ПОСТАНОВЛЕНИЕ, ИЗДАННОЕ И ПОДПИСАННОЕ СОВЕТОМ АКАДЕМИИ  

Прежде всего, им не нравится такой образ действий, когда один из коллег публикует книги или книжицы, направленные против другого, особенно с указанием его имени и если это связано с обсуждением тезисов, или выводов, относительно споров, имевших место в Академии, кои были изданы безымянно.

Затем, они не одобряют такой способ защиты новой и предвзятой философии, каким все время пользуется автор вышеозначенной книжицы, ибо он связан с дерзким высокомерием в выражениях, направленных на оскорб&ление лиц, кои в различных местах преподают философию противоположного толка, общераспространенную и приня&тую во всех академиях, как более истинную.

С. 6. Я уже давно понял, что большие успехи моих слушателей, сделанные ими за короткий срок, вызывают у некоторых досаду.

С. 7. Термины, коими иные лица привыкли пользо&ваться для решения трудноразрешимых проблем, никогда не удовлетворяли полностью несколько более проницатель&ные умы, но лишь наполняли их души туманом и тьмою.

Там же. Здравый смысл скорее и успешнее исходит, как правило, от меня, чем от других: ведь сам опыт показал, сколь многие мои ученики с честью выступали уже на публичных диспутах, после того как проучились у меня всего несколько месяцев. Нет сомнения, что никто из смертных — если только он в своем уме — не усмотрит в этом никакого повода для обвинения, но лишь для полного одобрения.

С. 9. Мы убедились, что от этих злополучных сущ&ностей (т.

С. 15. Наоборот, мнение о существовании субстанциаль&ных форм создает очень удобную лазейку для соскальзы&вания ко взглядам тех людей, кои утверждают, что душа телесна и бессмертна.

С. 20. Позволительно задать вопрос, не достоин ли скорее подобный способ философствования какого-нибудь Хореба, привыкшего сводить все вещи к одному активному первоначалу, а именно к субстанциальной форме.

С. 25. Отсюда ясно, что не те, кто отрицает субстан&циальные формы, но скорее те, кто их утверждает, могут с помощью надежных умозаключений дойти до того, что превратятся в атеистов либо в животных.

С. 39. Вследствие того что причины, предлагавшиеся до сих пор другими для объяснения мельчайших вещей, как правило, весьма бессодержательны и далеки от истины, они не удовлетворяют жаждущий истины ум.

В-третьих, они заявляют, что отвергают эту новую фи&лософию: прежде всего, потому, что она враждебна старой философии, коя до сих пор с наилучшими намерениями преподавалась в академиях всего мира, и опрокидывает ее основы; затем, потому, что она отвращает молодежь от старой и разумной философии и мешает ей, таким образом, достичь вершины учености — вплоть до того, что, опираясь на эту предвзятую философию, молодые люди оказываются неспособными усвоить технические термины, используе&мые в книгах различных авторов и в профессорских лек&циях и диспутах; наконец, из этой новой философии отчасти вытекают, а отчасти могут быть сделаны неопыт&ной молодежью различные ложные и абсурдные выводы, противоречащие прочим научным дисциплинам, и прежде всего ортодоксальной теологии.

А посему они решили и постановили, что все лица, преподающие философию в данной Академии, обязаны на будущее воздерживаться от такого рода преподавания и удовлетвориться умеренной свободой расхождения мнений по некоторым частным вопросам, принятым у нас по примеру других славных академий; таким образом, они не должны потрясать основы старой и общепринятой философии и должны приложить всяческие старания для полного сохранения нерушимого покоя и мира в Академии.

Достойно, однако, упоминания, что постановление это было издано после того, как люди уже в течение довольно долгого времени смеялись над тем, что Ректор предпочи&тает утопить книжку Медика, а не отвечать на нее; поэтому нет сомнения в том, что здесь отражены все при&чины, какие только Ректор мог измыслить для оправдания этого факта. Просмотрим же, если угодно, эти причины.

