НОВЫЕ ВОЗРАЖЕНИЯ 

Затем, говоря о моих искусных ораторских приемах, ты слишком много делаешь мне чести, так как с искус&ствами я не знаком, и менее всего с ораторскими; раз&ве только ты называешь искусством тот природный дар, благодаря которому каждый из нас может выра&жать свои мысли при помощи речи. Конечно, я только следую природе, и, как обращался к тебе с помощью языка, точно так же и пишу тебе с помощью пера. Если же я то излагаю [свои мысли], то спрашиваю, то становлюсь более или менее настойчивым, происходит это не от искусства, но само по себе; и, каким бы ни обладал я остроумием, у меня есть постоянное и неизменное стремление выражать все, что я хочу сказать, как можно более ясно. Поэтому я точно так же не хотел бы, чтобы меня дурачили при помощи каких бы то пи было словесных прикрас; при этом и сам я далек от того, чтобы кого-нибудь дурачить, и ты не мог бы указать ни одного места, где бы я не действовал с подлинной искренностью, чистосердечностью и добро&совестностью и где предпочитал бы ораторское пскусст- во простоте. Что касается доводов, то я не знаю, какие из них ты называешь философскими, если только не носят названия философских все те подлинные, верные мысли, которые предназначены для отыскания истины, в то время как другие, как говорится, рождены и слу&жат для выяснения проблемы.

Пользовался ли я только чужими доводами, ничуть не подкрепляющими основное положение, пусть судят беспристрастные читатели; мне никогда не было свой&ственно похваляться тем, что я пришел к тем доводам, на основе которых вопрос может быть полностью исчер&пан.

И хотя легче ведь опровергнуть что-то ложное, чем доказать что-нибудь истинное, однако я знаю, ка&кой туман застилает человеческие умы и как велики всюду неустойчивость и колебание человеческого разу&ма: поэтому, как я не берусь высказывать никаких несокрушимых утверждений, так и сам ие собираюсь ничего сокрушать; и, как я не рассчитываю и не обе&щаю ничего доказать, точно так же я опасаюсь лишь того, чтобы не согласиться опрометчиво с любым, кто выдвигает свои догматы.

Так я действовал и в отношении тебя; ибо, когда я сформулировал доводы, которые должны были быть те&бе представлены, я назвал их «Сомнения»; я не мог быть таким беззаботным, как ты, который расточил в качестве доказательств то, что намерен был защищать. И ты неправильно считаешь, что я прочел твои «Раз&мышления» лишь из страсти к противоречию и что затем я привел только шуточные сомнения. Зову в свидетели всемогущего бога, что я не мог готовить&ся к чтению с более чистым стремлением к познанию, постижению и одобрению твоих доказательств и что я просто изложил оставшиеся у меня сомнения.

Предмет, с которым мы имеем дело, слишком серье&зен, слишком важен для нас, чтобы я считал возмож&ным шутить по его поводу. Дело идет об истине, кото&рая добывается путем доказательства. Кто же, когда видит ее, не любит или, скорее, не влюбляется в нее? Кто может, если он человек, сопротивляться ей или противоречить? И даже, когда я признался себе, что не почувствовал силы ни одного из твоих пространных

Доказательств, я спросил у некоторых знаменитых му&жей, весьма ученых, которые читали твои «Размышле&ния», не почувствовали ли они ее? Но я заметил, что они так же, как и я, ее не почувствовали. Будь уверен, мы немало были огорчены — мы, так много ожидавшие от тебя, столь великого мужа и в столь важном вопро&се, и оказавшиеся лишенными этой надежды! Общий глас поистине был таков: может ли быть, чтобы чело&век этот, вскормленный на занятиях математическими науками, столь сведущий в доказательствах, имел та&кие взгляды и обнародовал в качестве истинных дока&зательств то, что у нас, столь внимательных и так доброжелательно настроенных [читателей], не может вы&звать сочувствия? Или, быть может, гордый рукоплес&каниями, которые он стяжал за то, что придумал и до&казал нечто новое в геометрии, он стал считать, что может быть столь же счастливым и в других областях, и особенно в метафизике? Или он ставит ни во что многих людей, в том числе и Птолемея33а, который, буду&чи расположен к занятиям математикой, говорил, что он оставил нетронутыми теологию и физику? Послед&нюю — из-за неустойчивости материи, первую — из-за непостижимости природы божественного? Наконец, мо&жет быть, после того как в своей «Синоптике»34 он обещал столь богатый урожай, он считал, что читатели его должны удовольствоваться надеждой, а не иссле&довать усердно, полны ли или пусты колосья?

