§ 1. Об ощущениях, различении и знаниях
Чувствующая душа не только в точности знает, что она чувствует, но чувства являются именно ее принадлежностью, модификациями ее самой. Различая отдельные модификации, разным образом затрагивающие и приводящие ее в движение, она различает разные предметы, вызывающие их.
И это различение, когда оно ясно и, так сказать, безоблачно, дает ей точные, ясные и очевидные знания.Но ощущения нашей души бывают двоякого рода: или они имеют чисто умозрительный характер, и, в том случае, когда они просвещают ум, их называют познанием, или же они доставляют душе приятные или неприятные аффекты, и тогда они образуют радость, или счастье, страдание, или несчастье нашего существа. В действительности мы вполне определенно испытываем только модификации нас самих; в сущности говоря, душа, сведенная к тому, чем она обладает сама по себе, есть лишь акцидентальное бытие.
Доказательством этому служит то, что душа не знает себя и теряет себя, будучи лишена ощущений. Все ее благоденствие и неблагополучие сводится поэтому к приятным или неприятным впечатлениям, которые она пассивно воспринимает; иначе говоря, не от нее зависит добывать их и выбирать по своему усмотрению, так как они явным образом зависят от причин, совершенно посторонних ей 39.
Отсюда ясно, что счастье не может зависеть от образа мысли или, вернее, чувства, ибо несомненно — и я не думаю, чтобы кто-либо не согласился с этим,— что нельзя думать и чувствовать так, как это хотелось бы. Поэтому те, кто ищет счастья в своих размышлениях или в поисках ускользающей от нас истины, ищут его там, где его нет. Счастье, в сущности, зависит от физических причин, как, например, определенного устройства тела, прирожденного или приобретенного, т. е. полученного благодаря воздействию других тел на наше. Есть люди, которые вследствие счастливого устройства своих органов и умеренности своих желаний довольствуются немногим или по крайней мере чаще всего бывают спокойны и довольны своей судьбой, так что только вследствие случайности они могут впасть в тяжелое состояние.
Есть другие люди — и, к сожалению, они составляют большинство,— которые постоянно нуждаются в новых, все более острых удовольствиях; но они бывают счастливы только случайно, подобно тем, кого опьяняет музыка, вино или опиум; и очень часто случается, что отвращение и раскаяние следуют немедленно за тем наслаждением, которое казалось нам единственным реальным благом, божеством, достойным всех наших почестей и жертв. Вообще человек не создан для совершенного счастья. Если он его достигает, то лишь изредка; счастье, подобно истине, появляется случайно, в момент, когда его всего менее ожидают. И все-таки следует покоряться тяжести своего положения и пользоваться, насколько это возможно, всеми силами разума, чтобы нести свое бремя. Эти средства не дают счастья, но они приучают обходиться без него и, как говорится, запасаться терпением, делая из нужды добродетель. Эти краткие размышления о счастье отбили у меня вкус к сочинениям на эту тему, в которых стиль выдается за суть дела, остроумие занимает место здравого смысла, в которых стремятся ослепить обаянием пошлого красноречия — за отсутствием серьезных доводов — и в которых сломя голову бросаются в претенциозную метафизику, потому что не знают физики. По замечанию Фонтенеля [************************], только физика может уменьшить наши затруднения. Но без совершенного знания частей, составляющих одушевленные тела, и механических законов, которым эти части подчиняются в своих различных движениях, разве можно высказать о теле и душе что- нибудь, кроме бессодержательных парадоксов или пустых теорий, плодов беспорядочного воображения или чванливой самонадеянности? А между тем именно из недр такого невежества выходят все эти мелкие философы, великие созидатели гипотез, изобретательные творцы причудливых и странных фантазий, которые, не обладая ни теорией, ни опытом, считают, что лишь одни они знают философию человеческого тела. Явись им сама природа — они и то не признали бы ее, если бы она не соответствовала их представлению о ней. О, льстивое и угодливое воображение! Разве недостаточно для тебя стремиться к тому, чтобы нравиться и представлять совершенный образец прелести? Нужно обладать поистине материнской нежностью к своим порочным и безумным детям и быть довольным самим фактом своей плодовитости, чтобы пренебрегать тем, что в глазах других твои чада кажутся смешными и нелепыми. Действительно, пусть самолюбие, создающее авторов, в особенности плохих, тайно платит им похвалами, в которых публика им отказывает, раз этот вид вознаграждения, поддерживающий их бодрость, может впоследствии сделать их более дельными и даже превосходными авторами.