МОЖЕТ ЛИ СВОБОДА ВЫСКАЗЫВАНИЯ МНЕНИЙ БЫТЬ ВРЕДНОЙ ДЛЯ ОБЩЕСТВА; НЕ ВРЕДНЕЕ ЛИ В ЭТОМ ОТНОШЕНИИ ПРИНУЖДЕНИЕ, ЧЕМ ПОЛНАЯ СВОБОДА 

Здесь следует различать высказывание мнений и сами эти мнения. Если высказываются суждения, вредные для общества, это еще не значит, что и их высказывания вредны для общества.

Например, Э *** высказал очень вредные суждения, но сделал это так забавно, что принес обществу больше пользы, чем вреда.

Итак, необходимо выяснить, можно ли повредить обществу, высказывая свое мнение о чем-либо; нам не нужно выяснять, какие именно суждения способны оказаться вредными, а следует только узнать, можно ли нанести людям ущерб, высказывая их. Ясно, однако, что высказывание человеком каких-либо мнений может оказаться вредным только в том случае, если вредны сами эти мнения; иначе говоря, высказывая мнения, способствующие благоденствию общества или по крайней мере нейтральные по отношению к нему, никогда нельзя повредить обществу.

У меня потребуют доказательств выдвинутого мною положения; я не откажусь их дать, каким бы очевидным оно мне ни казалось.

Высказывание мнений я определил как действия людей, при помощи которых они сообщают другим людям свои мысли по поводу тех или иных утверждений. Если эти мысли не вредны для общества, если они содействуют его благу или нейтральны по отношению к нему, то они могут либо оказать на него благотворное воздействие, либо не оказать никакого; отсюда следует, что, заставляя эти свои мысли существовать вне нас, высказывая их, мы не можем причинить обществу никакого вреда.

Чтобы сделать данное доказательство еще более очевидным, добавим, что эти мысли могут причинить вред лишь тогда, когда их используют в дурных целях: например, когда плут похваляется мыслями о честности, чтобы обмануть хорошего человека, или когда волокита разглагольствует о долге человека выполнять свои обещания, чтобы злоупотребить доверием девушки.

Поскольку, высказывая мнения невредные или нейтральные, мы не наносим ущерба благу общества, посмотрим, можно ли повредить ему высказыванием вредных мнений.

Я называю вредным мнением такое мнение, которое оказывает пагубное воздействие на общество, в том случае если воздействие этого мнения соответствует его природе. Я называю вредным то мнение, которое утверждает, что добродетели и пороки не различаются между собою коренным образом, что они определяются лишь воспитанием и т. д.; если бы воздействие подобного мнения соответствовало его природе, все люди или большинство из них уверились бы в этом и действовали бы соответственно, что повлекло бы за собою огромное несчастье для всего общества.

Итак, для того чтобы высказывание каких-либо мнений могло оказаться вредным, необходимо, чтобы сами эти мнения были вредными и чтобы их вредная природа была доказана людям, ибо эти создания могут считать какие- либо мнения вредными, объявить их таковыми и соответственно действовать лишь после того, как они убедятся в этом, а подобная убежденность может появиться только в результате обоснованного доказательства вредности мнений.

Следовательно, до тех пор, пока не будет доказано, что те или иные мнения вредны для общества, люди не будут считать их таковыми, хотя бы эти мнения сами по себе и были вредными; то же самое относится и к высказыванию этих мнений.

Я предвижу, что со мной будут легко соглашаться, пока речь идет о том, что высказывание мнений, невредных для общества, также невредно; однако следующее мое предположение, а именно то, которое утверждает, что высказывание вредных мнений не может повредить обществу, будет встречено более сдержанно. Я даже предвижу, что правильность этого предположения будут отрицать, несмотря на все мои доказательства и вопреки их очевидности, и что за неимением доводов мои противники вооружатся оскорблениями, лишь бы не допустить истину, столь благотворную для развития наук и способствующую благополучию разумных существ.

Раз мы доказали (и по-моему, достаточно основательно), что возможное использование невредных мнений в дурных целях не делает вредным* их высказывание, посмотрим, нельзя ли расширить смысл данного утверждения и распространить сферу его воздействия на данное предположение.

Обычно говорят: abusus поп tollit usum 3; это означает, что злоупотребление какой-либо вещью не есть еще достаточное основание для того, чтобы род человеческий, и в особенности люди, которым она могла бы долго служить, лишились ее. Церкви и вообще всякие молитвенные собрания, точно так же как сборища, которые устраиваются с целью развлечений, часто служат местом, где молодые люди плетут свои любовные интриги.

Вредными мнениями мы называем такие мнения, которые могут вызвать дурные последствия, соответствующие природе этих мнений; под невредными мнениями мы подразумеваем такие мнения, которые могут вызвать хорошие последствия, соответствующие их природе.

Но разве не ясно, что, рассматривая вещи сами по себе, мы совсем не продвигаемся вперед в поисках того, что содействует благу общества, а что ему препятствует; разве не ясно, что все вещи необходимо рассматривать относительно всего мироздания, для того чтобы можно было различить, что противоположно его интересам, а что соответствует им? Все сущее в мире существует не изолированно, а в определенной связи со всем Целым (avec 1е Tout).