III.

Далее, следует удивляться, с какой беспечно&стью ты, цитируя круииейших ученых, обладающих со&кровенным даром, заявляешь, что ты так проследил их мысли, что осмелился выставить их в качестве верней&ших и очевиднейших доказательств; ты добавляешь также, что эти доказательства такого свойства, что ты не видишь иного пути для человеческого гения, на ко&тором когда-либо могли бы быть найдены лучшие; на&конец, ты призываешь, чтобы те, кто считает твои до&воды доказательными, заявили об этом и засвидетельст&вовали бы это публично.

Но ведь упомянутый священный дар уже возвысил и сейчас еще выдвигает много великих людей, доста&точно высоко стоящих в этих вопросах; неужели же ты

думаешь, *ito еще не родился никто, кто бы заметйл нечто подобное? Может быть, ты считаешь, что и в бу&дущем никогда никто не появится, кто сможет в чем- либо разобраться лучше, чем ты? Неужели ты дума&ешь, что все они, сколько их есть и сколько еще будет, должны будут зависеть от тебя в одобрении высоких догматов? И ты не счел, когда сам себе доказывал свои положения, что обнаружил полное непонимание способа, которым можно было бы убедить христиан? Ибо за то, что ты обнародовал все, что мог измыслить по этим вопросам, тебя никто бы не осудил, наоборот, ты заслужил бы похвалу. Ведь истина — это как бы триумф победителя; никому не запрещено стремиться к ее достижению, и для того, кто наконец ее достигает, она сама — награда за труды. Но то, что ты счел воз&можным измыслить, будто указанный благословенный дар так обязан твоим поучениям, что без них был бы слеп (причем, по-твоему, он своим авторитетом на&столько освящает это, что сомневаться далее недопу&стимо) ,— это удивляет и поражает. Ведь это, несом&ненно, должно означать, что либо невозможно сомне&ваться в силе твоих доказательств, либо, скорее всего, следует дать им высочайшую оценку, ибо ты считаешь заслуживающим внимания лишь то, что способно по&велевать всеми смертными, и ты так всеми силами стремишься придать этому царское величие, что впол&не можешь себе вымостить путь к тирании над умами.

