(3) Прямо противоположные стороны Помогали друг другу как бы против своей воли
Кто бы мог вообразить, что добродетельные женщины, сами того не зная, содействуют процветанию проституток? Или (что кажется еще большим парадоксом) что невоздержанность можно заставить служить сохранению целомудрия? И все же нет ничего более близкого к истине. У порочного молодого человека, пробывшего час или два в церкви, на балу пли в каком-либо ином обществе, где есть много красивых женщин, одетых с наибольшей выгодой для себя, воображение воспалится больше, чем если бы он провел то же время, голосуя в ратуше или гуляя среди стада овец за городом.
Вследствие этого он будет стремиться удовлетворить желание, которое возбуждено у него, а когда он обнаружит, что честные женщины упрямы н недоступны, то вполне естественно подумать, что он поспешит к другим, которые более уступчивы. Кто бы осмелился даже предположить, что это вина добродетельных женщин? Когда они тщательно одевались, бедняжки, то совсем ие думали о мужчинах и стремились только появиться опрятными и прилично одетыми, каждая в соответствии со своими лучшими качествами.Я далек от того, чтобы поощрять порок, п думаю, что если бы можно было полностью изгнать из государства грех нравственной нечистоплотности, то это было бы для него невыразимым счастьем; но я боюсь, что это невозможно. Аффекты некоторых людей слишком неистовы, чтобы их можно было сдержать законами или нравоучениями; и все правительства поступают мудро, мирясь с меньшим злом, чтобы предотвратить большее. Если бы куртизанок и проституток преследовали с такой суровостью, как этого хотели бы некоторые неразумные люди, какие замки и решетки были бы в состоянии сохранить честь наших жен и дочерей? Ибо дело не только в том, что женщины вообще испытывали бы гораздо более сильные искушения, а попытки нарушить невинность девственниц казались бы тогда более простительными даже для здравой части людей, чем они кажутся сейчас. Но некоторые мужчины пришли бы в неистовство, и изнасилование стало бы обычным преступлением. Как можно предполагать, что там, куда сразу прибывает шесть или семь тысяч матросов (как это часто случается в Амстердаме), которые много месяцев подряд видели только представителей одного своего иола, честные женщины могли бы ходить по улицам, не опасаясь приставаний, если бы не было проституток, которых можно нанять за умеренную плату? По этой причине мудрые правители этого города, содержащегося в хорошем порядке, всегда терпят существование неопределенного количества домов, в которых женщин нанимают так же открыто, как лошадей в платной конюшне; и, поскольку в этой терпимости можно увидеть много благоразумия и расчета, краткий рассказ об этом будет отступлением, неутомительным для читателя.
Прежде всего дома, о которых я говорю, разрешается располагать только в самой грязной и запущенной части города, которую посещают и где останавливаются главным образом матросы и никому не известные люди.
Улица, на которой стоит большинство их, пользуется скандальной известностью, и эта позорная слава распространяется на всю округу. Во-вторых, в этих местах только встречаются и заключают сделки, назначают встречи, чтобы договориться о свиданиях, происходящих в большем секрете, и никогда в них не допускается никакая непристойность; этот порядок так строго соблюдается, что, если исключить дурные манеры и крикливость общества, кото- рое их посещает, вы встретите там не больше неприличия и обычно меньше похотливости, чем можно увидеть у пас в каком-либо театре. В-третьих, торгующие собой женщины, которые приходят па эти вечерние биржи, всегда представляют собой отбросы общества, это обычно те, кто днем развозит на тачках фрукты п другие продукты. Правда, одежда, в которой они появляются вечером, сильно отличается от их обычной; однако, как правило, их одеяния настолько нелепо пестры, что больше похожи на римские платья бродячих актрис, чем на одежду благородных женщин. Если к этому вы добавите неуклюжесть, большие руки и грубые манеры девиц, которые их носят, то нет серьезных оснований опасаться, что ими могут соблазниться многие более порядочные люди.Музыка в этих храмах Венеры исполняется на органах, не из уважения к божеству, которому поклоняются в них, но из-за бережливости владельцев, в задачу которых входит обеспечить как можно больше звуков за как можно меньшие деньги, и из-за политики правительства, которое стремится как можно меньше поощрять племя флейтистов и скрипачей. Все моряки, особенно голландские, похожи на ту стихию, с которой они связаны, — очень любят громко кричать и реветь, и шум, производимый полдюжиной их, когда они, по их собственному выражению, веселятся, достаточен, чтобы заглушить вдвое большее число флейт или скрипок, в то время как при помощи двух органов можно заставить звенеть весь дом и притом не нести никаких иных расходов, кроме содержания одного несчастного музыканта, который может обойтись очень дешево. И все же, несмотря на хорошие правила и строгую дисциплину, которые соблюдаются на этих рынках любви, пристав и его полицейские постоянно тревожат, держат в напряжении, штрафуют и при малейшей жалобе снимают их несчастных содержателей.
