас автором «Геометрии», дабы таким образом обрести способность самостоятельного решения и постановки лю&бых вопросов, как это удалось одному французу в Париже. Итак, необходимо изучать математику для нахождения новых истин как в математике, так и в философии. Но для понимания философских трудов автора не нужна матема&тика — разве только в немногих местах «Диоптрики», носящих математический характер. Простейшие же вопро&сы, в которых автор рекомендует нам упражнять свой ум,— это, например, вопрос о природе треугольника и его свойствах и т. п.; подобные вещи надо исследовать и тща&тельно взвешивать. Математика приучает нас к познанию истины, поскольку в ней содержатся точные рассуждения, кои не встречаются нигде за ее пределами. А посему тот, кто однажды приучит свой ум к математическим рас&суждениям, сделает его также способным к исследованию других истин: ведь способ рассуждения всюду один и тот же.
А если в области математики встречаются талантливые люди, кои менее счастливы в исследовании естественных наук и т. д., то проистекает это не от изъяна в способе рассуждения, но из того, что они решают математические вопросы не с помощью рассуждения, но силой воображе&ния, да и во- всем прочем пользуются этим последним; а что воображению не место в физике, показывает их неудачливость в этой науке.
Математика приучает наш ум также к распознанию истинных и доказательных рассуждений и отличению их от вероятностных (probabiles) и ложных. Ведь, если кто опирается в математике лишь на вероятности, он впадает в заблуждение и приходит к абсурду; таким образом он наглядно убеждается в том, что доказательство не может строиться на вероятностях (равнозначных здесь ложным посылкам), но лишь на достоверных истинах.
Когда же философы не упражняются в математических доказатель&ствах, они не умеют в философии и физике отличать доказательства от вероятностных аргументов, а потому почти все их споры основаны на вероятности: ведь они не верят, что в реальных науках есть место строгой аргумен&тации.
Отсюда и проистекает уверенность скептиков и других в том, что немыслимо доказать бытие Бога; многие до сих пор считают его недоказуемым, в то время как оно, наоборот, в высшей степени доказуемо и весьма твердо может быть доказано (как и все метафизические истины) при помощи математических доказательств. Ведь, если бы математики подвергали сомнению все то, что автор под&верг сомнению в метафизике, нельзя было бы дать никако&го математического доказательства — а между тем мета&физические доказательства автор после этого дал. При этом автор всюду в своей философии старался привлечь математические доказательства (как это обычно именуют), хотя тем, кто не привык к математике, трудно их воспри&нять.
Я составил себе временные правила морали, содержа&щие всего три или четыре положения, кои мне не стыдно здесь предписать 34.
Автор пишет на темы морали не по своей охоте: его вынуждают предписывать эти правила педанты и другие подобного рода люди, ибо в противном случае они сказали бы, что у него нет религии и веры и он стремится своим методом опрокинуть и то и другое.
Но если бы мы не знали, что все, что есть в нас от бытия и истины, исходит от верховного и бесконечного бытия, пусть бы наши идеи были ясны и отчетливы, все равно ни&какой аргумент не убедил бы нас, что в силу этой ясности они истинны 35.
Ведь если бы мы не знали, что любая истина имеет своим источником Бога, как бы ни были ясны наши идеи, мы не знали бы, истинны ли они и не впадаем ли мы в ошиб&ку — особенно если бы мы не были к ним очень вниматель- ны и лишь вспоминали бы о том, что мы некогда их ясно и отчетливо воспринимали. С другой стороны, даже если бы мы не знали, что существует Бог, когда мы внимательно вдумываемся в самые истины, мы не можем в них сомне&ваться: ведь в этом случае мы не могли бы доказать бытие Бога.
Всеу что до сих пор в ней [медицине] открыто,— почти ничто в сравнении с тем, что еще надо познать: можно было бы сделать людей невосприимчивыми к бесчислен&ным телесным и душевным болезняму даже, быть может, освободить их от старческой расслабленности, если бы мы располагали достаточным количеством знаний о причинах возникновения этих бед и обо всех средствах, коими для их устранения снабдила нас природа 36.
Был ли или нет человек бессмертным до грехопаде&ния — исследовать этот вопрос не дело философа: надо оставить его для теологов.
Точно так же и вопрос о том, каким образом до потопа люди были столь долголетними, превосходит возможности философа: быть может, Бог сде&лал это при помощи чуда и сверхъестественных причин, не прибегая к каким-либо природным причинам; вдобавок, до потопа природа могла иметь другие законы, в кои потоп мог внести порчу. Философ рассматривает природу и от&дельного человека в том состоянии, в каком они находятся ныне, не помышляя о сверхъестественных причинах, по&скольку они выше его разумения.
Но что человеческую жизнь можно было бы продлить, если бы мы знали ее механизм (ars), в этом нельзя сомневаться. Если мы можем продлить жизнь растений и т. п., поскольку их механизм нам знаком, почему мы не можем сделать того же для человека? Наилучший путь к продлению жизни и правило соблюдения жизненного распорядка — есть, пить и отправлять другие такие же функции, подобно животным; иначе говоря, надо пользо&ваться всем, что нам по вкусу, однако лишь в той мере, которая соответствует нашему вкусу.
В.— Но это хорошо для правильно организованных и здоровых людей, имеющих умеренный аппетит, полезный для тела; иначе обстоит дело с больными людьми.