ПОСЛАНИЕ УМУ МОЕМУ, ИЛИ ОСМЕЯННЫЙ АНОНИМ
«Но что вы сможете сделать, если ваша машина устроена таким образом, чтобы мыслить так, а не иначе, а на нее возложат ответственность за то^ что другие машины ей аплодируют и находят весьма остроумной гипотезу, лишенную здравого смысла?»
Как видите, я великодушно позволяю Вам найти в Вашем материализме «возможность извинить Ваше необычайное поведение. Однако Вы вольны (если Вы это допустите) принять противоположное решение и. сделать так, чтобы машины, столь легкомысленно и столь превратно мыслящие, автоматически были настроены на то, чтобы таить в себе свои превосходные мысли и наслаждаться ими в одиночку, не испытывая при этом зуда поучать других; если же у них возникнет подобное желание и они начнут парить в облаках, то Вы должны постараться, чтобы мы вскоре имели удовольствие видеть, что они вернулись в свою стихию».
Вы строите из себя вольнодумца, а Вы всего лишь слабый ум, который легко сразить. Знаете ли Вы, как мало нужно, чтобы привести Вас в замешательство? Парочку начальных и самых простых правил логики, я говорю не о замечательной и пленительной «Логике вероятностей» \ а о логике первого попавшегося педанта из какого-нибудь университета при условии, правда, что я добавил бы ему в помощь следующие вопросы: «Четкое и ясное определение того, что такое качество, что такое количество и что подразумевается под субстанцией».
Не знаю, кажутся ли Вам эти разглагольствования более понятными, чем предыдущие; я в них не вижу ничего иного, кроме галиматьи и бессмыслицы.
Я знаю одно: подобное пустословие способно лишь сделать Вас столь же ортодоксальным, как глупец или аноним.Вы говорите, что не имеете никакой идеи субстанции.
Невежда! Причем невежда самонадеянный и потому еще более заслуживающий сожаіления. Я уверен, что Вы сочиняете свои произведения без чьей бы то ни было помощи и осмеливаетесь печатать то, что Вам кажется разумным или очевидным. Упорствовать в поведении подобного рода — это большое несчастье. Если бы Вы соблаговолили унизиться до того, чтобы обратиться к кому- нибудь за советом — особенно к теологам, ибо они великие философы,— Вы бы имели ясное понятие о том, что называют субстанцией, и вспомнили бы о множестве совершенных вами ошибок.
Вы всему даете внушительное имя — имя философской свободы, которое может ввести в заблуждение только обывателя. Распущенность ума, скажу я Вам. Не проявить никакого рвения в данном случае — это милость, которую, сказать по совести, святоша не может Вам оказать.
В самом деле, о какой свободе может идти речь, если кто-то осмелился посягнуть на краеугольный камень религии! Религия во что бы то ни стало хочет (такая у нее причуда), чтобы человек был свободным, но, подобно хорошенькой женщине, поработившей нас, свободным во всем — только не в отношении к ней.
Как, Вы не верите всему, что твердит Вам Ваш кюре? Вы узурпируете имя философа, не будучи им насамомделе.
Если вникать в философию и углублять ее, а не порхать по ее поверхности, как это делаете Вы, тогда глубоко познанная природа (а через нее и ее создатель) не отвращает нас от религии, а неизбежно и прямо ведет к ней. Кто это сказал? Бэкон, Локк и другие. Ах, оставьте в покое маленьких гениев, которые показали истинную ценность (равную нулю) стольких пресловутых доказательств, и поверьте честному слову таких влиятельных авторов, таких глубоких писателей, как англичане.
Займитесь же более серьезно изучением природы, тогда мы сможем надеяться, что, возможно, когда-нибудь Вы станете менее высокомерным и менее невежественным и отречетесь наконец от системы, повергающей в трепет предрассудки.
Что я говорю! В тот день, когда появилась эта система, были подорваны самые основы священной теологии, а плоские широкополые шляпы всевозможных Скарамушей и Панталоне, почитаемых народом, были еще больше, чем обычно, сдвинуты набекрень.Я дам Вам рецепт, который избавит Вас от многих бдений и трудов; он короток.
