10. И относительно книг «О душе»... 

Однако в книгах «О душе» Аристотель снова ста&новится самим собой, т. е.

переходит опять на свой замысловатый и запутанный стиль. Я уж не буду го&ворить о том, что в первой главе первой книги он обе&щает обсудить целый ряд вопросов, которые он либо совсем не затрагивает, либо трактует в высшей сте&пени скупо и неудовлетворительно. Но что это за де&ление во второй главе: Некоторые вещи постигаются при помощи интеллекта, другие — благодаря знанию, третьи — при помощи мнения и, наконец, четвертые— при посредстве чувства? Ведь если он берет интеллект как способность, то почему он добавляет сюда знание, которое есть лишь вспомогательное состояние интел&лекта? А уж если надо было добавить знание, то по&чему он не включил сюда также мудрость, искусство и т. п.? Если же он берет интеллект как состояние, то почему он с тем же основанием не упоминает о мудро&сти, благоразумии и искусстве, которые тоже суть со&стояния? Неуместна и его критика в третьей главе, на&правленная против тех, кто утверждает, что душа дви&жется сама по себе. Его возражения касаются, безус&ловно, местного движения, между тем как критикуемые им мыслители преимущественно имели в виду движе&ние интеллекта и воли. Утверждая в четвертой главе, что душа не есть гармония, ибо она не пропорция и не сочетание, образующееся в результате смешения, он этого положения не доказывает. В пятой главе он намечает целый ряд трудностей по вопросу о единстве

души, однако явно их не разрешает. На каком, далее, основании делит он в первой главе второй книги род субстанции (если только это род) на материю, форму и на сложное? Разве это одноименные и подчиненные одному роду виды? Я уже не говорю о том, как бле&стяще он приходит к заключению, что душа есть акт тела. Я хотел бы лишь обратить внимание на то, как превосходно он объясняет внутреннюю природу души в своем знаменитом определении: Душа есть первич&ный акт физического, органического тела и т.

д. Хотя этим определением он, несомненно, показывает, к че&му относится [душа], попробуй, однако, вникнуть в это определение и познать из пего, что она такое. Может быть, ты поймешь это, когда дойдешь до его доказа&тельства, что душа есть то, чем было тело,— доказа&тельства, которое он осуществляет при помощи заме&чательного сравнения с глазом и секирой. Обрати осо&бое внимание на это сравнение. И не подчеркнул ли сам Аристотель несостоятельность такого рода определе&ния, сказав в заключение: Кроме того, не совсем ясно, есть ли душа акт тела, как кормчий — акт своего суд&на. Так мы образно определяем и описываем душу. Конечно, эти слова в достаточной мере изобличают, на&сколько поверхностно определение, которое аристоте&лики так превозносят. Далее, чтобы у тебя не остава&лось никаких сомнений насчет того, что понимает Ари&стотель под словами образно говорить, описывать, оп&ределять, обрати только внимание на конец четвертой главы. Здесь, говорит он, образно сказано о том, что такое питание, впоследствии же это надо будет пока&зать точнее. Затем во второй главе при помощи гро&моздкой конструкции он пытается показать, на чем ос&новано предложенное им определение. Но обрати вни&мание, что [на самом деле] он показывает это путем всего лишь еще одного определения: Душа есть то, благодаря чему мы прежде всего живем, чувствуем и т. д.; это определение и не точнее первого (ибо Ари&стотель не объясняет, как следует понимать это бла&годаря чему мы прежде всего живем), и может с тем же правом в свою очередь доказываться с по&мощью другого определения. В шестой главе он дает

неудовлетворительное деление общего чувственного на&чала, делая его видами только величину, очертания, число, движение и покои. Не говоря уж о том, что чис&ло относится скорее к внутренней функции, а покой (по крайней мере как многие полагают) есть пе что иное, как лишенность, разве видов [общего чувственного начала] не значительно больше, например: шерохова&тое, гладкое и т. п.? В седьмой главе стоит обратить внимание на весьма примечательные и ясные определе&ния видимого, цвета, прозрачного, света и т.

д. А что это за сравнение в восьмой главе? Как без света нель&зя видеть цветов, так без звука не отличишь высокого от низкого. В четвертой главе третьей кпигн он гово&рит, что следует выяснить причину, почему наш ум не мыслит постоянно; однако он эту причину не объяс&няет. И что это, хотел бы я знать, за различение дей&ственного и страдательного интеллекта в четвертой и пятой главах? И разве не великолепна оговорка, кото&рую он делает в девятой главе: Природа не делает ни&чего лишнего и не допускает отсутствия чего-то необ&ходимого, кроме как у существ увечных и несовершен&ных. Я не останавливаюсь, наконец, на том, как хитро он скрывает (и притом нередко) свое незнание при&чин. Как только появляется надежда, что он приведет какую-нибудь причину, он тут же говорит: А по какой причине — это уже другой разговор — и немедленно увиливает и переходит к другому вопросу, как, напри&мер, в седьмой и восьмой главах второй книги и в других местах.