[Против «Шестого размышления»] [С о м и е н и е I] 

I. ...О различении воображения и понимания я не считаю нужным добавлять что-либо к тому, что уже было сказано в «Сомнении» и что ты искусно обошел.

Твое утверждение, что мы самым отчетливым образом мыслим тысячеугольник, хотя и не можем его себе вообразить, и что та идея, с помощью которой он мыс&лится, бестелесна, так как она не воздействует на во&ображение, я оставляю на суд другим. Замечу только, что здесь также вполне уместно вспомнить о тех моих новых возражениях137, где я по другому поводу пытался выяснить, каким образом можно говорить об идее ка&кой-нибудь вещи так, чтобы эта идея не была в то же время образом этой вещи. Ведь то, что идея — это образ, допускают не только все прочие люди, но и ты сам. Каким же образом идея тысячеугольника, существующая только в интеллекте и не воздействую&щая на воображение, может быть образом тысячеуголь&ника? Ведь если она отчетливо представляет углы этой

фигуры, точно так же как представляет их идея тре&угольника, она должна относиться и к воображению, чего ты, однако, не допускаешь. Если же она не пред&ставляет эти углы, следовательно, она не образ, так как природа образа состоит в том, что он представляет вещь такой, какова она есть. Сам я, впрочем, не от&рицаю того, что она — образ и представляет нам тьь сячеугольник, но и этот образ, и это представление кажутся мне смутными, и поэтому его восприятие я называю не только пониманием, но и воображением. И хотя я не отрицаю, что интеллект на основании других отчетливо воспринятых им фигур делает не&которые выводы и составляет некоторые доказатель^ ства относительно тысячеугольника, однако я не при&знаю, что он в большей степени мыслит, чем вообра&жает самое фигуру тысячеугольника. Ты же считаешь, что все воспринимается самым отчетливым образом и без участия воображения, хотя, конечно, не можешь сказать, в чем же именно состоит это самое отчетли&вое из различений.

Разве отчетливо воспринимать не означает точно знать отдельные части или охватывать их познанием? Следовательно, если ты не будешь точ&но знать отдельные части тысячеугольника, т. е. все его углы, и не охватишь их все своим познанием, на каком же основании сможешь ты сказать, что отчет&ливо воспринимаешь тысячеугольник? Ты станешь об&винять меня, что я добиваюсь восприятия, осуществ&ляющегося с помощью воображения. Меня же не ин&тересует, осуществляется оно с помощью воображения или какой-то другой способности, лишь бы только оно осуществлялось. Я добиваюсь только того, чтобы ты определил, что ты называешь отчетливым восприяти&ем и как это применить к тысячеугольнику. Я готов тотчас же сдаться, если получу подходящее, соответ&ствующим образом применимое определение. Если же ты этого не сделаешь и в результате твоего определе&ния восприятие окажется лишь самым общим и, так сказать, стертым, а не дифференцированным и учи&тывающим части, то как ты сможешь убедить нас, что твое восприятие отчетливо, а не смутно? Поэтому, как мне кажется, ты не должен был обходить молчанием

возражения, сделанные тебе по поводу измененйя ха&рактера восприятия по мере перехода от треугольника к четырехугольнику, пятиугольнику, шестиугольнику и т. д. вплоть до тысячеугольника и десятитысяче- уголышка; ты должен был объяснить, когда же на&конец прекращается воображение и остается одно только понимание, а также что это не количественное изменение одной и той же способности, но что это два совершенно различных между собой, как ты утверж&даешь, способа функционирования; ты должен был так&же объяснить, каким образом понимание не стано&вится более отчетливым, когда оно объединено с во&ображением, в сравнении с тем случаем, когда оно ока&зывается от него отделенным. В самом деле, так как в восприятии треугольника участвуют и воображение и понимание, в восприятии же тысячеугольника — одно только понимание, какое же в конце концов значение имеет отчетливость, с которой воспринимается тысяче- уголышк, в сравнении с той, с которой воспринимается треугольник? И поскольку, с одной стороны, существует такая ясность в восприятии треугольника, а с другой стороны, такая неясность в восприятии тысячеуголь&ника — причем упомянутая ясность в свою очередь це&ликом зависит от воображения, неясность же касается только понимания,— разве не будет иметь никакого зна&чения восприятие, совершающееся либо целиком при помощи воображения, либо с его участием, по сравне&нию с восприятием, осуществляющимся одним только интеллектом? Ты говоришь, что если ты захочешь мыс&лить тысячеу гольник, то столь же хорошо будешь по&нимать, что это фигура, состоящая из тысячи сторон, как понимаешь, что треугольник — это фигура, состоя&щая из трех.