Но поверь мне, либо рассуждение не есть доказа&тельство, либо оно самоочевидно, и не к чему выпраши&вать себе авторитет, который сам обладает силой убеж&дения; ведь он собственной своей силой добивается признания, а если он его не добивается, то, следова&тельно, ист и доказательства; при этом авторитет слу&жит не тому, чтобы его принимали за доказательство, но тому, чтобы выводы, которые не приобретают убе&дительности на основе предпосылок, приобретали бы ее благодаря авторитету говорящего. Похоже, что здесь отсутствует высокий дар, который мог бы подтвердить твои обеты, — тот дар, который обычно освящает не до&казательства, а выводы! Он понял, как неустойчив ра- зум человека, как он немощен, и потому пе ищет в нем подкрепления догматов. Он ищет поддержки в Свя&щенном писании и в других священных канонах веры и оставляет совершенно нетронутыми основания (если таковые имеются) со всей их значимостью (если тако&вая есть). И не потому, чтобы он не знал, что некото&рые из них имеют значительное преимущество перед остальными, но потому, что онн как бы дымный огарок В СИЯНИИ веры и в сравнении с этим сиянием выглядят так, как если бы они были сопоставлены с солнечным светом, и он не станет смешивать их с величием и блеском веры. Он считает человеческие суждения дока&зательствами иного рода и полагает, что святая вера должна сама себе быть прочнейшим основанием. Он считает даже большей частью неподобающим приво&дить основания, дабы не умалялось величие вещей, в которые надлежит верить, если станут считать, что че&ловеческий разум может с ним сравняться, а также дабы нечестивцы не решили, что они могут с помощью этих оснований привести нас к вере в то, во что они сами из-за слабости оснований не верят, причем на&ходят таким образом извинение своему неверию. Впрочем, он не пренебрегает [этими основаниями], но и не ручается за то, представляют ли они собой или нет [достаточные] доказательства. Ибо ему хорошо из&вестно, что разных людей убеждают различные [дока&зательства]; некоторые доказательства одни принима&ют, другпе нет, и наоборот. Он допускает доказатель&ства постольку, поскольку они имеют силу, и разре&шает, чтобы непоколебимый столп веры, однажды воздвигнутый, подпирал эти доказательства в том виде, в каком они существуют. Можно подойти к твоим доказательствам с такой же меркой, но поскольку ты пожелал возвести их в ранг догматов веры, то надо сказать, что для этого многого недостает и скорее всего следует их отвергнуть. Да не будет нечестивцев, ко&торые подумали бы, что мы склоняемся к вере не в си&лу ее собственных заслуг, а благодаря этим доказа&тельствам; п пусть по крайней мере не вздумают они черпать более веские доводы у ученых мужей, вообра&зив, что эти последние выдвинули следующее осново- положение: У человеческого гения нет иного пути, на котором можно было бы найти лучшие [доказательст&ва]. Я уж не упоминаю здесь о тех словах, которые ты осмелился написать одному из них: Вследствие этого, если только можно здесь молвить правду, не опасаясь вызвать недоброжелательство, я осмелюсь выразить на&дежду, что придет когда-нибудь время, когда мнение, считающее акциденции реалиями35, будет отвергнуто теологами как несогласное с разумом, непостижимое и малонадежное в вере, и моя точка зрения будет при&нята вместо нее как верная и несомненная. Я не счел нужным здесь скрывать это и т. д.