Возьмите листок той мягкой и очень приятной бумаги, которую знатоки употребляют для своих нужд; прежде чем использовать его по назначению, прочтите, что в нем написано; в этом и заключается секрет, но не философии, а церкви. «Организованная материя всегда остается материей и, следовательно, не может породить мышление». Редкостный и удивительный вывод! Вы, мой ум, слишком легкомысленны, чтобы почувствовать всю его справедливость и основательность; кроме того, Ваше легкомыслие не позволяет Вам самому предаваться столь глубоким размышлениям!
Ах, мой друг, стоит Вам увидеть этих чудаков или прочитать самые холодные и тоскливые из их творений, как Вы заставляете меня смеяться людям в лицо — и тем сильнее, чем они серьезнее. Вы, с кем я скорее пойду в Бастилию, чем позволю теологу с похвалой произнести свое имя, Вы — нежное очарование моей жизни и мое единственное прибежище; как я жалею, что вместо головы у Вас пылающий сосуд, в котором ртуть и соли, составляющие Вас, не могут оставаться в покое! Сказать по правде, они отнюдь не такие же бесцветные, как остроты, насмешки и критика всех тех, кто почтил Вас своей благой ненавистью; но они, не будет лишним Вам это повторить, гораздо более легкие и слишком летучие. Вы напрасно стараетесь: все тяжеловесные люди сразу признали в Вас легкомысленного автора; Вы никогда не будете считаться умом сильным, ибо Вы для этого ни достаточно серьезны, ни, осмелюсь сказать, достаточно глупы. Вам докажут, что лишь один-единственный раз Вы не были легкомысленны, а именно когда Вы продемонстрировали столь тягостную точность, проводя удивительное сопоставление между человеком и животным.
Известно, что эти два вида одного животного царства обладают поразительным сходством; правда, мы не хотим этим сказать, что морда медведя мало отличается от личика хорошенькой женщины, однако очевидно, что умственное развитие первого отстает от умственного развития второй лишь на несколько ступеней (сколь они велики, можете определить сами). Но не прогневайтесь, ум мой, все Ваши выводы, так ясно и лаконично сделанные Вами на основе аналогии организации и действий животных, натянуты! Вам следовало бы быть таким же хитрым, как Ваш соотечественник, и предоставить другим делать столь опасные выводы. Декарт показал в этом отношении весьма благоразумную сноровку, Вы же — легкомысленный простак (мне необходимо Вас по-бранить). Этот великий философ сказал: вот так сделано животное, а вот так — человек; он нарисовал две картины, но не сказал: смотрите, как они похожи! Напротив, он прекрасно обошелся без души у животных, когда объяснял их движения, чувства, возможности их рассудка; но он не обошелся без души у человека: он хотел казаться ортодоксом в глазах народа и философом в глазах философов.
Я знаю, что такая душа нового качества, отличная от чувствующей души,— бесполезное добавочное блюдо для парадных случаев, блюдо, совсем не приправленное природой; это — непригодная пища, не насыщающая здравые умы; это — религиозный роман в человеческой естественной истории; это, наконец, та самая пыль, которую следует пускать в глаза своим противникам. То, что Вы так редко этим занимаетесь, доказывает лишь, что Вы не врач.
Но что я говорю! Может быть, мы с Вами вообще не понимаем Декарта и объяснить его нам должны посланцы святого Евангелия: им все открыто, все, вплоть до действия пружин человеческой машины. Risum teneatis amici 2.
Кстати, о машине; с Вашего позволения должен Вам сказать, что Вы не имеете о ней ни малейшего представления. Видели Вы машины Вокансона 3 и его соперников? Да. Прекрасно! И Вы воображаете, что человек говорит, как попугай, и играет на флейте, как флейтист Вокансона? Вы полагаете, что бессмертную душу можно напрягать или ослаблять по своей прихоти, как струны скрипки? Вы даже готовы поверить, что можно было бы сделать говорящую машину; то, что уже создано искусством, заставляет Вас воображать то, что могло бы быть им создано.
Вы заблуждаетесь, мой друг; можно говорить, не имея языка, но нельзя говорить, не имея души. Чтобы сделать машину, способную говорить и мыслить, следовало бы подстеречь душу в тот самый момент, как она пробивается инкогнито в наши вены (право, не знаю, когда и каким образом); нужно схватить ее на лету, как птичку, и впустить как-нибудь в машину; ведь именно так все и происходит в человеке, по мнению ученых теологов, не правда ли?353
12 Ламетри
Да, ученых, ум мой. Вы тщетно будете повторять, что, признавая две субстанции в человеке и одну в животном, они оказываются в настоящей ловушке и попадают к Сцилле, желая избежать Харибды 4. Если бы они не были столь просвещенны, как я уже говорил, если бы их занятия не были так тесно связаны с философией, разве осмелились бы они, такие скромные, выступать в качестве судей философов?
