Письмо IV  

Что скажете вы об этих посланиях? Со своей стороны заявляю вам, что они не содержат ничего, что не было бы подтверждено в труде, притом столь основательно, способом столь ясным и очевидным, что вам не придется возвращаться к чтению дважды, чтобы быть убежденным, да и первый раз вам дастся безо всякого труда.

Истина — самая простая в мире вещь, но ввиду того, что мы из-за дурного направления, в котором развивается наш общественный порядок, чрезвычайно удалены от истины, открытие ее стоило мне многих лет размышлений, и я извел более двух стоп бумаги, чтобы составить в конце концов небольшое по объему сочинение.

Я полагаю, что труд мой, будучи обнародован, оказал бы свое действие, невзирая ни на что, да и как ему не оказать, раз он, расчищая решительно почву, уничтожает все, что препятствует моральным взаимоотношениям быть такими, какими они должны быть по существу, и раз из его очевидности столь же очевидно следует, что необходимо почти во всех отношениях изменить наши нравы. Однако для того, чтобы мой труд возымел действие скорее и полнее, нужно было бы забросать людей экземплярами его, а в моем положении прибегнуть к этому средству чрезвычайно затруднительно. Я не знал бы даже, как устроить его печатание. Я никогда не печатался, если не считать нескольких беглых заметок, появившихся без подписи автора в периодических изданиях. Меня не знает ни один типографщик. Скинем же маску, ибо я не опасаюсь больше открыться человеку, подобному вам: я — I дом Леодегар-Мари Дешан (и чтобы предстать перед вами в образе моем не только физическом, но и моральном, я — монах-бенедиктинец).

В вашем письме заключается несколько рассуждений морального порядка о том, что я вам писал, — что вы бы, конечно, выиграли, ознакомившись с метафизической истиной, если бы я мог, ознакомив вас с ней, перенести вас в общество людей, знающих ее, как и вы. По поводу этих ваших рассуждений я не скажу вам ничего, разве то, что они доказывают, насколько вы не постигли сути дела, о котором между нами идет речь. Покуда же не постигнута суть дела, относящиеся к ней метафизические или моральные рассуждения не могут быть точны. Я это уже высказал вам по поводу ваших метафизических рассуждений; позвольте мне вам повторить то же самое по поводу ваших моральных рассуждений, и рассматривайте мои слова не как критику вашего суждения, не как критику слишком поспешного решения, а как основательный довод за то, чтобы воздержаться от вынесения его до более полного ознакомления с делом. Обратитесь ко всем пройденным нами вдвоем рассуждениям: они носят чисто предварительный характер, но тем не менее не бесполезны. Наша с вами переписка заняла бы подобающее место во главе моего труда и составила бы наилучшее о нем предварение, в особенности если бы публика могла знать, что участником этой переписки являетесь вы. Целью моих писем было привести вас к той степени доверия, при какой вы не нуждались бы в прочтении моего труда для того, чтобы убедиться не в том, что он содержит Истину (убедить в этом может только самый мой труд в целом), а в том, что есть много вероятий за это. Вы согласитесь с тем, что я не имел более подходящих средств (особливо не имея имени), чтобы вызвать у вас желание прочесть мой труд, а тем более чтобы вызвать такое желание у других людей, в случае если бы наша с вами переписка послужила введением к моей книге.

Согласно истинной середине, устанавливаемой моей метафизикой, мораль моя требует во всем середин, а вы впадаете, на мой взгляд, в крайность. Неужели из того, что вы имеете весьма острые для чувствительного сердца поводы к скорби, следует, что вы должны ей поддаваться и впасть в мизантропию, отрезывающую вас от всякого общения? Призовите лучше на помощь себе ваш разум, покорите ваше сердце его указаниям, скажите себе хорошенько, что огорчаться, как вы это делаете, вероломством нынешних людей — значит придавать им слишком большое значение. Будь я с вами, если бы вы, например, приехали меня навестить (предположение безрассудное: мы не живем в эпоху греческих философов, не боявшихся даже путешествия в Индию в поисках истины 19), я показал бы вам, что, хотя вы и великий человек, вы все же дитя, и желал бы довести вас до того, чтобы вы сами посмеялись над собою из-за пролитых вами слез... и пр.