Ответ
Переход от состояния законов к состоянию нравов может казаться невозможным лишь тем, кто ограничивается усвоением доступных чувству и поверхностных доводов, устанавливающих эту невозможность, не видя глубоких доводов, устанавливающих противное.
Если в пользу состояния законов говорит то, что оно существует, то в пользу состояния нравов высказывается очевидность; и его хорошо проявившаяся очевидность будет иметь за себя одновременно и ее деспотизм36 и заинтересованность самых решительных людей.
Мы все более или менее ненавидим существование состояния законов, делающего нас несчастными посредством друг друга; наше невежество — вот что увековечивает его существование.Общественное состояние могло существовать только посредством физического неравенства, только посредством преимущества сильного перед слабым, ловкого перед менее ловким; из физического неравенства не могло про- изойти ничего, кроме морального, или общественного, неравенства. Раз это установлено, то ясно, что моральное равенство сможет осуществиться только через это неравенство и вследствие его невыгод.
Здесь скажут, может быть, что физическое неравенство и при состоянии нравов будет всегда и сможет его уничтожить. Но я могу ответить, что это неравенство, уже столь подавленное моральным неравенством состояния законов, будет необходимо тогда таким, как если бы его не было, и будет бессильно перед моральным равенством, ибо неоспоримо, что у нас не будет никакого повода воспользоваться физическими преимуществами, чтобы выйти из этого равенства.
Впрочем, эта разница между мужчинами, как и разница между женщинами, будет тогда много меньше той, какая существует сейчас, потому что сейчас эта разница столь велика лишь в силу тех крайних различий, которые вносят между нами наши ложные нравы.
Видимость говорит, что мы не можем выйти из состояния законов; но основа наших нравов столь ложна, что, чем больше за нее видимость, тем более она ложна.
Чтобы вывести людей из этого состояния, нужно лишь просветить их; не соглашаться с этим столь же мало обоснованно, как и утверждать то, чего нет, — что люди уже просвещены и что просвещать их напрасно. Наше невежество и наше ложное общественное состояние всегда ослепляли нас, не давая нам увидеть истину и возможность насладиться ею. Несовершенные представления об истине в образе «золотого века», сельской жизни древних и т. п. всегда были для нас только прекрасной басней; и я с тем большим основанием говорю «прекрасной», что это, несомненно, картины, производящие на нас самое восхитительное впечатление, когда нам их представляют.Способствовать переходу людей от состояния законов к состоянию нравов может лишь такая книга, как та, которую я даю. После того как эта книга будет раз навсегда дарована и окажет свое действие, она, как и все другие, будет нужна лишь для какого-нибудь физического использования — вроде как топить наши печи. Эта книга, бесспорно, больше всего нужна людям просвещенным, людям, возвышающимся над классом народа и господствующим над народом: ибо кто больше них чувствует недостатки нашего общественного состояния, жестокие муки ума, пожирающую скуку, отсутствие интереса в обществе, отвращение к жизни и ужас смерти! Кто сочиняет книги, в которых так хорошо изображены все бедствия человечества, как не они? И чьи бедствия больше, чем их, дают пищу их перьям, не справляющимся с их описанием? Это они вследствие нравов более ложных и более трудно переносимых, чем нравы народа, больше нуждаются в этой книге, недостающей нам, они-то и являются теми, кто вследствие своих нравов созданы, чтобы прочитать ее, понять ее и доказать ее действенность.
Конечно, три четверти людей будут неспособны прочитать ее и лично убедиться в правоте, содержащейся в ней; но стаду овец нет нужды знать, куда им следует идти, чтобы найти пастбище, и что там надо делать, чтобы защитить себя от волка: достаточно, чтобы это знали пастухи. А пастухами и являются люди, способные усвоить истину и наиболее склонные доказать ее действенность; остальные — это овцы, и никогда овцы не поймут голоса своих пастухов лучше, чем в данном случае.
Только содействие образованных людей может привести людей от состояния законов к состоянию нравов; чтобы побудить их всех действовать в этом направлении согласно, нужна лишь сила очевидности, которая с необходимостью подчинит их.
Но, смогут сказать, эти люди слишком разнятся по состоянию, нравам и характеру, они слишком отделены друг от друга, чтобы могли действовать согласно. Я отвечу, что тем самым они и будут приведены к этому, ибо между ними не может быть согласия, чтобы скрыть свои убеждения. И поскольку такое согласие, во всем противное разуму, не сможет иметь места, они все, те и другие, будут естественно вынуждены признать истину, которая своей очевидностью принудит их, и так они придут к согласным действиям. Если бы и нашлись строптивцы, они были бы вынуждены объяснить свои доводы убежденным людям, окружающим их со всех сторон; и как же они были бы жалки, они и их доводы! Когда высказаны первая очевидность и очевидность вторичная, получается такая очевидность, которой могут противостоять лишь отдельные люди, но никак не все люди; а что такое те люди — я подразумеваю несколько дурно устроенных голов — против всех людей?Но, смогут также возразить, чтобы перейти к состоянию нравов, надо, чтобы кто-нибудь дал толчок другим; а кто захочет его дать? Люди дадут этот толчок друг другу взаимно и согласно, и дело пойдет само собою; или, если угодно, это будет согласный клич, голос, рвущийся из всех уст, — он и даст этот всеобщий толчок. Истине был нужен кто-то, кто вызвал бы этот голос; но, как только этот голос возвысится, чтобы проявилась ее полная действенность, ей уже ничего не нужно, кроме ее очевидности.