Но это, конечно, не что иное, как пони&мание того, что именно обозначается именем тысяче&угольника, так как саму-то вещь ты не можешь охва&тить мыслью иначе как с помощью представления столь смутного и неясного, что если исключить число уг&лов, которое обозначается самим названием, то это может быть в такой же мере представлением о тыся- чеугольнике, как п о десятитысячеугольнике. Поэтому твое заявление, что можно многое доказать относи-

тельно него в высшей степени ясно и отчетливо, вер&но только в том смысле, что это можно доказать отно&сительно фигуры, имя которой, согласно твоему само&му ясному и отчетливому пониманию, обозначает ты&сячу углов, хотя самое-то фигуру, или фигуру в себе, ты мыслишь лишь неясно и смутно. И когда ты го&воришь, что действительно ясно мыслишь целое, хотя и не можешь одновременно вообразить себе все это в целом, то это не может означать ничего иного, как то, что ты ясно понимаешь слово, обозначающее фигуру с тысячью углами, хотя самое фигуру ты ясно не мыс&лишь. И скажи, пожалуйста, что значит «ясно мыслить целое»? Разве целое не состоит из отдельных частей? И может ли стать ясным целое, части которого остают&ся неясными? Могут ли не остаться неясными части, если они не дифференцируются? Ты ясно понимаешь целое, хотя и не воображаешь себе всего в целом? Ос&тается еще сказать, что ты ясно мыслишь всю Землю, природу, мир, наконец, все, что может быть названо, хотя в целом ты не можешь это вообразить! Может статься, ты будешь даже утверждать, что ясно мыс&лишь все вообще? Но если ты хочешь, чтобы мы тебе поверили, то прежде сделай так, чтобы мы поняли, что же все-таки значит мыслить ясно?

II. Ты говоришь, что при понимании ум действует сам, при воображении же он созерцает телесную фор&му. И так как из моих возражений следовало, что ум не может пользоваться одним только пониманием (что и означает «действовать самому») при познании таких телесных вещей, как треугольник, пятиугольник и про&чие фигуры, поскольку идеи этих вещей не могут не быть телесными, и ум не может их рассматривать ина&че как телесные формы, то ты добавляешь: И хотя гео&метрические фигуры во всех отношениях телесны, од&нако идеи, с помощью которых они мыслятся постоль&ку, поскольку они не воздействуют на воображение, не должны считаться телесными.

Но, говоря это, как ты это доказываешь? Конечно же, никак, хотя, как гово&рится: «Здесь Родос, здесь прыгай!» 138

Тебе кажется достаточным рассуждать следующим образом:

Если ум, когда он мыслит, обращается к са&мому себе и к какой-нибудь из идей, которые при&сущи ему самому, и может, таким образом, мыс&лить что-то без участия воображения, когда же он воображает, он обращается к телу, или телес&ной идее, то, следовательно, способность вообра- жения не принадлежит к сущности ума.

Но ум, когда он мыслит, обращается к самому себе и к какой-нибудь из идей, которые присущи ему самому, и таким образом может мыслить что- то без участия воображения, когда же он вооб&ражает, он обращается к телу и телесной идее.

