Ответ
С первого же вашего письма, а в особенности вашего предисловия, я страстно стал желать вас прочесть и иметь в руках ваше сочинение. Желание это меня не покидает, хотя выполнение его представляется почти невозможным в том состоянии, в каком я нахожусь. Если я вам это желание не выражал настойчивее, то потому, что щепетильность не позволяла мне это сделать относительно сочинения, подобного вашему. Хотя я вам советовал и опять советую зрело обдумать вопрос, перед тем как выпустить в свет вашу книгу, я для себя могу только пожелать, чтобы она вышла как можно скорее и я мог бы ее на досуге прочесть и поразмыслить над ней. Итак, если вы в ваших письмах задавались целью внушить мне подобное желание — вы давно ее достигли.
Вы говорите, что я выиграл бы, приемля ваши принципы, если бы жил среди людей, приемлющих их, подобно мне. Я тоже так думаю, но при таком условии доказуема была бы всякая мораль[97]*. Если бы за добро воздавали добром же, то ясно как день, что добродетель составила бы счастье рода человеческого. Однако доказать реальную и материальную выгоду того, чтобы быть добрым среди злых, — то же, что открыть философский камень4*.
Верьте, милостивый государь, что если писания мои причинили мне огорчения, то вызваны были последние не отношением публики, которым я не могу нахвалиться, и не нападками критиков, у которых я поставил себе за правило не читать никогда ни одной строчки, почему они и не могут нарушить мой покой. Горести мои гораздо ближе моему сердцу. Весьма тяжко человеку, искавшему счастья только в привязанностях, убедиться в том, что достаточно было дымки славы, чтобы разорвать их все, что нежно любившие его друзья стали его соперниками 18, злейшими его врагами, что вместо составлявших его счастье уз дружбы он оказался окруженным со всех сторон капканами предательства. Вот, милостивый государь, от каких горестей не исцелится никогда сердце, подобное моему, и вот почему я во все дни моей жизни буду про- клинать тот день, когда я впервые взял в руки перо. Будучи неизвестным и любимым, я был счастливца теперь, имея имя, а живу и умру несчастнейшим из всех существ... и пр. и пр.