До настоящего времени все зависело от необходимости преодолеть наше невежество, то есть от познания метафизического и морального средства, которое одно могло привести нас от состояния законов к состоянию нравов.
Чем дальше люди от простоты разумных нравов — как от них удалены великие мира сего, — тем больше кажется, что к ней будет трудно прийти; но не надо доверять в этом видимости: эклога всегда пользовалась таким же успехом — и даже большим — при дворе, чем в городе 37.
Завидовать великим означает неверно представлять их себе. Когда увидишь их вблизи, когда сквозь видимость рассмотришь их, тогда поймешь, чего стоит их счастье; и, если где-нибудь осуществилось бц состояние нравов, можно биться об заклад, что они были бы не последними, кто ради него покинул бы все.
Я так чувствую все преимущества этого состояния, что, если бы я имел выбор — жить в нем или быть наименее несчастным человеком в нашем, я не поколебался бы предпочесть жить в нем. У меня нет ни малейшей надежды, что это состояние станет когда-либо моим; но, повторяю еще раз, оно необходимо станет состоянием людей, как только истина станет им известна. Ибо что может побудить их оставаться при состоянии законов, если они обретут наконец знание истины? Я вызываю всех без изъятия — пусть попробуют найти средство помешать им; но я требую, чтобы они отнеслись к вопросу со всей продуманностью, которой требует дело; чтобы они увидели все великие перемены, которые родятся от познанной истины; чтобы они увидели только первую перемену, которая будет неизбежной, — я имею в виду крушение религии; и пусть взглянут в лицо всем тем крушениям, которые одно это крушение повлечет за собой.Вот когда истина будет познана, авгуры не смогут больше встречаться без смеха38; и после этого невозможны будут больше ни их положение, ни их суеверия.
Люди, способные прочитать меня и единым взором увидеть массу нашего абсурда и наших бедствий, — это и есть те, чей голос я призываю. Ибо кто может побудить людей к перемене нравов, кто может задать тон этой толпе, управляемой абсурдом по своей прихоти, толпе, почти ничего не видящей, кроме своих частных несчастий, да и то видящей их лишь в отдельности, — если не эти люди? Но мне нет нужды вербовать их голоса: они не смогут противостоять очевидности.
Если в состоянии нравов нашли бы недостатки, которые со временем могли бы вернуть состояние законов, это произошло бы лишь постольку, поскольку не было бы правильного понятия о состоянии нравов, поскольку ограничивались бы тем, чтобы из его цепи усматривать лишь то или иное звено, не принимая во внимание всей цепи в целом. Я имею в виду постольку, поскольку каждый предмет не рассматривали в той связи, в которой он находится с любым другим предметом, не схватывали всей системы в целом, переносили представление, имеющееся о состоянии дикости и о настоящем общественном состоянии, на тот, о котором здесь идет речь.
Но — в двух словах, — какие недостатки могли бы оказаться в состоянии нравов, состоянии, в котором действительно отброшены все недостатки состояния дикости и состояния законов, в котором полностью обезоружено физическое неравенство и окончательно разрушено его. следствие — моральное неравенство? Не было бы абсолютно никаких недостатков, а сколько возможностей наслаждаться таким состоянием по сравнению с состоянием законов!Достаточно отменить моральное неравенство и собственность и ввести моральное равенство и общность имуществ, чтобы избавить человечество от всех моральных пороков, господствующих над ним, и чтобы превратить самых больших негодяев в людей, пригодных для состояния нравов. Ибо что создает негодяев и порочных всякого рода, как не моральное неравенство и собственность? Стоит уничтожить причину, как будет уничтожено следствие.
Пусть человек, проникнутый подлинными принципами, завербует десять тысяч сорвиголов, мужчин и жен- щин, чтобы пересечь моря и отправиться с ними основать колонию39 на необитаемой и не имеющей хозяина земле; пусть немедленно после высадки он установит моральное равенство и общность всех благ и пусть сам начнет с того, что подаст другим пример, сохранив за собою только право помогать колонии вначале своими советами и просвещать ее своими познаниями; ручаюсь, что вскоре эти переселенные десять тысяч человек заживут в соответствии с его желаниями и ни у него, ни у них, ни у их потомства не сможет быть вырождения. Если бы среди них оказались сопротивляющиеся, это наверное были бы люди, лишенные разума, и по общему согласию их стали бы лечить, как наших сумасшедших, которых запирают.
О г-не Фонтенеле рассказывают, что он говорил, что, если бы он держал все истины в своей руке, он поостерегся бы выпустить хоть одну. Ему, несомненно, пришлось бы выпустить не одну или две, но все или ни одной. Отдельно взятые истины не имеют силы, против них всегда можно выступить и даже объявить их автора преступником, если они лишены поддержки других истин. Но этой поддержке ничего нельзя противопоставить, тогда в силу входит убежденность: люди видят всю выгоду, которую им несет истина, на автора взирают добрыми глазами, и очевидность обретает всю свою действенность.
Вопрос XXXV
Я постигаю возможность, которую вы только что установили; я вижу, что вы выполнили условие, поставленное вами атеистам, — чтобы их разрушительная деятельность была обоснованной.
Мне остается только получить развернутое представление о состоянии нравов и обратиться с вами к метафизической истине, чтобы вывести из нее те следствия, которых я, вероятно, не смог бы вывести сам.
Ответ
Прочтите то, что я об этом написал, под заголовком «Моральные и метафизические рассуждения» в следующих томах.