Такая политика приносит большую пользу, и притом двойную: во-первых, это дает возможность большому числу полицейских, которых во многих случаях используют правители города и без которых они могут обойтись, выжимать себе на жизнь из чрезмерных доходов, получаемых за самое худшее из занятий, и в то же время наказывать тех распутников, содержательниц публичных домов и сводников, без которых нельзя обойтись и которых они хотя и ненавидят, но все же не желают совсем разорять.Во-вторых, поскольку из-за целого ряда причин было бы опасно раскрыть толпе тайну того, что на эти дома п ту торговлю, которая в них совершается, смотрят сквозь пальцы, то, выглядя безупречными при помощи этого средства, осторожные правители города сохраняют о себе доброе мнение людей более слабых, которые воображают, что правительство постоянно пытается, хотя и не в состоянии, подавить то, что оно на самом деле терпит. В то время как если бы решили их уничтожить, то власть правителей в совершении правосудия настолько полна и велика п они так хорошо знают, как ее осуществлять, что за одну неделю, а скорее за одну ночь могли бы всех их выслать.
В Италии терпимость в отношении проституток еще более откровенна, что очевидно из существования у них открытых притонов разврата. В Венеции и Неаполе непристойность является своего рода товаром и предметом торговли; куртизанки в Риме и проститутки в Исиаипп составляют целую организацию в государстве и легально облагаются налогами и податями. Хорошо известно, что причиной, почему так много хороших политиков — а именно таковы политики в этих странах — терпят публичные дома, является не отсутствие у них религиозности, а желание предотвратить худшее зло, нечистоплотность более отвратительного вида и обеспечить безопасность честных женщин. Французский автор де Сейит-Дп- дье говорит: «Около двухсот пятидесяти лет тому назад, когда в Венеции случилась нехватка куртизанок, республика была вынуждена приобрести большое число их в других государствах».
Дольоии (Doglioni), написавший о достопамятных делах Венеции, всячески превозносит мудрость республики в этом вопросе; это сохранило целомудрие честных женщин, ежегодно подвергавшихся опасности открытого насилия, поскольку церкви и освященные места не были достаточно надежным убежищем для их целомудрия.Если в некоторых колледжах Англии не было ежемесячного пособия ad expurgandos Renesи, тогда, значит, на наши университеты клевещут; и было время, когда в Германии монахам и священникам разрешалось иметь сожительницу после уплаты определенной ежегодной пошлины своему прелату. Господин Бейль 15 (Вауіс), у которого я заимствовал этот последний параграф, говорит: «Обычно полагают, что причиной этой постыдной поблажки была жадность; но более вероятно, что целью ее было предотвратить искушение священниками скромных женщин п успокоить тревогу мужей, негодования которых священники всячески стараются избежать». Из того, что было сказано, очевидно, что существует необходимость пожертвовать одной частью женского населения, чтобы сохранить другую и предотвратить развращенность более отвратительного характера. Отсюда, по моему мнению, я могу справедливо заключить (что и было тем кажущимся парадоксом, который я собирался доказать), что целомудрие может быть поддержано невоздержанностью и что самая высокая добродетель нуждается в помощи самого низкого порока.