IV. Кроме того, следует удивляться, как это ты мо&жешь считать свой ум настолько возносящимся над умами всех остальных людей, что, когда они расходят&ся с тобой во мнениях, ты начинаешь утверждать, буд&то их умы полностью погружены в чувства, в высшей степени далеки от метафизического образа мышления и т. д. Ибо если ты считаешь, что они ничего не вос&принимают, кроме чувственных ощущений, и совсем не способны метафизически мыслить, то можешь ты при этом утверждать что-либо иное, кроме того, что их вос&приятие и образ мышления отличны от твоего? И еще спрошу тебя: что это такое — метафизический образ мышления? Я не спорю здесь с тобой о значении этого термина, который последователи Аристотеля относили к той части философии, которую он сам назвал теоло&гией36. (Я имею здесь в виду естественную теологию, опирающуюся на разум, которую надо отличать от тео&логии сверхъестественной, опирающейся единственно па авторитет проявляющего себя божества.) Я утвер&ждаю только, что метафизика это или теология — это не что иное, как платоновская диалектика, потому что последняя основана на разуме; таким образом и полу&чилось, что последователи [Аристотеля] называли ее рациональной и интеллектуальной, ибо они считают, что божественные вещи воспринимаются не чем иным, как разумом и интеллектом. И твой упомянутый выше образ мышления не может быть поэтому ничем иным, кроме диалектики, т. е. он может быть только рацио&нальным и интеллектуальным. А поскольку твой ра- зум и понимание заняты здесь вопросами существо&вания бога и отчуждаемости человеческой мысли, то у тебя не может быть иного метафизического образа мышления, кроме того, которым ты поль&зуешься для своего рассуждения и постигаешь, с одной стороны, что бог существует, а с другой — что человеческая мысль отчуждаема. Итак, ког&да ты утверждаешь, что другим не свойствен метафизи&ческий образ мышления, ты тем самым утверждаешь, что они не рассуждают и не понимают, что бог сущест&вует и что человеческая мысль отчуждаема. Но разве твоя аргументация привела тебя к этому не потому, что ты не можешь вынести возражения других, что ты чрезмерно чванишься своим разумом и пониманием, как будто бы твоя способность суждения — совершен&нейшая из всех и ничто ей не может И IIC должно быть противопоставлено? Я не собираюсь здесь исследовать вопрос о разуме и понимании других людей, насколько они совершенны или несовершенны; скажу лишь, что когда люди рассуждают о боге и считают, что он суще&ствует и что мысль человеческая отчуждаема, то они воспринимают и то, что находится за пределами их чувств, и образ их мышления не может не быть мета&физическим. Ибо чувственно то, что воспринимается чувственным же; но если кто-либо переходит от чувст&венного к умопостигаемому или созерцает невидимое, божественное, постигнутое интеллектом на основании того видимого, что создано богом, то это [функция] ра&зума и интеллекта. Эти люди отличаются от тебя тем, что ты считаешь, будто без предварительного чувствен&ного восприятия сразу переходишь к умопостигаемому и к пониманию не только существования и взанмоот- чуждаемости бога и мысли, но и к ясному и отчетли&вому пониманию сокровенной природы того и другого; они же считают чувственное восприятие ступенью к пониманию, и, коль скоро уж понимают, то понимают, что бог и отчуждаемая мысль существуют, но не заяв&ляют на этом основании, будто понимают, что они со&бой представляют. Но так как они тебя не поддержива&ют и заявляют, что существуют кое-какие сомнения от&носительно твоего способа рассуждения и понимания вещей, а также недостаточно тебе рукоплещут и льстят, то ты не можешь этого снести, сердишься и объявля&ешь их погрязшими в чувственных восприятиях, чуж&дыми метафизического мышления и людьми плоти, так, как если бы ты сам был единственным метафизиком или теологом по природе и кроме тебя никто не мог бы претендовать на то, чтобы подняться над чувства&ми и мыслить абстрактно, насколько это позволяет природа. Как будто бы тебе одному дорога истина и никто кроме тебя не заботится о ней и не может ее постигнуть. Ведь вот что ты говоришь по этому пово&ду: Так как до сих пор у нас не было идей относитель&но всего того, что касается ума, кроме совсем смутных и смешанных с идеями чувственных вещей, и так как здесь первым и главным был вопрос о том, почему ни&чего из того, что говорилось до сих пор о душе и о бо&ге, не могло быть достаточно ясно понято, то я решил, что сделаю нечто весьма важное, если покажу, каким образом следует различать свойства, или качества, ума от качеств тела. И хотя еще раньше многие указывали, что для постижения метафизических вещей надо от&влечь ум от чувств, однако никто до сих пор, насколь&ко я знаю, не показал, каким образом этого можно до&стигнуть. Истинный путь к этому, и с моей точки зре&ния единственный, показан в моем втором «Размышле&нии»; но путь этот таков, что недостаточно однажды его обозреть, много раз надо его обследовать и повто&рять заново, чтобы житейскую привычку смешивать умопостигаемые вещи с телесными уничтожить с по&мощью противоположной и во всяком случае недавней привычки к их различению.

V. Итак, положившись на это мнение о самом себе, ты презираешь других и сравниваешь себя или любого своего единомышленника с тем, кто, совершив плава&ние в Америку, сообщит, что существуют антиподы, и заслужит таким образом больше доверия, чем тысячи людей, отрицающих это на том лишь основании, что они этого не знают. Если бы только ты мог с равной степенью очевидности сделать для нас ясным то, что ты рассказываешь об этом плавании твоего ума, и он, вер&нувшись, мог бы указать нам путь, по которому мы псь плыли бы, распустив паруса (если, только те, кто от&рицает существование антиподов, захотели бы отпра~ виться с ним вместе в Америку), и уступили бы твоему мнению! Но объясни нам — поскольку ты утвержда&ешь (хотя мы и думаем иначе), что ни один приведен&ный нами довод не уничтожает силу этих твоих рассуж&дений, или по крайней мере во имя того, что мы не от&казываемся отправиться с тобой в плавание и следуем за тобой даже в твоем рассуждении об антиподах, — почему мы нигде не находим эту твою опору — антипо&да? И не следовало ли нам ожидать вместо антиподов сциоподов, энотоцетов, астомов, пигмеев и прочих наро&дов, о которых некогда грезили Мегасфен и Диамах? 37 Ты говоришь, что мы недостаточно внимательно и серь&езно следим за ходом твоих размышлений, не отделяем ума от чувств, не отказываемся от предрассудков, и потому ты решительно отвергаешь наши суждения и пренебрегаешь ими, как если бы они не имели никако&го значения. Отвергай и пренебрегай как угодно; но и нам пусть будет позволено с равным правом поступать так же. Однако достаточно и того, что мы представили все [доводы], какие только можно потребовать от лю&бителей истины, но не почувствовали у тебя необходи&мую силу доказательства. Ты говоришь, что твои до&казательства несколько длинны, наподобие некоторых геометрических доказательств, и от того, что они вос&принимаются как нечто целостное, они выигрывают в наглядности. Но пусть они будут настолько длинны, насколько это тебе нужно, и настолько же сложны: почему же, однако, получается, что не существует ни одного геометрического доказательства, которое, лишь только мы восприняли всю его последовательность, не обнаружило бы сразу своей наглядности и не заставило бы наш ум — хотим мы того или нет — с ним согла&ситься? Твои же эти доказательства, даже после того как они восприняты целиком, не становятся для нас очевидными и никак не побуждают нас к их призна&нию. И разве справедливо твое утверждение, что они не только подобны геометрическим доказательствам, но и превосходят их достоверностью и очевидностью? А поскольку ты утверждаешь, что они весьма нагляд- ны, то позволь спросить: неужели только благодаря тб- бе станет ясным то, что, несмотря на высокую, по тво&им словам, степень очевидности, настолько неясно?