Следовательно, способность воображения не принадлежит к сущности ума.

Как будто бы ты доказал, что ум может либо обра&щаться к самому себе указанным способом, либо ис&следовать какую-то бестелесную или квазителесную идею так, что никакое воображение в этом не участ&вует! Как будто бы понимание и воображение не одно и то же действие, носящее оба этих названия! Как буд&то бы, далее, понимание не становится ясным и отчет&ливым, когда существует ясное и отчетливое вообра&жение, и неясным и смутным, когда дело обстоит ина&че! Как будто бы, наконец, даже в том, что мы вос&принимаем или (как ты это называешь) мыслим обоб&щенно, абстрактно и логически, не участвует какой-то образ пли телесная форма, и таким образом (как ты называешь) воображение! Но об этом мы уже немало говорили выше, касаясь как телесных вещей (напри&мер, двоякого образа Солнца), так и бестелесных (на&пример, субстанции ума и природы бога).Поскольку же ты специально обнаруживаешь здесь свою любезность в таких словах: И наконец, это достойно только тебя, о Тело, считать, что идеи бога, ангела и ума телесны, либо квазителесны и т. д., то ты делаешь тем самым предмет достойным твоего ума, который ты наделяешь столь высоким полетом и острым и верным зрением, что он не жмурится подобно птице, но с широко откры&тыми глазами выдерживает сияние божества, так, что, созерцая бога, он воспринимает его не в некоей телес-

ной форме, как бы скрытой в дымке, но в облике со&вершенно бестелесном, таком, каков бог сам по себе; и точно так же он воспринимает ангела и человеческий ум.

Что касается меня, то я откровенно признаюсь, что всего лишь ползаю по земле и весьма далек от того, чтобы сравнить мой ум даже с глазами совы, обра&щенными к полуденному Солнцу. Очевидно, когда я пытаюсь понять божественное, меня охватывает некий глубочайший и непроницаемый туман и я не в состоя&нии мыслить ни бога, ни ангела, ни ум иначе как в некоей телесной форме, доступной моей немощной мысли. Это не значит, конечно, что на этом основа&нии я считаю, будто бог обладает такой-то формой, ангел — такой-то, ум — еще третьей; но так как я убеж&ден, что подобного рода вещи, о которых мне либо из&вестно из рассказов других и из вероучения, либо они становятся понятными в результате рассуждения,— по&вторяю, так как я убежден, что они обладают приро&дой, воспринять которую я совершенно пе в состоянии, я полагаю, что природа эта не имеет ничего общего с той, которая возникает перед моим интеллектом вся&кий раз, когда я либо слышу, как ее кто-то называет, либо размышляю о ней про себя, либо хочу рассказать о ней другим. Но хотя я и не говорю, что она тако&ва, какой я ее мыслю либо какой представляет ее мне возникающая перед моим интеллектом идея,—пото&му что эта природа несказанно, невыразимо чище, прекраснее и совершеннее,— однако я всегда оказы&ваюсь настолько немощным, что не могу мыслить ее в иной форме, отличной от той, в которой мне пред&ставляет ее такого рода идея. Может быть, и ты ис&пытал то же самое, что я, как, может быть, и я не меньше тебя понимаю, что божественная природа веч&на, бесконечна, всемогуща, всеведуща и т. д., и соответ&ственно понимаю все прочие упомянутые природы, но ты сам в отличие от меня не хочешь сознаться, что твоему умственному взору не является ничего иного, кроме чего-то телесного, когда ты мыслишь бога, т. е. природу, которой подобает быть вечной, бесконечной, всемогущей, всеведущей и всем прочим, что ей припи&сывают. Конечно, ты считал бы, что твоя репутация

погибла, если бы кто-нибудь поверил, что создается впечатление, будто ты пытаешься вообразить вещь, которая невообразима, и можешь измыслить только те&лесную идею, которой ты ложно приписываешь имя бога или умаш. Как бы то ни было, радуйся своему счастью.