>>

  ПАРАДОКСАЛЬНЫЕ УПРАЖНЕНИЯ ПРОТИВ АРИСТОТЕЛИКОВ, В КОТОРЫХ ПОТРЯСАЮТСЯ ОСНОВЫ ПЕРИПАТЕТИЧЕСКОГО УЧЕНИЯ И ДИАЛЕКТИКИ В ЦЕЛОМ И УТВЕРЖДАЮТСЯ ЛИБО НОВЫЕ ВЗГЛЯДЫ, ЛИБО, КАЗАЛОСЬ БЫ, УСТАРЕВШИЕ ВЗГЛЯДЫ ДРЕВНИХ МЫСЛИТЕЛЕЙ 

Прославленного мужа Винсен&та Аннея Майнера де Форбэна, пфальцграфа, барона д'Оппед, ка&валера Золотой цепи и первого президента Эксского Сената, верхов&ного правителя Прованской Галлии, П.

Гассенди просит о том, чтобы он благосклонно прочел начертан&ные на этих страницах парадоксы, при публичном обсуждении которых он присутствовал без неудоволь&ствия, и о том, чтобы он и впредь, на расстоянии, продолжал любить их автора, столь обласканного им в те времена, когда они жили рядом.

Высокочтимому и мудрому Жозефу Готъе \ доктору наук и святой теологии, приору и владыке Ла-Валеттьг, неизменному другу,

шлет свои предварительные замечания к «Парадоксалышод упражнениям» Пьер Гассенди

Удержишься ли ты от смеха, мой дорогой Готье, когда эта книжица впервые попадет к тебе в руки? Неужели, скажешь ты, это тот самый строгий цензор книг, который так часто вместе со мной жаловался на неудержимый писательский зуд, ставший болезнью на&шего века? Значит, и он поддался этой неизлечимой страсти, которую сам так часто порицал?Стало быть, и мой Гассенди мог настолько изменить самому себе с тех пор, как он возвратился в свои горы? Оп, который горевал по поводу того, что среди столь многочислен&ной пишущей братии в каждом поколении едва ли находится хоть несколько образованных людей? Он, который считал, что всем, кто намерен добиться при&знания в области литературы, следует выждать до ше&стидесятилетнего возраста и лишь тогда представить на суд публики зреющее в его голове детище? И вдруг этот человек, едва перешагнув тридцатый год своей жизни, захотел и сам бросить кое-что в кучу, как будто без этого литература никак не могла бы существо&вать! Да, это так, мой дорогой Готье, ж в этом я тоже узнаю непостоянство юности. Вот почему ты мо&жешь хохотать надо мной так, как хохотал Демокрит, увидев в первый раз Гиппократа, шщ как лукианов- ский Дамис, услышавший столь легкомысленное paG- суждоние Тимокла2.

Ты можешь, говорю я, сколько угодно смеяться надо мной. Ведь и я каждый раз, ког&да я об этом думаю, готов разразиться смехом. Можешь прибавить, если хочешь, любые шутки на мой счет, потому что и сам я после этого поступка не думаю себя щадить:

И хоть на смех ты мог бы поднять самого Латина,

Хуже о шутках моих ты не сумел бы сказать,

Чем я сам сказал! 3

Однако, поскольку ты связан со мной узами друж&бы, я хотел бы с твоего разрешения в немногих словах объяснить причину этого преждевременного издания. Не стану утверждать, что, если бы ты нашел эту причи&ну уважительной, я заслуживал бы некоторого сни&схождения, но во всяком случае я мог бы тогда рас&считывать на такое снисхождение.

С самого начала, с тех пор как мои «Парадоксы» стали публично обсуждаться в самых высоких собрани&ях Прованса, в которых участвовал її ты, некоторые из тех, кому мои безделки понравились, стали заботливо записывать то, что я публично докладывал. Однако, как нетрудно догадаться, дело это было весьма слож&ное. Вот почему со всех сторон стали раздаваться голо&са, чтобы я плоды моих незрелых размышлений отдал в печать, вследствие чего их легче было бы достать и они нашли бы более широкое распространение. Как я от этого отказывался! Как ни во что но ставил эти мои парадоксы! Как осыпал сарказмами и себя и тех, кто мне досаждал! Об этом ты и сам, зная меня, мо&жешь догадаться, и — клянусь моим добрым гением — это могут подтвердить также многие свидетели. За просьбами наконец последовали суровые упреки. И ког&да я в свою очередь возражал и приводил множество доводов против этого, некоторые заявили мне следую&щее: ты можешь, конечно, сохранить свои листы для моли и червей, но, поскольку существует уже много их списков, ты не можешь воспротивиться тому, чтобы мы, несмотря на все твое нежелание, сами отдали их в пе&чать, Короче говоря, первым взялся за это известный

в

ученый и выдающийся врач Лотарэ4 и, когда он, полу&чив список, с жаром принялся за осуществление свое&го плана, я был побежден и счел необходимым самому как-то позаботиться о своем добром имени.