Во-первых, здесь говорится, что книжечка Медика направлена к урону и бесславию Академии, а также к возбуждению превратных подозрений в умах других людей. Я не могу истолковать это заявление иначе как опасение, что при сем случае люди заподозрят или, точнее, узнают, что ректор Академии — человек неблагоразумный, так как он встал в оппозицию к очевидной истине, и злокозненный, поскольку, будучи побежден доказательст&вами, он пытается победить, пуская в ход свою власть. Но теперь этому бесчестью пришел конец, ибо он уже больше не ректор; и для Академии не столь позорно, что она имеет его до сих пор своим профессором, сколь почет&но, что ее профессором является также Медик,— лишь бы она не показала себя недостойной иметь его своим коллегой.

Здесь сказано также, во-вторых, что им неугодно, чтобы один из коллег публиковал книги, направленные против другого, особенно с обозначением его имени. Но по этой причине прежде всего должен быть осужден сам Ректор, выступивший и обвинителем и председателем указанного судилища; он же должен быть и единственным ответчиком по этому делу. Ведь до того он сам, никем не оскорбленный, издал против своего коллеги две кни&жицы, озаглавленные «Тезисы», и попытался подкрепить их авторитетом святейшего теологического факультета — с целью повредить невинному человеку и уничтожить его при помощи клеветы. Смешно при этом звучит его извинение, гласящее, что он не назвал своего коллегу по имени: ведь он цитировал его высказывания из ранее изданных сочинений и так его описал, что ни у кого не могло остаться сомнений в личности того, на кого он обрушился.

В самом деле, Теолог не одобряет его способ защиты повой и предвзятой философии, якобы всюду проявляю&щийся в книжечке Медика, ибо он связан с дерзким высоко&мерием в выражениях, направленных на оскорбление лиц, преподающих общераспространенную философию как более истинную. Получается, что в высшей стенени скромный человек порицает дерзость выражений другого человека, хотя всякий может понять, что это неправда, если обратит внимание на цитированные здесь места, надерганные там и сям из книжечки Медика и приведен&ные в качестве наиболее дерзких и способных вызвать вражду; особенно это можно понять, если учесть, что в философских школах принято выражать свои мнения без околичностей и таким образом утверждать, что только мнения автора истинны, все же прочие — ложны: ведь практика диспутов приучила философов к такой свободе, коя показалась бы грубой в среде людей, ведущих более утонченный образ жизни. Так и здесь многие из слов, приведенных в доказательство того, что они являются враждебными выпадами против философов всего мира, надо понимать только как относящиеся к Теологу: это ясно из самой книги Медика, да и стоят эти слова во множественном числе и относятся как бы к третьим лицам лишь для того, чтобы меньше оскорбить Теолога. Наконец, то, что здесь замечено по поводу Хореба, а также атеистов, животных и т.

Ректор выставлял три основания для осуждения новой философии. Первое из них: новая философия враждебна старой. Не стану здесь повторять то, что уже сказал выше, а именно, что моя философия — древнейшая и в общерас&пространенной философии нет ничего отличающего ее от древнейшей, что не было бы новым. Я только спрашиваю, правильно ли он понимает ту философию, кою подвергает своему осуждению,— он, человек настолько сумасбродный (или, если ему это более угодно, хитрый), что хочет бро&сить на нее тень подозрения в магии — на том основании, что она рассматривает фигуры? Я также спрашиваю, для чего он затевает диспуты в школах? Несомненно, ради поисков очевидной истины. Ведь, если бы истина эта была уже найдена, все споры бы прекратились, как это показывает положение в геометрии, где спорить не при&нято. Однако, если бы эта искомая и столь долгождан&ная очевидная истина была предложена ангелом, неужели ее следовало бы отвергнуть на том же самом основании — что она представляется новой тем, кто привык к схола&стическим диспутам? Но быть может, он скажет, что не следует оспаривать основоположения, опровергаемые на&шей предвзятой философией. Однако почему же он с такой легкостью позволяет их опровергнуть? Почему не подкреп&ляет их аргументами? И разве не может служить доста&точным доказательством их недостоверности то, что он до сих пор не сумел построить на этих основах ничего достоверного?

Второе его основание — то, что молодежь, придержи&ваясь этой предвзятой философии, оказывается неспособ- ной усвоить терминологию, используемую в книгах раз&личных авторов.

