К ОТЦУ [ЖИБЬЁФУ] 74
[...] Что касается принципа, помогающего, как мне кажется, познать, что идея, имеющаяся у меня относитель&но какой-либо вещи, поп redditur a me inadaequata per abstractionem intellectus 75, то я извлекаю этот принцип только из моего собственного мышления или сознания.
Ведь, будучи уверенным, что я не могу получить никако&го знания о внешних объектах, кроме как через посредст&во приобретенных мною и пребывающих во мне идей, я тщательно остерегаюсь относить мои суждения непосред&ственно к вещам или приписывать вещам нечто позитив&ное, что не было бы мною предварительно подмечено в их идеях; но я также верю, что все имеющееся в этих идеях необходимо содержится и в вещах. Таким образом, дабы узнать, не стала ли моя идея неполной, или неадекват&ной, в силу некоей абстракции моего ума, я исследую лишь, извлек ли я эту идею из какого-то внешнего по отношению ко мне объекта или из какой-то другой, более широкой или более полной имеющейся у меня идеи per abstractionem intellectus 76, т. е. путем отвлечения моей мысли от одной части того, что постигнуто мною в этой более широкой идее, дабы с тем большим успехом применить ее к другой части и сделать меня более к ней внимательным. Так, когда я рассматриваю какую-то фигуру, не думая при этом ни об ее субстанции, ни о формирующей ее протяженности, я совершаю умственную абстракцию, кою я после легко могу распознать, исследуя, мог ли я извлечь эту имеющуюся у меня идею из самой фигуры, без участия какой-либо дру&гой, более широкой идеи, равно во мне пребывающей, с которой первая связана таким образом, что, хотя можно думать об одной из них, не обращая никакого внимания на другую, нельзя тем не менее отделить первую от вто&рой, когда мы думаем об обеих. Ведь я вижу ясно, что идея фигуры именно так сопряжена с идеей протяженности и субстанции, поскольку я не могу ни постичь какую-то фигуру, отрицая у нее протяженность, ни постичь протя&женность, отрицая, что она есть протяженность некой суб&станции. Но идея протяженной и имеющей определенные очертания субстанции — это полная идея, ибо я могу по&стичь ее саму по себе, отрицая при этом у нее все прочее, являемое мне идеями. А мне представляется весьма яс&ным, что идея, имеющаяся у меня относительно мысля&щей субстанции, обладает именно такой полнотой и у ме&ня в уме нет никакой предшествующей ей идеи, коя была бы связана с ней таким образом, чтобы я не мог хорошо эти идеи постичь, отделяя одну от другой; ведь, если бы у меня была какая-то такая идея, я должен был бы по необ&ходимости ее знать. Быть может, скажут, что трудность тем не менее остается, поскольку, несмотря на то, что я воспринимаю душу и тело как две субстанции, кои я мо&гу постигать порознь и даже отрицая одну в другой, я, од&нако, не могу быть уверен в том, что они таковы, какими я их постигаю. Но здесь следует вновь обратиться к выше&указанному правилу, гласящему, что мы не можем иметь никакого знания вещей иначе как при посредстве получа&емых нами от них идей, а следовательно, мы можем су&дить о вещах лишь на основании этих идей и должны да&же считать, что всё опровергающее эти идеи абсолютно немыслимо и заключает в себе противоречие. Так, у нас нет никакой причины утверждать, будто не существует горы без долины, если мы не видим неполноту идей горы и долины, когда мы рассматриваем их порознь, хотя мы и способны путем абстракции получить идею горы, или какого-то места, имеющего подъем снизу вверх, не рас&сматривая при этом возможности обратного спуска — сверху вниз. Так, мы можем говорить, что существование атомов, или частей материи, обладающих протяженностью и в то же время неделимых, заключает в себе противоре&чие, ибо немыслимо иметь идею какой-нибудь протяжен&ной вещи и не иметь при этом идеи ее половины либо тре&ти, а следовательно, нельзя не постичь, что эта вещь де&лится на 2 или же на 3. <Ведь только из того, что я рас&сматриваю