Конечно, меня беспокоило, что под моим именем получат хожде- пие доклады, которые читались мной большей частью по памяти и в которых было обойдено молчанием многое, что я, стремясь к краткости, считал нужным опустить. Вот почему мне казалось, что другие от меня вправе потребовать, чтобы я хоть немножко подчистил то, что, по-видимому, следовало лучше припрятать до девятого девятилетия. Поэтому я прежде всего взялся за про&смотр всего сочинения. И вот, когда дело уже подвига&лось к концу, наши каноники заставили меня, хоть я и сопротивлялся, в интересах Капитула5 и церкви предпринять это путешествие в Гренобль. Мои друзья из Диня решили, что это случилось весьма кстати, так как адесь я смогу в часы досуга закончить всю работу.

Вот почему они положили в мой багаж плоды моих ночных бдений, полагая, что здесь меня самым энер&гичным образом будет побуждать к этой работе благо&родный владыка ПІаффо, влиятельнейший в нашем диньском обиталище первый сенешаль и достойней&ший человек Шарль Таба/р-э 6; совместно с ним они и позаботились об оказании мне радушного приема в этом городе. Обстоятельства далее сложились так, что у меня самого уже не было никакого законного осно&вания уклониться от этого, тем более что на том же настаивал и наш друг Валуа 7 (чьи недавние наблюде&ния над ночным Марсом я хотел сравнить с моими, что и было для меня не последней причиной посещения этого города), и многие другие одаренные и превосход&но образованные мужи, которыми этот город блистает, словпо великолепными самоцветами. Итак, пришлось подчиниться: долее медлить нельзя было. Мне удалось добиться лишь одного, а именно чтобы вот эту первую книгу я издал теперь же, отдельно. Я легко убедил своих друзей в том, что, прежде чем мпе подпяться в пустоту па манер Дедала, было бы неплохо, чтобы я, как новый Икаро-Меншш 8, подготовил себя к прыжку легким разбегом. Вот что стало для меня поводом к опубликованию настоящих моих безделок.

Теперь необходимо сказать предварительно не&сколько слов о той философской системе, которой я сле&довал; необходимо также сказать кое-что о методе и члонснии предпринятого мной труда, как если бы он был весь готов.

Прежде всего по поводу первого пункта. Когда в юности я впервые познакомился с перипатети&ческой философией, она, как я хорошо помню, мне сов&сем не понравилась. Поскольку я решил посвятить себя изучению философии и еще со школьной скамьи глубо&ко хранил в уме сшоем знаменитое изречение Цицеро&на: Никогда нельзя будет воздать философии ту хвалу, которую она заслуживает, ибо всякий, кто следовал бы ее заветам, мог бы беспечально прожить весь свой век 9, мне казалось достаточно ясным, что от философии, преподаваемой в школах, нельзя ждать того, чего ждет Цицерон. Став самостоятельным и начав все подвер&гать более глубокому анализу, я, как мне казалось, вскоре понял, насколько эта философия суетна и на&сколько бесполезна для достижения блаженства. Одна&ко надо мной нависла смертоносная стрела всеобщего предрассудка, в силу которого, как я видел, целые тол&пы исповедуют философию Аристотеля. Но в меня все&лило мужество и отогнало всякий страх чтение Вивеса и моего друга Шаррона 10, благодаря которым мне стало ясно, что я справедливо считал аристотелевскую шко&лу совершенно не заслуживающей признания, несмот&ря на то что она имеет так много сторонников. Но осо&бенно поддержало меня чтение Рамуса и [Пикко] де ля Мираядолы п, о которых я упоминаю потому, что всег&да считал долгом чести открыто называть тех, кому я обязан своими успехами. Итак, с тех пор я стал при&сматриваться ко взглядам других школ, намереваясь узнать, не учат ли они, может быть, чему-нибудь более разумному. И хотя у каждой из них есть свои узкие места, я, однако, чистосердечно признаюсь в том, что из всех философских учений мне ничто никогда не было так по душе, как прославленная непознаваемость (ахатаХт)фіа) академиков и пирронистов. Ведь после того как я ясно увидел, какое расстояние отделяет гений природы от ума человеческого, я не мог уже иметь иного мнения, кроме того, что сокровенные причины естественных явлений полностью ускользают от чело&веческого понимания. Поэтому я стал испытывать жа&лость и стыд из-за легкомыслия и самомнения филосо&фов-догматиков, которые хвастают, что они усвоили науку о природе и совершенно серьезно ее преподают.
А ведь они непременно онемели бы, словно Марпес- ские скалы 12, если бы их заставили обстоятельно объ&яснить, с помощью какого искусства и какими инстру&ментами соаданы члены и функции хотя бы клеща, несмотря на то что он — саімое незначительное среди произведений матери-природы. Бесспорно, более разум&ны философы, упомянутые нами несколько выше, — чтобы доказать суетность и недостоверность человече&ского знания, они старались выработать у себя умение говорить как против, так и в защиту всего, что угодно.