Наконец, третье основание состоит из двух частей: одна из них просто смешна, другая же несправедлива и лжива. Ибо что может быть до такой степени истинным и очевидным, чтобы из этого неопытная молодежь не могла с легкостью сделать нетвердые, ложные и абсурдные выводы? А что из моей философии действительно выте&кают выводы, враждебные ортодоксальной теологии, это явная ложь и несправедливость. Я не воспользуюсь даже таким исключением, как указание, что я не считаю его теологию ортодоксальной: я никогда не презирал никого за то, что он мыслит иначе, чем я, особенно в вопросах веры: ведь я знаю, что вера — дар Божий; и я чту и уважаю мно&гих — и теологов и проповедников,— кои исповедуют ту же религию, что и он. Но я уже неоднократно заявлял, что ни за что не желаю вмешиваться в какие бы то ни было теологические споры. А так как в философии я трактую лишь те вещи, кои могут быть познаны очевиднейшим образом с помощью естественного разума, то все это не может войти в противоречие с ни с какой теологией — разве только что-то в ней войдет в явное противоречие со светочем разума; но ведь никто, я уверен, не признает за собой такой вещи.

Впрочем, дабы не казалось, что я неосновательно ут&верждаю, будто ни один из аргументов, приведенных Медиком, не мог быть снят Теологом, скажу, что в этом уже можно было два или три раза убедиться на опыте. Ведь уже дважды или трижды были изданы книжицы на эту тему не самим Теологом, но в его защиту, причем изданы такими людьми, что, если бы там содержалось что-то разумное, это было бы отнесено целиком на его счет; да он и не разрешил бы им выдать свои нелепости под прикры&тием своих имен за принадлежащие ему, если бы распола&гал чем-то лучшим.

Первая из этих книжиц издана под названием «Тезисы» его сыном, профессором той же Академии. И так как он здесь только повторял беспомощные аргументы отца в пользу субстанциальных форм и присовокуплял также некоторые другие, еще более бессмысленные аргументы, причем совсем не делал никаких упоминаний о доводах Медика, силой которых все это давно было опровергнуто, то единственным выводом отсюда может быть, что автор этого сочинения либо ими не воспользовался, либо, скорее всего, их не уразумел.

Другая книжица — близнец первой — появилась под именем его ученика |4, выступавшего сторонником Ректора в бурном трехдневном диспуте, на котором председатель&ствовал этот последний; книжица сия носит название «Предвестник, или Охраняющий экзамен основоположе&ний ортодоксальной философии...». И в этом опусе собрано все то, что его автору (или, вернее, авторам) удалось до сих пор измыслить для опровержения доказательств Медика; к ней была сначала добавлена и вторая часть, или новый «Предвестник», дабы не упустить ни одной мысли, пришедшей автору на ум уже тогда, когда первая часть была сдана в печать. Но во всем этом не содержа&лось ни одной, даже малейшей — не скажу серьезной, но хотя бы правдоподобной — попытки опровергнуть доводы Медика. Таким образом, этот автор, по-видимому, заботил&ся лишь о том, чтобы, сляпав на скорую руку из чистых нелепостей пухленький том и назвав его также «Предвест&ником», дабы вызвать ожидание большего, предотвратить возможный ответ; таким путем он подготовил свое торже&ство по крайней мере в глазах невежественной толпы, коя считает книги тем лучшими, чем они толще, и всегда признает победителями тех, кто говорит очень дерзко и длинно.

