ПРАВИЛО III
Следует читать книги древних, поскольку огромным благодеянием является то, что мы можем воспользовать&ся трудами столь многих людей как для того, чтобы узнать о тех вещах, которые уже некогда были удачно открыты, так и для того, чтобы напомнить себе о тех остающихся во всех дисциплинах вещах, которые еще надлежит приду&мать.
Но при всем том есть большая опасность, как бы те пятна заблуждений, которые возникают из-за слишком внимательного чтения этих книг, случайно не пристали к нам, сколь бы мы тому ни противились и сколь бы осмот&рительными мы ни были. Ведь писатели обычно бывают такого склада ума, что всякий раз, когда они по безрас&судному легковерию склоняются к выбору какого-либо спорного мнения, они всегда пытаются изощреннейшими доводами склонить нас к тому же; напротив, всякий раз, когда они по счастливой случайности открывают нечто достоверное и очевидное, они никогда не представляют его иначе как окутанным различными двусмысленностя&ми, либо, надо думать, опасаясь, как бы не умалить до&стоинства открытия простотой доказательства, либо пото&му, что они ревниво оберегают от нас неприкрытую ис&тину.Так вот, хотя бы все они были искренними и откровен&ными и никогда не навязывали нам ничего сомнительного в качестве истинного, но всё излагали по чистой совести, однако, поскольку вряд ли одним человеком было сказано что-нибудь такое, противоположное чему не было бы вы&двинуто кем-либо другим, мы всегда пребывали бы в нере&шительности, кому из них следует поверить. И совершен&но бесполезно подсчитывать голоса, чтобы следовать тому мнению, которого придерживается большинство авторов, так как, если дело касается трудного вопроса, более ве&роятно, что истина в нем могла быть обнаружена скорее немногими, чем многими.
Но хотя бы даже все они согла&шались между собой, их учение все же не было бы для нас достаточным: ведь, к слову сказать, мы никогда не сделались бы математиками, пусть даже храня в памяти все доказательства других, если бы еще по складу ума не были способны к разрешению каких бы то ни было проб&лем, или философами, если бы мы собрали все доводы Пла&тона и Аристотеля, а об излагаемых ими вещах не могли бы вынести твердого суждения: ведь тогда мы казались бы изучающими не науки, а истории.Кроме того, напомним, что никогда не следует смеши&вать вообще никакие предположения с нашими суждения&ми об истине вещей. Это замечание имеет немаловажное значение: ведь нет более веской причины, почему в обще&принятой философии еще не найдено ничего столь оче&видного и достоверного, что не могло бы привести к спору, чем та, что ученые, не довольствуясь познанием вещей ясных и достоверных, сперва осмелились высказаться и о вещах темных и неведомых, которых они коснулись по&средством только правдоподобных предположений; затем они сами мало-помалу прониклись полным доверием к ним и, без разбора смешивая их с вещами истинными и очевид&ными, в конце концов не смогли заключить ничего, что не казалось бы зависимым от какого-либо положения такого рода и потому не было бы недостоверным.
Но чтобы далее нам не впасть в то же самое заблужде&ние, рассмотрим здесь все действия нашего разума, по&средством которых мы можем прийти к познанию вещей без всякой боязни обмана, и допустим только два, а имен&но интуицию и дедукцию 2.
Под интуицией я подразумеваю не зыбкое свидетель&ство чувств и не обманчивое суждение неправильно сла&гающего воображения, а понимание (conceptum) ясного и внимательного ума, настолько легкое и отчетливое, что не остается совершенно никакого сомнения относительно того, что мы разумеем, или, что то же самое, несомненное понимание ясного и внимательного ума, которое порож&дается одним лишь светом разума и является более прос&тым, а значит, и более достоверным, чем сама дедукция, хотя она и не может быть произведена человеком непра&вильно, как мы отмечали ранее 3. Таким образом каждый может усмотреть умом, что он существует, что он мыслит, что треугольник ограничен только тремя линиями, а шар — единственной поверхностью и тому подобные ве&щи, которые гораздо более многочисленны, чем замечает большинство людей, так как они считают недостойным обращать ум на столь легкие вещи.
Впрочем, чтобы ненароком не смутить кого-либо но&вым употреблением слова «интуиция» и других слов, в использовании которых я в дальнейшем вынужден подоб&ным же образом отдаляться от их общепринятого значе&ния 4, я здесь вообще предупреждаю, что я совсем не ду&маю о том, каким образом все эти слова употреблялись в последнее время в школах, поскольку было бы очень трудно пользоваться теми же названиями, а подразу&мевать совершенно другое; я обращаю внимание только на то, что означает по-латыни каждое такое слово, чтобы всякий раз, когда не хватает подходящих выражений, я мог вложить нужный мне смысл в те слова, которые ка&жутся мне наиболее пригодными для этого.
Однако же эта очевидность и достоверность интуиции требуется не только для высказываний, но также и для каких угодно рассуждений.
Взять, к примеру, такой вы&вод: 2 и 2 составляют то же, что 3 и 1; тут следует усмот&реть не только то, что 2 и 2 составляют 4 и что 3 и 1 также составляют 4, но вдобавок и то, что из этих двух положе&ний с необходимостью выводится и это третье.Впрочем, может возникнуть сомнение, почему к интуи- ции мы добавили здесь другой способ познания, заключаю&щийся в дедукции, посредством которой мы постигаем все то, что с необходимостью выводится из некоторых дру&гих достоверно известных вещей. Но это нужно было сде&лать именно так, поскольку очень многие вещи, хотя сами по себе они не являются очевидными, познаются досто&верно, если только они выводятся из истинных и извест&ных принципов посредством постоянного и нигде не пре&рывающегося движения мысли, ясно усматривающей каж&дую отдельную вещь; точно так же мы узнаем, что послед&нее звено какой-либо длинной цепи соединено с первым, хотя мы и не можем обозреть одним взором глаз всех про&межуточных звеньев, от которых зависит это соедине&ние,— узнаем, если только мы просмотрели их последова&тельно и помнили, что каждое из них, от первого до послед&него, соединено с соседним. Итак, мы отличаем здесь ин&туицию ума от достоверной дедукции потому, что в послед&ней обнаруживается движение, или некая последователь&ность, чего нет в первой, и, далее, потому, что для дедук&ции не требуется наличной очевидности, как для интуи&ции, но она, скорее, некоторым образом заимствует свою достоверность у памяти. Вследствие этого можно сказать, что именно те положения, которые непосредственно выво&дятся из первых принципов, познаются в зависимости от различного их рассмотрения то посредством интуиции, то посредством дедукции, сами же первые принципы — только посредством интуиции, и, напротив, отдаленные следствия — только посредством дедукции 5.
Эти два пути являются самыми верными путями к зна&нию, и ум не должен допускать их больше — все другие надо отвергать, как подозрительные и ведущие к заблуж&дениям; однако это не мешает нам поверить, что те вещи, которые были открыты по наитию, более достоверны, чем любое познание, поскольку вера в них, как и всякая вера в загадочные вещи, является действием не ума, а воли, и, если бы она имела основания в разуме, их прежде всего можно и нужно было бы отыскивать тем или другим из уже названных путей, как мы, быть может, когда-нибудь покажем более обстоятельно.