В результате, когда мне потом пришлось целых шесть лет исполнять в академии Экса обязанности профессора философии, и именно аристотелевской, то хоть я и старался всегда, чтобы мои слушатели умели хорошо защищать Аристотеля, однако в виде приложе&ния излагал им также такие взгляды, которые совер&шенно подрывали его догматы. И если первое я делал в силу известной необходимости, вызванной условиями места, времени и окружающей среды, то второе — из-за того, что умалчивать об этом я считал недостойным по&рядочного человека; такой подход давал слушате&лям разумное основание воздерживаться от одобрения вышеназванпой философии. Именно благодаря такому подходу слушателям становилось ясно, что ничего нель&зя провозглашать наобум, ибо они видели, что нет ни одного, даже общепринятого и внешне правильного, положения и мнепия, в отношении которых нельзя бы&ло бы доказать, что и противоположные им одинаково правдоподобны или, как это очень часто бывает, даже еще более правдоподобны. В этом отношении, мне ка&жется, я точнее следовал Аристотелю, чем это делают самые завзятые его сторонники. Ведь последние, счи&тая правильным все, что бы ни высказал Аристотель по какому-либо вопросу, мертвой хваткой держатся за любое усвоенное ими мнение этого философа и пола&гают, что нуждаются в искуплении, если защищают противоположный взгляд и рассматривают предложен&ный им вопрос с той и другой стороны. Но, как свиде&тельствует Цицерон в трактате «Оратор», сам Аристо&тель приучал юношей не к этому обычному у филосо&фов поверхностному обсуждению тезиса, а к риториче&скому богатству, к изложению доводов «за» и «против», о тем чтобы можно было говорить красивее и обиль&нее 13.

Насколько я цреуюпел в умении излагать доводы «за» и «против»—об этом пусть ісудят другие. Бесспор&но одно: я не должен был издавать ничего из того, что было изложено мной в пользу Аристотеля, ибо мир уже и без того заполнен томами, опубликованными аристо- теликами. Поэтому мне казалось достаточным, чтобы свет увидело лишь то, что я излагал против Аристоте&ля. И это решение я принял не потому, что я догма&тик, как мог бы кто-нибудь обо мне подумать; ибо, хотя я здесь защищаю одну лишь позицию, как это принято у догматиков, однако я предупредил, что изложение противоположной позиции я опустил ио той причине, что в своих сочинениях о ней достаточно, и более чем достаточно, говорят писатели-аристотелики. Разумеет&ся, поскольку я вовсе не убежден в том, что истина постигнута смертными, я далек от мысли предлагать здесь мои утверждения как нечто достоверное. Совсем другое у меня на уме, и вовсе не таковы мои намере&ния. В самом деле, поскольку для меня почти бесспор&но, что многие могли бы значительно способствовать открытию истины, если бы они не полагали, что всецело ее постигли, то я счел нужным попытаться, насколько это в моих силах, притупить острие этого великого лег&коверия, намереваясь попробовать, не удастся ли мне к тому же немного сбить чванную спесь с аристотели- ков. Прямо удивительно, с какой надменностью они провозглашают и как высокомерно распродают в роз&ницу эти свои догматы, истинностью которых они ки&чатся настолько, что все им противоречащее громко порочат, так, как если бы это расходилось с самой ис&тиной! Вот цочему, хотя я и знал прекрасно, что воз- бужу ненависть многих, я все же не должен был, одна&ко, из-за этого медлить, ибо так поступать побуждало меня исключительно стремление к истине, для раскры&тия которой предвзятое мнение указанных философов служит, как я чувствовал, столь большим препятствием.

