Ответ  

Вам, однако, желательно, чтобы я высказался по поводу вашего предисловия. Как мне это сделать? Система, которую вы в нем предваряете, так поразительна и обещает так много, что я не знаю, что о ней и думать. Если бы мне нужно было составившееся у меня смутное представление о ней передать чем-либо известным, я бы отнес ее к системе Спинозы. Однако если из последней и вытекает какая-либо мораль, то чисто умозрительная, между тем как оказывается, что в вашей системе имеются правила и практические, что предполагает и известного рода санкцию их.

Выходит, что вы принцип устанавливаете на величайшей из абстракций; метод же обобщения и абстрагирования мне чрезвычайно подозрителен, так как он чересчур мало соразмерен нашим способностям. Наши чувства показывают нам лишь индивидов, внимание их окончательно разделяет, рассудок может их один с другим сравнивать. Но это все. Стремление к объединению всего выходит за пределы нашего разумения — это то же, что пытаться оттолкнуть лодку, в которой мы сидим, не касаясь ничего вовне. Индуктивным путем мы до известной степени судим обо всем на основании частей, вы же как будто желаете, напротив того, из знания целого вывести знание частей, я в этом ничего не смыслю.

Слог ваш очень хорош; он таков, какой требуется для данного предмета, и я не сомневаюсь, что книга ваша написана очень хорошо. Вы — человек мыслящий, у вас есть познания, философия. Способ, каким вы уведомляете о вашей системе, делает ее интересной и даже волную- -щей. Но со всем тем я убежден, что это — химера. Вы хотите знать мое мнение — вот оно... и пр.

Если бы г-н Руссо как следует обдумал мое предисловие, он, я полагаю, вывел бы более благоприятное заключение о том, что

Письмо II

Целью моей, милостивый государь, нимало не было нарушить ваш покой; если я это действительно сделал, то очень этим опечален, ибо отношусь к вам с большим участием. Я полагал, что вы истину любите, что вы близко принимаете к сердцу познание ее. Исходя из этого предположения, я и открылся вам. Если верить тому, что вы говорите в вашем ответе о вашей любви к истине, а также девизу на вашей печатке vitam impendere vero [95], то я в своих предположениях не ошибся. Но если сравнить эти слова и этот девиз с тем, что вы мне говорите, будто вы никогда не заботились о приобретении образования и что лучше было бы мне не замутить источник вашего утешения, — я не знаю, что мне и думать. Вы один можете разъяснить мне это недоумение. Надеюсь, вы это сделаете так, что логика, которая является моей сильной стороной и которой одной я обязан моей метафизикой, будет удовлетворена.

По поводу ваших соображений о сути моего сочинения я не могу вам сообщить ничего, кроме того, что Истинная система, о которой я вас предварил, не есть система ни Спинозы, ни какого-либо иного известного философа; что раскрытие ее доказывает косвенным путем, и притом безо всяких прикрас, насколько грешат все остальные системы, как бы они ни противоречили друг ДРУГУ» и что, только изложив ее вам целиком, я буду в состоянии отвести те соображения, какие вы поспешно ей противопоставляете, не зная ее еще.

Вы хвалите слог моего предисловия и способ, каким я предваряю то, что вы называете моей системой.

Вы подозреваете, что это предисловие есть лишь игра ума и что целью моей при писании моего сочинения было лишь поставить втупик читателя, задав ему странную загадку. Разуверьтесь, милостивый государь, в предисловии нет ничего такого, чего не было бы в сочинении. Но нет, не разуверяйтесь, если вы этого боитесь, если вы боитесь на этом потерять. Врач, выведший больного из бредового состояния, в котором тот чувствовал себя хорошо, был неправ и получил должную мзду.

Однако скажите мне — обращаюсь к вам за советом, — какое мне сделать употребление из моего труда, если допустить, что он действительно заключает в себе раскрытие истины и как естественное отсюда следствие — и мораль, наиболее здравую, наиболее неоспоримую, наиболее полезную для людей и пр.