Но я боюсь, как бы меня не обвинили в том, что я, подобно Вам, насмехаюсь над ними. В самом деле, можно ли так весело и неуважительно отзываться о столь важных персонах? Вот опасность жизни в плохом обществе: ум мой, Вы мне вредите. Знаете ли Вы, что эти господа очень хорошие христиане, но опасные враги, для которых все равно — и истинное, и ложное? Вам нужны доказательства? Они утверждают, что Вы, господин вольнодумец, идя по стопам этого простака — Дедала 5 и следуя его запутанному плану, построили темный, извилистый лабиринт атеизма с тысячами входов, как и в его лабиринте, и без единого выхода. Если это так, если Ваши сочинения — это новый лабиринт Дедала, в который никогда не вела нить разума; если, одним словом, Вы — сторонник системы Спинозы, то, бесспорно, Вы заслуживаете данного Вам прозвания жалкой и запутавшейся личности; но если, современный Спиноза (предположим, Вас убедят в этом, что кажется мне маловероятным), Вы столь же глубоки, сколь поверхностным был древний Спиноза, столь же ясны, светлы, последовательны, сколь труден для понимания древний (ему нравилось связывать новые представления со старыми словами), если, наконец, Вы были вынуждены идти совсем другим путем, чтобы прийти к тем же выводам, то какое имя Вы в свою очередь дадите такому пошлому болтуну, как Ваш так называемый противник? Больше того, говоря с ним, Вы должны были откровенно признать себя спинозистом. Клевета, скажете Вы; тем хуже, дорогой мой, ибо этому не поверят; святые уста делают чистой ложь, как Сократ — те места, в которых он обитал.
Я перехожу, ум мой, так же быстро, как аноним, к спасительным выводам по поводу Вашего сочинения. Подобно ему, я рассержен, что те немногие добрые зерна, которые имеются в Вашей работе, перемешаны в ней с огромным количеством плевел. Трудно сказать, что следует предпочесть: счастье граждан, почерпнутое из нечистого источника материализма, или же их несчастье, проистекающее из светлого источника спиритуализма. Другой, не я, сказал бы Вам с восторгом: ах, ум мой, если Вы впали в заблуждение, трудясь ради моего счастья и счастья других людей, Вы можете продолжать заблуждаться, ибо в этом случае заблуждение — лишь пустое и вымышленное слово. Другой сказал бы Вам: то, что люди принимают за любовь к порядку, за добродетель и разум, на самом деле беспорядок, порок и безумие. Он воскликнул бы: обнаружится ли когда-нибудь, что стезя, фальшиво именуемая стезей усердия и набожности, на самом деле является стезей позора, стыда и беззакония? Неужели никогда не будут разоблачены Тартюфы, так искусно играющие свою роль под маской религии и поклоняющиеся одному богу — себялюбию? Что касается меня, я думаю совсем по-другому и знаете почему? Ни за что не догадаетесь! Потому что я мечтатель, фанатик, фантазер.
А разве Вы не похожи на меня чуть-чуть, дорогой мой ум? Вместо того чтобы отвечать на глупую критику человека, который и видел-то «Человека-машину» в каком- то немецком издании и вывалил на Вас целый мешок невежества и предрассудков; вместо того чтобы губить свою репутацию в глазах благочестивой братии, Вы бы преподнесли нам в один прекрасный день красивую и возвышенную работу о бессмертии души — единственное средство получить прощение пред алтарем. Разве Вы не можете разоблачить эту чепуху, используя средство, уже послужившее Вам для разоблачения стольких бредней (я имею в виду алгебру) ? Я полагаю, о[тец] Турнемин решил ту же проблему при помощи геометрии 6. Вы не знаете, говорите Вы, того, что знает столько ограниченных людей; Вы будете иметь удовольствие узнать это. Если бы Вы знали это, то, подобно Паскалю, лишь презирали бы. Прощайте, ум мой, будьте, если можете, менее серьезным и знайте, что хорошая шутка — это пробный камень остроты ума.
А впрочем, я желаю Вам и анониму доброго года, за которым последуют (ибо, очевидно, Ваше зубоскальство не прекратится) многие другие годы.