Поэтому, что бы обо мне ни говорили, как бы обо мне ни судили, я буду слушаться лишь своей собствен&ной совести. Да будет мне позволено повторить то, что сказал в сходном случае Цицерон: Если я примкнул именно к этой философской школе из какого-то чван&ства или из страсти к соревнованию, то я считаю до&стойными проклятия не только свою глупость, но и свое поведение и характер 14. Цицерон клялся Юпите&ром и домашними богами—я же поклялся истинным богом и святым Евангелием страстно стремиться к от&крытию истины и говорить лишь то, что я думаю. Мо&гу ли я не желать страстно найти истину, если я раду&юсь каждый раз, когда мне удается найти хоть что-ни&будь похожее на нее? Но если ложь так хитро прини&мает личину истины, что (по свидетельству самого Ари&стотеля) во многих случаях она кажется более прав&доподобной, чем истина 15, то кто может порицать меня за то, что я не усваиваю себе тут же любое мнение, не следую ему слепо и, наконец, всячески взвешиваю, не окажется ли противоположное мнение ближе к исти&не? В самом деле насколько прекрасно считать истину судьей (так продолжает Аристотель), настолько же по&стыдно принимать ложь за истину. И как легко может случиться последнее, если не принимать более серьез&ных мер предосторожности и ограничиваться лишь ^всевозможными оговорками! Однако, как бы ни обстоя&ло дело: защищаю ли я что-либо догматически или исследую чточлибо на манер скептиков, выдвигаю ли я что-либо истинное или заявляю что-либо правдоподоб&ное —«ибо я далек от намерения защищать когда-либо ложь, — я всегда предоставляю себя и все свои взгля&ды на суд единой святой, католической, апостольской, римской церкви, сыном которой я являюсь и за кото&рую готов пролить свою кровь до последней капли. Я, безусловно, считаю, что все написанное мной должно пройти ее цензуру, и если бы она чего-нибудь не одоб- рила —¦ надеюсь, что этого не будет, — то я первый бы это проклял. Об одном лишь я хотел бы просить: если кого-нибудь будут очень раздражать достаточно воль- ныо заглавия, которыми я снабжаю свои упражнения, пусть он несколько более внимательно отнесется к мо&ей манере изложения. Если он этого не сделает, то за&чем мне тогда старатися писать так, как это понрави&лось бы человеку, намеренному читать лишь для того, чтобы порицать, бранить и разносить? Если же он это сделает, то я вполне могу рассчитывать, что не проиг&раю у него дела, ибо я везде, если меня не обманывает надежда, защищал истинность, авторитет и величие Священного писания, отцов церкви и церковных собо&ров. Но как бы он ни поступил, пусть он знает, что я не так жалок и слаб духом, чтобы считать, что всякий мо&жет установить, что такое догма и символ веры. Я ве&рю церкви, а не подобным «знатокам», которые, не зная, как иначе опровергнуть положение, пришедшееся им не по вкусу, немедленно ссылаются на Священное писание и объявляют это положение ересыо. Однако довольно об этом.