Что до меня, то, поскольку я не ищу благосклонности черни (plebecula) и забочусь лишь о том, чтобы, насколь&ко хватает сил, защитить истину, я буду стараться уго&дить лишь знающим людям и собственной совести: я на&деюсь, что так ясно показал эти жалкие происки и все иные приемы, коими обычно пользуются противники, что никто из них не станет в будущем этим заниматься — разве лишь те, которые не постыдятся позора быть пуб- лично признанными клеветниками и гонителями истины. Сдерживанию людей менее дерзких до сих пор немало содействовала моя просьба, выраженная с самого начала,— удостоить написать мне о том, что из истин, изложенных в моих сочинениях, им покажется необходимым опровер&гнуть; я обещал им дать на их письма ответ. Таким об&разом, они поняли, что они не могут открыто говорить обо мне другим то, чего они не указали мне самому, и пе прослыть при этом заслуженно клеветниками. Однако многие пренебрегли этим предостережением, и, хотя они и в самом деле не сумели найти в моих сочинениях ничего заслуживающего обвинения во лжи, а быть может, и не читали того, что я написал, втайне они об этих трудах злословили; при этом некоторые злословили так усердно, что сочинили на эту тему целые книги, но не выпустили их в свет, а (что, на мой взгляд, гораздо хуже) читали их частным образом легковерным людям; книги эти были от&части наполнены ложными доказательствами, прикрытыми всевозможными словесными ухищрениями, отчасти же там содержались и истинные аргументы, однако опровер&гающие мнения, ложно мне приписанные. Теперь же я прошу их всех и побуждаю к тому, чтобы они выпустили в свет эти свои сочинения. Ведь я на собственном опыте понял, что так будет лучше, чем если бы они посылали их мне, как я просил о том раньше: таким образом я избегну опасности — в тех случаях, когда они не удостоят меня ответа,— что они будут лживо похваляться, будто я не сумел им ответить, или станут плакаться, что я ими пренебрег; я также хочу, чтобы некоторые лица, чьи письма я опубликовал, не считали, будто я нанес им оскорбление тем, что присовокупил к ним свои ответы, поскольку (как совсем недавно уверял один из них) я лишил их пользы, кою они могли извлечь, если бы озабо&тились изданием сами,— по-видимому, потому, что в этом случае люди читали бы их письма в течение нескольких месяцев и они завладели бы многими умами и насытили бы эти умы прежде, чем я смог бы на них ответить. Поэтому я не стану завидовать их барышу; я даже обе&щаю, что буду отвечать лишь в том случае, когда обнаружу такие доводы, какие, по моему мнению, читатели не смогут там и сям разрешить сами. Что же до поношений и брани, а также любых других выражений, чуждых предложенной теме, то я считаю, что они скорее говорят за меня, чем против, ибо я полагаю, что в таком деле ими может воспользоваться лишь тот, кто жаждет доказать нечто большее, чем то могут сделать его аргументы; такой человек ясно показывает, что он не взыскует истины, но стремится ее побороть, а потому он неискренен и нечестен.

Однако я не сомневаюсь, что и многие искренние и благочестивые люди могут недоверчиво относиться к моим мнениям — то ли потому, что их порицают другие, то ли в силу одной лишь пресловутой их новизны и потому, что мало кто их до сих пор понял. Возможно, не легко может быть достигнуто такое соотношение между выска&зывающими свое суждение, чтобы среди них оказалось немногим большее число тех, кто при обсуждении моих мнений считал бы необходимым их отвергнуть, нежели тех, кто осмелился бы их одобрить. Ведь и разум и рассудительность убеждают нас в том, что относительно вещи, недостаточно нам ясной, мы судим лишь на основе правдоподобия; между тем столь многие до сих пор выдвигали в философии новые мнения, кои оказывались не лучшими, но, наоборот, более опасными, чем принятые и общераспространенные догмы, что все те, кто пока не уяснил себе мои мнения, если их спросить, не без основа&ния скажут, что их надо отвергнуть. Поэтому, как бы ни были мои мнения истинны, мне, думаю я, следует опа&саться, чтобы весь твой орден и все вообще учебные корпо&рации не осудили их, как это сделал недавно тот акаде&мический совет, о котором я сейчас рассказал; этого не будет разве лишь в том случае, если я увижу, что ты со свойственными тебе мудростью и благосклонностью взял их под свое покровительство. И поскольку ты руководишь той частью ордена, коя легче, чем другие, может ознако&миться с моими «Набросками», ибо главные из них напи&саны по-французски, я убежден, что один ты можешь мне весьма в этом помочь. Прошу тебя здесь только о том, чтобы ты либо сам подверг их исследованию, либо, если тебе мешает великая занятость, поручил бы это не одному преподобному отцу Бурдену, но другим, более прямодушным людям; и как в общественных суди&лищах обычно дается больше веры двоим или троим до&стойным доверия свидетелям, кои утверждают, что они видели то или другое, чем всей остальной толпе, которая думает противоположное, быть может, лишь по догадкам, так я прошу и тебя верить лишь тем, кто объявит, что в совершенстве постиг предмет, о котором судит. Наконец, прошу тебя, если у тебя будут какие-то поводы отговорить меня от моего намерения, не откажи мне их сообщить.