две половины одной>> части материи — какой бы малой она ни была — как две полные субстанции, quarum ideae поп redduntur а те inadaequatae per abstrac- tionem intellectus 77, я уверенно заключаю, что такая часть реально делима. И если мне скажут, что, несмотря на то, что я могу постигать эти половины, я не знаю, не объеди&нил ли и не связал ли их Бог такой нерасторжимой связью, что они совершенно нераздельны, и, таким образом, у меня нет причины эту связь отрицать, я отвечу, что, какой бы связью он их ни связал, я уверен, он может их и разъ&единить таким образом, что в абсолютном смысле этого слова я имею право называть их раздельными, ибо Бог дал мне способность постигать их в качестве "Лаковых. То же самое я утверждаю относительно души и тела и вообще всех вещей, для которых мы располагаем различ&ными и полными идеями, а именно что в их пресловутой нераздельности заключено противоречие. Однако я не от&рицаю на этом основании, что у души или у тела может быть множество свойств, относительно которых я не имею никаких идей; я отрицаю для них лишь те идеи, кои опро&вергали бы идеи, имеющиеся относительно их у меня, в том числе имеющуюся у меня идею их различия: ведь в противном случае Бог был бы обманщиком и мы не об&ладали бы никаким правилом для убежденности в истине.
Основание, заставляющее меня верить, что душа всег&да мыслит, то же самое, какое заставляет меня верить, что свет всегда светит, пусть даже при этом и не было бы глаз, кои бы его созерцали; что тепло всегда теплое, пусть даже никто около него не греется; что тело, или протяжен&ная субстанция, всегда обладает протяженностью, и вооб&ще всё образующее природу вещи всегда в ней присут&ствует, пока она существует. Таким образом, мне было бы легче поверить в прекращение существования души, ког&да говорят, что она перестает мыслить, чем постичь ее су&ществование без мысли. И я не усматриваю здесь ника&кой трудности, разве лишь ту, что считается излишним верить, будто она мыслит, в случае, когда потом у нас не остается об этом никакого воспоминания. Но если учесть, что еженощно у нас бывают тысячи мыслей, и даже во вре&мя бодрствования — тысячи мыслей в час, от которых не остается никакого следа в памяти и которыми мы не мо&жем воспользоваться лучше, чем теми, какими мы могли располагать до своего рождения, то будет совсем нетруд&но в это поверить — легче, чем считать, будто субстан&ция, природа которой заключается в мышлении, может существовать и при этом не мыслить.
Я не усматриваю также никакой трудности в понима&нии того, что способности воображать и чувствовать при&надлежат душе, поскольку они являются видами мышле&ния, и в то же время принадлежат ей постольку, посколь&ку она связана с телом, ибо это виды мышления, без ко&торых мы можем постичь душу во всей ее чистоте.
Что до животных, мы замечаем у них движения, на&поминающие те, что сопровождают наши представления и чувства, но это не значит, что им присущи такие чувства и представления.
Напротив, поскольку такие же движения могут совершаться без участия воображения, мы распола&гаем доводами в пользу того, что они совершаются у жи&вотных подобным образом, как я надеюсь это ясно пока&зать, описав в мельчайших деталях всю архитектуру их членов и причины их движений.Но я опасаюсь, что уже наскучил Вам этим длинным письмом. Я был бы весьма счастлив, если бы Вы продол&жали оказывать мне честь Вашего благоволения и Ва&шего покровительства как преданному Вам и проч.
К М. МЕРСЕННУ 78
Эндегеест, 4 января 1643 г.
(...] Надо было бы господину кардиналу оставить нам парочку-другую из своих миллионов; это дало бы нам воз&можность проделать все эксперименты, необходимые для того, чтобы раскрыть особенную природу каждого тела. И я не сомневаюсь, что удалось бы достичь великих позна&ний, более полезных публике, чем все победы, которые мог&ли бы быть одержаны, будь эти деньги потрачены на вой-
ну [...]•