Теперь о том, что касается следующего пункта. Этим плодам моих ночных бдений я дал заглавие «Уп&ражнения», ибо таким образом я упражнял как дух, так и ум свой. Ведь, прежде всего, было ясно, что мне по&требуется большое присутствие духа, чтобы отделаться от того, от чего столь немногие старались освободиться, и вытравить из себя многочисленные привычки, кото&рые я с самого детства перенял от толпы, сбросить по&зорное ярмо столь укоренившегося и столь всеобщего предубеждения. Дело это представлялось тем более трудным, что я не встречал никого, кто бы одобрил эту мою попытку; мало того, все ученые, какие только бы&ли, осуждали меня и указывали на меня пальцем. Л за&тем оказалось, что потребовалось также и большое на&пряжение ума там, где нужно было либо придать авто&ритетность новым взглядам, либо восстановить влияние старых, которые принято считать отжившими. Первое было особенно трудно потому, что не было того Мер&курия, который проложил бы путь, и той Ариад&ны 1б, которая помогла бы выбраться из запутаннейше- го лабиринта, а вторая задача осложнялась тем, что, поскольку следы древних почти исчезли, приходилось либо догадываться, какими соображениями и доводами они руководствовались, устанавливая то или иное поло&жение, либо испробовать многочисленные новые аргу&менты, которыми можно было бы защищать их незащи&щенные мнения. «Парадоксальными» я назвал свои «Упражнения» потому, что они содержат парадоксы, т. е. взгляды, превосходящие разумение толпы. Однако под толпой я здесь подразумеваю не простонародье ч (ибо что ослу лира?), а толпу заурядных филосо&фов, ум которых настолько прост, что они на манер черни называют варварством все, что противоречит их раз навсегда усвоенным мнениям. И так как я видел, что аристотелики и числом и упорством значительно превосходят представителей всех остальных школ, то легко понять, почему я направил свою борьбу против аристотеликов. Если же кто-нибудь, может быть, спро&сит меня, почему в заглавии моего трактата стоит «про&тив аристотеликов», а не «против Аристотеля», чье учение, однако, я явно оспариваю, то пусть он знает, что я руководствовался при этом преимущественно тремя соображениями. Прежде всего, я уверен в том, что те сочинения, которыми я здесь занимаюсь, при&надлежат Аристотелю не столько в действительности, сколько по мнению аристотеликов. Аристотель, по моему суждению, был слишком великим человеком, чтобы ему могли быть приписаны такие недостойные сочинения. Во-вторых, аристотелики часто защищают не столько аристотелевские, сколько свои собственные положения, притом явно противоречащие мнению Ари&стотеля, например, когда они утверждают, что семя и небесные светила лишены души, т. е. прямо противо&положное тому, что утверждает Аристотель. И наконец, третьим моим соображением было то, что аристотелики со дня на день множат нелепые и пустячные вопросы, которые не могли прийти в голову Аристотелю. Почему же тогда я, нападая на эти глупости, больше осуждаю их в Аристотеле, которого я всегда высоко чтил, чем в самих аристотеликах? Да потому, что последние при&мыкают к Аристотелю без предварительного критпче- ского рассмотрения (его сочинений] и не разбирают, что он мог и чего не мог знать и что из его сочинений под&линно и что подложно.

Далее, так как философия обычно делится на четы&ре части, а та часть, которую составляет физика, — на три раздела, то отсюда получаются известные шесть частей философии, которым к тому же предпосылают&ся еще некоторые вступительные главы, обычно на&зываемые «Пролегоменами». Поэтому нижеследующие философские «Упражнения» я разделил на семь книг, так, чтобы они в целом соответствовали философии Аристотеля. Вот они.

Книга I озаглавлена «Против учения аристотеликов в общем», ибо она содержит лишь несколько общих упражнений. Именно в этой книге подвергается кри&тике обычный у аристотеликов метод философствова&ния и аристотелики привлекаются к ответу за то, что они отвергают свободу философствования. В ней дока&зывается также, что аристотелевская школа (или ари&стотелевское учение) не заслуживает того, чтобы ее предпочитали другим школам, или учениям, как по многим ипым причииам, так и главным образом из-за пробелов, излишеств, ошибок и противоречий, что до&казывается примерами из книг Аристотеля, обычно изучаемых в школах.

Книга II направлена против аристотелевской диа&лектики. В ней указывается прежде всего, что в самой диалектике нет никакой необходимости и что она не приносит никакой пользы; затем оспаривается учение Аристотеля об универсалиях, категориях и предложе&ниях; наконец, в ней разбирается и оспаривается ари&стотелевское понимание науки и доказательства. Кроме того, именно в этой книге главным образом доказывает&ся беспомощность и недостоверность человеческого по&знания и человеческой науки, именно здесь утверж&даются основы пирронизма и подробно обосновывает&ся знаменитое положение: Ничто не может быть поз&нано.

Книга III содержит изложение физики. В ней оспа&ривается число аристотелевских принципов и между прочим доказывается, что формы акцидентальны. Здесь

утверждается также, что естественное движение проис&ходит иначе, чем обычно полагают. Взамен аристотелев&ского места здесь восстанавливается в правах про&странство древних. Здесь впервые вводится или, ТОЧІНЄЄ сказать, водворяется в область природы пустота. Здесь неопровержимо доказывается, что время следует опре&делять иначе, чем это делает Аристотель, а также до&бавляется многое другое, связанное с рассматриваемы&ми здесь вопросами.

