ПРИМЕЧАНИЯ
Почему ты упоминаешь ум — тогда, когда говоришь о восприятии умом? Разве ты не повелел отправить тело и ум в изгнание? Я уже давно предупреждал, что он подго&тавливает эту игру на слове ум. Однако воспринимается умом не означает здесь ничего, кроме как мыслится, и по&тому он заблуждается, предполагая, будто я упоминаю здесь ум как часть человека. Помимо того, хотя я и отбро&сил перед этим ум вместе со всеми остальными вещами (как нечто сомнительное или пока еще мною ясно не по&знанное), это не препятствует тому, чтобы я после восстано&вил его в правах — когда окажется, что я его ясно воспри&нял. Но именно этого наш автор не постигает, поскольку он считает сомнительность чем-то неотделимым от самих ве&щей. Ибо несколько ниже он спрашивает: как может слу&читься, чтобы это (т. е. то, что раньше было сомнительным) таким же путем стало несомненным и достоверным? При этом он хочет, чтобы я торжественно отрекся от истинности этих вещей, а также восхищается тем искусством, с каким я ради установления достоверного отталкиваюсь от сомни&тельного, и т. д.— словно я и в самом деле положил в осно&ву своей философии неизменное представление обо всем сомнительном как о ложном.
Хочешь, я пораскину умом, чтобы установить, кем я считал себя некогда? Хочешь ли, чтобы я воскресил это ста&рое, избитое изречение и т.
д.? Я воспользуюсь здесь зна&комым примером, дабы объяснить ему смысл того, что я проделал, а также дабы он в дальнейшем не мог этого не понять и не осмелился бы делать вид, будто он ничего не понял. Предположим, что у него в руках была бы корзина, полная яблок, и он опасался бы, как бы какие-то из этих яблок не оказались гнилыми; если бы при этом он решил выбросить гнилые яблоки, дабы они не испортили осталь&ных, как бы он поступил? Разве он не опустошил бы прежде всего всю корзину? А затем, перебрав по отдельности каж&дое яблоко, разве не положил бы он обратно в корзину лишь те из них, которые признал бы хорошими, отбросив всеостальные? Точно таким же образом те, кто никогда не фи&лософствовал правильно, имея в своем уме различные мне&ния, накопленные ими с детства, справедливо опасаются, как бы они не оказались в большинстве своем ложными, и делают попытку отделить их от прочих, дабы из-за этой мешанины все их мнения не стали недостоверными. Луч&ший путь для достижения их цели — отбросить раз и на&всегда все свои прежние мнения как недостоверные или ложные, а затем, перебрав каждое свое мнение по порядку, сохранить лишь те, кои они признают истинными и не&сомненными. Таким образом, я не ошибся, отбросив сна&чала все мнения; а затем, когда я приметил, что самым достоверным и очевидным из познанного мной после этого является мое существование как мыслящего ума, я пра&вильно поставил затем вопрос, чем я считал себя некогда,— не для того, чтобы продолжать верить относительно себя во все прежнее и сейчас, но для того, чтобы, восприняв нечто как истинное, сберечь это в себе, а ложное отбросить, недо&стоверное же отложить для последующего рассмотрения. Отсюда ясно, что наш автор весьма нелепо именует это искусством извлечения достоверного из недостоверного или, как он это делает ниже, методом сновидений; а то, что он здесь болтает о Пифагоровом петухе или (в двух сле&дующих параграфах) о мнениях других лиц относительно природы души и тела, вообще не имеет никакого отношения к делу. Ведь я и не должен был, и не желал пересматривать все мнения прочих людей по этому вопросу, но рассмотрел лишь то, что некогда самопроизвольно и естественно мне представлялось или так виделось обычно другим, дабы понять, истинно ли это или ложно; я сделал это не с тем, чтобы уверовать в эти вещи, но лишь с тем, чтобы их иссле&довать.