Наконец, ты утверждаешь, что можешь с полным основанием сделать вывод, что то, что ты написал, не столько опровергается авторитетом ученейших, мужей которые, не раз перечитав это, все еще не могут с этим согласиться, сколько, напротив, подтверждается их ав&торитетом, поскольку, тщательнейшим образом исследо&вав твои доказательства, они не обнаружили в них ни&каких ошибок или паралогизмов. Но если ты (посколь&ку у тебя в запасе достаточно слов, с помощью которых ты, как это принято у ученых, мог бы дать ответ по по&воду твоих спорных аргументов) и не признал за собой никаких ошибок и паралогизмов, то это не значит, что авторитет упомянутых ученых укрепил твои позиции; скорее он заставил заподозрить написанное тобой в не&которых паралогизмах именно потому, что, столько раз перечитав твое сочинение, ученейшие мужи не смогли с ним согласиться. Ибо они и сами считали, что заметили у тебя различные паралогизмы; и, кроме того, поскольку отдельные твои доводы, будучи неоднократно пересмотрены и поняты, не вызывают сочувствия (раз&ве только ты считаешь одного себя орлом, других же сычами), это доказывает, что доводы недействительны и в них скрывается какой-то паралогизм, который — если только это не погрешность формы — обращает по&сылки против них самих. Допустим, в твоем доказа&тельстве пока еще не вскрыт паралогизм; но разве это мешает тому, чтобы либо сами те, кто с тобой спорил38, или другие лица, более проницательные, в будущем обнаружили этот паралогизм, особенно если принять во внимание постоянную неочевидность [твоих доказа&тельств] — единственное препятствие для снискания одобрения ученых мужей? Это весьма похоже на то, как если бы был зарыт клад в месте, которое ни тебе, ни мне не известно, и вдруг ты, случайно увидев земляную насыпь, решил бы, что клад находится именно там, на том основании, что-де иной причины для того, чтобы накопать в этом месте землю и сделать насыпь, не было. Ведь если я не соглашусь с этим, хотя я и не знаю, какой еще случай мог послужить тому, что здесь была вырыта и насыпана земля, это не значит, что та&кого другого случая не могло существовать; прав ли ты будешь, если на основании моего неведения станешь делать заключение, что случай, в который ты поверил, истинный, и ты, чрезмерно на себя положившись, ре&шишь, что попадешь как раз на то место, где зарыт клад? Как будто не может найтись никого другого, кто знал бы истинную причину [появления этой насыпи] и мог бы показать, что ты, будучи чрезмерно самоуверен&ным, просто бредишь? Истину следует узнавать из того, что написано, и даже читателям должно быть дозволено судить, содержатся ли в этом ошибки или паралогизмы, не говоря уж об ученых мужах; и хотя я не отношу себя к их числу, все же я, хоть и человек темный, ука&зал тебе на них в предложенных тебе «Сомнениях».