Книга IV направлена против книг о простом теле. Прежде всего, здесь как неподвижным звездам, так и Солнцу приписывается покой, Земле же, как одной из планет, приписывается движение. Отсюда выводится вероятная множественность миров или по крайней мере неизмеримость мира. Кроме того, здесь содержатся многочисленные парадоксы о причинах движения, о свете, о воздушных явлениях, о способах возникнове&ния и уничтожения небесных светил. К этому добав&ляется еще полемика против аристотелевских элемен&тов, касающаяся их числа, характера их движения и измонепий, взаимного перехода элементов друг в друга, их роли в образовании смешанных тел.

Книга V направлена против общеизвестных тракта&тов о смешанных телах. Здесь я доказываю, что коме&ты движутся по воздушным пространствам и что они не менее долговечны, чем постоянно видимые звезды. Кроме того, для сока, идущего из желудка в печень, я открываю здесь новый путь, т. е. не через брыжжей- ки. Затем я здесь различаю более трех видов живых существ. Семя я здесь делаю одушевленным. Животным возвращаю разум. Указываю на то, что я не делаю ни&какого различия между интеллектом и воображением. А в конце я убеждаю людей в том, чтобы они не зани&мались вещами несуществующими.

17

2 Пьер Гассенди

Книга VI направлена против «Метафизики». В этой книге, где отбрасывается большая часть тех славосло&вий, которые раздаются по адресу «Метафизики», глав&ным образом подвергаются критике установленные в последней общеизвестные принципы п знаменитые свойства сущего: едипое, истинное, благое. Затем дока&зывается, что всем тем познанием, которое мы имеем

о разумных существах и о всемогущем боге, мы обяза&ны святой вере; для обоснования этого положения по&казывается, как никчемны те аргументы -естественно&го разума, с помощью которых обычно философствуют по поводу этих самодовлеющих субстанций.

Наконец, книга VII посвящена моральной филосо&фии. Эта книга менее всего нуждается в подробном пе&речислении ее содержания. Ибо, коротко говоря, она развивает известное учение Эпикура о наслаждении, а именно, здесь я показываю, на каком основании было установлено, что высшее благо состоит в наслаждении, и каким образом слава человеческих добродетелей и поступков зависит от этого зтршщипа.

Итак, вот те главные пункты, о которых я собира&юсь рассуждать в нижеследующих книгах. Я, конечно, очень многое опустил, потому что не считал нужным задерживаться па рассмотрении отдельных мнений ари&стотеликов. Ибо число их бесконечно, и оно увеличи&вается с каждым дном. Мне представлялось более целе&сообразным подражать тем охотникам, которые ловят свою богатую добычу при помощи ям и силков, чем тем, которые преследуют зверя но пятам, ловят рыбу на удочку или птиц па прутик, намазанный клеем. Я вообще полагал, что следует выбрать лишь те мне&ния, которые как бы составляют фундамент аристоте&левского учения, так, чтобы их крушение повлекло за собой и великое падение остальных. По-видимому, я здесь следую примеру тех, кто при осаде городов под&капывает фундаменты, чтобы прп пх падении обвали&лась также вся масса башен и стен.

