Письмо III
Чтобы усомниться в вашей любви к моральной истине и ненависти ко лжи, надо было бы вас не читать. Именно потому, что я в них не сомневаюсь, мне так важно разъяснить вам точно, что вы любите и что ненавидите. Вы ответите мне: я это сам хорошо знаю. Нет, милостивый государь, это не так, если только справедливо, как я утверждаю и как вы, поразмыслив, принуждены будете согласиться, что одно лишь точное знание метафизической истины способно привести к точному познанию мысли Паскаля 16: «Все наши действия и все наши мысли должны принимать столь различные направления в зависимости от того, приходится ли надеяться на непрехо- дящие блага или нет, что невозможно с толком и разумением предпринять что-либо, не связывая это с тем, что должно являться нашей конечной целью. Поэтому наша прямая выгода и первый долг — выяснить себе эту цель, от которой зависят все наши поступки». Мысль эту я свожу к следующей истине: не может быть ничего достоверного в морали иначе, нежели через достоверность метафизическую. Всегда говорили о «религии и нравах». Если проанализировать как следует, это означает не что иное, как «метафизика и нравы». Здравая метафизика и есть истинная религия, единственно подлинная и прочная санкция нравов.
Но за неимением здравой метафизики не стоит ли все же стараться как можно более облагораживать нравы людей? Не спорю.
Но согласитесь, что это значит строить на песке, действовать ощупью. Ощутительным доказательством этому может служить, что все писания наших моралистов, не исключая и ваших писаний, которые больше всех способны доказать необходимость изменить наши нравы, не мешают тому, что все моральные принципы продолжают стоять под вопросом, по крайней мере относительно того, необходимо ли проводить их на практике при нынешнем положении вещей; не мешают они и тому, чтобы ближние наши, люди, оставались существами весьма несовершенными во всех отношениях.Раз мы с вами согласимся относительно цолезности и даже необходимости здравой метафизики для обоснования морали, речь будет идти лишь о том, чтобы установить, раскрыта ли эта здравая метафизика или нет, и тогда вы придете к тому, куда я хочу вас привести, — к желанию прочесть меня. Но выиграете ли вы на этом или потеряете?
Это зависит от того, как на вас повлияет решение вопроса, и ответить удовлетворительно я не могу, не зная вас в достаточной мере. Я утверждал бы, что вы выиграете, если бы, просветив вас, я имел возможность перенести вас в общество столь же просвещенных людей, как и вы. Но сделать это я не могу, так как подобные люди не существуют. Познание истины могло бы быть полезно для человека лишь постольку, поскольку оно было бы ему общо наравне с окружающими его людьми.
Не думаю, чтобы какой-либо философ когда-либо добросовестно предъявлял притязания на то, что истина им открыта. Все философы, не исключая наиболее догматических, :как Эпикур и Спиноза, не могли от себя скрыть — иначе чем по неведению, — что их системы объясняют не все явления, ими охватываемые, и что остается разъяснить еще тысячу вещей, — подобного рода упрек Бейль17 предъявляет Спинозе. Будь эти господа более благоразумны, они поняли бы, что, раз не объяснено все, не объяснено ничего; что всякая система, из которой вытекает лишь произвольная мораль, как, например, из атеизма, не есть Истинная система. А в таком случае они не стали бы обнародованием своих сочинений усугублять отчаяние людей по поводу того, что им не достичь никогда ясных и точных правил общежития.
Недоволен я тем, что вы черните былой ваш вкус к писанию, ныне потерянный вами. Сочинения ваши делают вам величайшую честь, и мелкие умишки, их критиковавшие, ныне стыдятся, что пытались это делать. Посмотрите на ваши сочинения другими глазами: сочинения, доставляющие наслаждения порядочным людям, не должны доставлять их автору мучения и, быть может, даже способствовать усугублению удручающих его немочей и пр. и пр.