19

2*

Что касается более детальной разбивки моих «Уп&ражнений», то я следовал порядку, наиболее обычному у философов-аристотеликов. Разумеется, если бы я ре&шил заняться философией самостоятельно и по своему собственному разумению, то мог бы или, вернее, должен был бы ввести новый порядок, ибо в этом моем тракта&те все расположено шиворот-навыворот с точки зрения истинной природы вопросов, рассматриваемых в фило&софии. Но поскольку я не даю здесь своего философ&ского учения, а провожу сравнение, выступая таким образом против уже сложившегося учения, то мне сле- дует придерживаться предписанного им порядка. Ведь и охотник идет по пятам дичи независимо от того, бе&жит ли она по прямой тропе или отклоняется то в ту, то в другую сторону. Что же касается самой сути от&дельных упражнений, то, хотя и очевидно, что я не сов&сем случайно толкую об одном раньше, а о другом поз&же, все же я не так уж в этом отношении старался, предпочитая вызвать некоторое недовольство придирчи&вых критиков, чем изгрызть себе ногти до основания. И не такой у меня характер, чтобы девять лет напро&лет приглаживать и шлифовать то, что мне сразу пока&залось не совсем уж непригодным. Что бы я ни пред&принимал, о чем бы я ни думал, я следую расположе&нию своего духа и не люблю обременять себя слишком большими трудностями. Далее, что касается других недостатков, которые, без сомнения, не замедлят отме&тить те, кто захочет показать, что я недостаточно поза&ботился о соблюдении принципа, гласящего: Совер&шенно безгрешен должен быть тот, кто собирается по&рицать другого, то я бы хотел, чтобы ты принял во вни&мание следующее. Конечно, если бы я так вознесся в мечтах, что захотел бы стать главой школы или создать себе в какой-нибуїдь школе имя, тогда, наверное, мне следовало бы усердно заботиться о том, чтобы все, что я излагаю, было наилучшим образом согласовано между собой и во всех отношениях совершенно. Но так как я намерен лишь опубликовать свои безделки, чистосер&дечно и просто изложив основания, побудившие меня отпасть от Аристотеля, то почему бы мне не .показаться лучше чудаковатым и неуклюжим, чем серьезным и не&годующим, и не мучить так себя, стараясь испробовать все, лишь бы иметь возможность оправдаться, если бы, к примеру, в дальнейших книгах оказалось нечто противоречащее тому, что я утверждаю в первых? Или же если я человек и обладаю от природы (как я это хорошо знаю) ограниченным разумом, если, повто&ряю, я сегодня в чем-то ошибаюсь, а завтра мне это представится в истинном свете, неужели я не дол&жен иметь мужества отказаться от своего первона&чального ошибочного мнения? Я позволил себе боль&шую свободу и решил не бояться таких упреков. Без- условно, если бы я не мог пользоваться этой свободой в моих философских исследованиях, то я предпочел бы совсем не заниматься философией. Наконец, что ка&сается стиля и формы изложения, то я совсем не цице- ронианец и не схоластик. Я придерживаюсь свободного и плавного стиля устной речи и в способе изложения я не более педантичен, чем в остальном. У меня есть бесчисленные свидетели, которые слышали мои публич&ные доклады и могут подтвердить, что я излагал при&шедшие мне только что в голову мысли тем же языком, что и здесь, после того, как я их обдумал.

Далее, что касается того, что моя манера письма мо&жет показаться иногда слишком резкой, то этого, не&сомненно, требует сама задача. В той роли, в которой я здесь выступаю, трудно удержаться от сатиры. Одна&ко все это в целом — плод моего рвения к истине и по&тому носит общий характер, не задевая никого в част&ности. Едва ли я когда-либо называю кого-нибудь по имени, ибо мне дорого доброе имя каждого. По этой же причине, хотя большая часть философов-аристоте- ликов примыкает к какому-нибудь религиозному орде&ну, я далек от того, чтобы затронуть их благочестие или религиозное чувство. Я лишь абстрагирую аристотелизм и подвергаю рассмотрению только его, не касаясь со&словий и лиц. Таково во всяком случае мое намерение. Если кто-нибудь поймет меня иначе и усомнится в моем чистосердечном заявлении и в моей искренности, он панесет мне незаслуженную обиду.

До сих пор, мой дорогой Готье, я говорил о фило&софском направлении и о том, чем вызвано появление на свет этого сочинения. Мне остается еще объяснить причипу, почему я адресовал это предисловие тебе. Од&нако, что об этом долго говорить? Ты так любишь и так чтишь истинную философию, что в тебе ярко вопло&щаются оба ее основных начала: правильная оценка вещей (благодаря огромным познаниям во всех обла&стях, и, прежде всего, превосходному знанию математи&ки) и редкая нравственная чистота. Ты так заботливо взращивал все имевшиеся во мне зачатки истинной философии (если только онп действительно во мне есть), что если этими зачатками я обязан доброму ге- нию, то их развитием я обязан тебе. Ты так меня лю&бишь, что для меня нет другого человека, с кем бы ме&ня соединяли более тесные узы любви. Так почему же мне не адресовать тебе этот символ уважения, благо&дарности и любви? Ты ведь знаешь, насколько с тобой связано все, что я считаю самым для себя дорогим. Поистине,

Вот для чего голосов я решился бы требовать сотню: Чтоб от души восклицать, что в самых сердечных

глубинах

Ты заключен, и пускай слова мои ярко раскроют Все несказанное, что в тайниках души моей скрыто ,7.

Да, если бы эта книга имела гения-покровителя, ко&торый даровал бы ей долговечность, то я очень желал бы, чтобы именно ты стал известен позднейшим поко&лениям. Но я был бы вполне удовлетворен и тогда, ес&ли бы я мог надеяться убедить всякого, в чьи руки попадет эта книжица, что ты один из великих людей нашей эпохи (по крайней мере из тех, которых я имел счастье знать). Особенно же я буду доволен, если те&бе, когда ты состаришься, чтение этой книжки снова, хоть на время, вернет дни твоей молодости. Ведь, вер&но, ты не очень будешь смеяться над этой моей попыт&кой, поскольку тебе будет приятно, что, отсутствуя, я беседую с тобой благодаря этой книжке так, как обыч&но делал это, будучи рядом с тобой, — ив деревне и дома, но особенно в залитом мягким солнцем и богатом оливковыми рощами Эксе. О счастливые времена! Тог&да мы вдоволь могли смеяться над театральным пред&ставлением, истинным или фальшивым, которое разы&грывает мир! Тогда мы посреди своих философских бе&сед часто могли говорить: Мы одни, так будем беспри&страстно исследовать истину! Поистине,

Можпо ль скорби не знать, иль умерять ее При потере такой!18

Возвращаюсь ж этой книге, которая заменит тебе меня и в которой ты узнаешь дух твоего Гассенди. Право, если бы даже никто другой не намерен был чи&тать ее или одобрить, я все же не пожалел бы о затра&ченном труде, лишь бы она могла доставши некоторое удовольствие тебе одному. Лучше всего я могу, кажет&ся, закончить словами Эпикура, который, по свидетель&ству Сенеки19, в письме к .одному из своих слушателей пишет: Это я говорю не многим, а тебе, ведь мы друг для друга — достаточная аудитория. Итак, будь здоров, дорогой мой Готье, и засвидетельствуй імое почтение твоему благородному племяннику, сыну твоего брата, королевскому советнику в высшей Экской курии и мое- му tmpyry.

Писано во время моей прокуратуры в Гренобле, в канун високосного дня февраля 1624 года по Дионисов- скому летосчислению20.

 

| >>
Источник: Пьер ГАССЕНДИ. СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. Том 2. «Мысль» Москва - 1968. 1968

Еще по теме   ПАРАДОКСАЛЬНЫЕ УПРАЖНЕНИЯ ПРОТИВ АРИСТОТЕЛИКОВ, В КОТОРЫХ ПОТРЯСАЮТСЯ ОСНОВЫ ПЕРИПАТЕТИЧЕСКОГО УЧЕНИЯ И ДИАЛЕКТИКИ В ЦЕЛОМ И УТВЕРЖДАЮТСЯ ЛИБО НОВЫЕ ВЗГЛЯДЫ, ЛИБО, КАЗАЛОСЬ БЫ, УСТАРЕВШИЕ ВЗГЛЯДЫ ДРЕВНИХ МЫСЛИТЕЛЕЙ :

- Альтернативные философские исследования - Антропология - Восточная философия - Древнегреческая философия - Древнеиндийская философия - Древнекитайская философия - История философии - История философии Возрождения - Логика - Немецкая классическая философия - Онтология и теория познания - Основы философии - Политическая философия - Русская философия - Синектика - Современные философские исследования - Социальная философия - Средневековая философия - Философия и социология - Философия кризиса - Философия культуры - Философия науки - Философия религии - Философы - Фундаментальная философия - Экзистенциализм - Этика, эстетика -
- Архитектура и строительство - Безопасность жизнедеятельности - Библиотечное дело - Бизнес - Биология - Военные дисциплины - География - Геология - Демография - Диссертации России - Естествознание - Журналистика и СМИ - Информатика, вычислительная техника и управление - Искусствоведение - История - Культурология - Литература - Маркетинг - Математика - Медицина - Менеджмент - Педагогика - Политология - Право России - Право України - Промышленность - Психология - Реклама - Религиоведение - Социология - Страхование - Технические науки - Учебный процесс - Физика - Философия - Финансы - Химия - Художественные науки - Экология - Экономика - Энергетика - Юриспруденция - Языкознание -