Итак, рассмотрев вещи во всем их объеме, необходимо сказать следующее: все, что по своей природе вызывает или должно вызывать дурные последствия, несмотря на то, какие при этом преследуются цели, и все, что может вызывать дурные последствия и не может вызвать хороших,— вредно для общества; таким образом, вредные суждения — это такие суждения, которые по своей природе могут или должны вызвать дурные последствия и не могут вызвать хороших, или же такие суждения, дурные последствия которых обязательно будут преобладать над хорошими, в каких бы целях эти суждения ни использовались.

В первую очередь я буду исследовать, могут ли мнения причинить вред не только в силу того, что их используют в дурных целях; отсюда во вторую очередь будет следовать, что не может существовать мнений, дурные последствия которых должны преобладать над хорошими, в каких бы целях эти мнения ни использовались. Поскольку использование мнений в дурных целях не делает их вредными, значит, будет доказано, что они на самом деле не вредны и что высказывание их также не вредно; но сначала я докажу, что мнения могут оказаться вредными только в результате их использования с дурными намерениями; а как только я докажу, что не может существовать мнений, дурные последствия которых обязательно должны преобладать над хорошими, в каких бы целях их ни использовали, будет решено, что вредных мнений не бывает и что высказывание каких бы то ни было мнений не может быть неблагоприятным для человеческого общества.

Я называю использованием чего-либо в дурных целях употребление во зло того, что по своей природе могло бы принести пользу; а также употребление в дурных целях того, что по самой своей природе должно привести к плохим последствиям.

Я утверждаю, что мнения могут оказаться вредными только в том случае, если их дурно используют; я доказываю это следующим образом. Всякое мнение, всякая мысль о том или ином положении, может быть истинной или ложной. Я не представляю себе, что можно дойти до такой степени ослепления, чтобы полагать, что истина, верная мысль способны повредить обществу. Тогда уж следовало бы запретить всякое выражение своих мыслей. Однако для блага общества необходимо, чтобы люди сообщали друг другу свои мысли, а создатель хочет, чтобы мы стремились к благу общества. Но как можно способствовать общественному благу, если мы не знаем, в чем оно состоит, и как можно узнать это, не имея на этот счет никаких верных мыслей? Значит, бог хотел, чтобы у нас были верные представления об общественном благе, а следовательно, чтобы мы делились ими с другими людьми. Но так как высшее существо не может одновременно желать двух вещей, противоположных по своим целям, то совершенно очевидно, что верные представления, истинные суждения не могут быть вредными; а отсюда следует (в силу всего сказанного нами выше), что высказыванием подобных суждений можно причинить вред обществу только в том случае, если их используют в дурных целях.

Но можно ли причинить вред обществу высказыванием ложных мнений? Ведь именно в силу того, что они ложные, они уничтожают сами себя или без труда могут быть уничтожены нами; а отсюда следует, что они не способны привести к дурным последствиям и могут оказаться вредными только в том случае, если их используют в дурных целях.

Предположим, например, что догма о полигамии вредна обществу; это утверждение либо можно доказать, либо нельзя. Если его можно доказать, то либо все аргументы противной стороны окажутся несостоятельными, либо они оставят вопрос нерешенным.

Я знаю, мне возразят, что ложные идеи могут иметь благовидную внешность, что благодаря искусству изящно выражать свои мысли, красиво писать, с убедительным видом выдвигать идеи, наконец, благодаря искусству пользоваться софизмами ложным суждениям можно придать блистательную видимость истины.

Я признаю это; но данное рассуждение в большей степени направлено против моих противников, чем против меня, ибо в таком случае получается, что опасно не само высказывание мнений, а та манера, в которой их высказывают; я не собираюсь здесь обсуждать эту странность. Пусть запрещают говорить и писать тем, кто дурно использует свой язык и свое перо, — это законно; но мы не должны поддаться ослеплению настолько, чтобы заставить невинных страдать из-за виновных. Пусть докажут публике, что такая-то книга сплошь соткана из софизмов, хитроумно соединенных между собой, и что поэтому ее автору нельзя позволить оглашать свои мысли; пусть обоснованно докажут, что сочинения такого-то писателя заслуживают лишь всеобщего презрения. Зачем позволять освистывать себя?

Ведь человеку, чей рассудок не может не согласиться с очевидностью и не способен одобрить ложь, совершенно ясно, что только в зависимости от того, как используются мысли, высказанные тем или иным человеком, их влияние на общество оказывается вредным или полезным и что только из-за поспешности, небрежности, лени, высокомерия и т. п. оказывается дурно истолкованной та мысль, которая могла бы принести пользу обществу, если бы ее внимательно и тщательно рассмотрели. Итак, я спрашиваю, разве, говоря по совести, мы не причиняем вреда роду человеческому, лишая его тех идей, которые способны нанести ему ущерб только потому, что некоторые люди из- за своих пороков употребляют их во зло?

Мне возразят, что мои рассуждения хороши для республики Платона или для государства, построенного согласно идеям Моруса 4, что людей следует принимать такими, какие они есть, учитывая их недостатки. Я представляю себе моралиста, который говорит мне, что все только что подробно рассказанное мною хорошо в теории, но не годится на практике. Как! Я доказываю, что бог хочет того-то и того-то, а моя убежденность в этом оказывается лишь спекулятивным знанием! Моя душа скажет мне: твой создатель не хочет, чтобы ты злоупотреблял своими чувствами, — а я пущусь в разврат! Я докажу, что я должен предпочесть благо моей родины своему собственному благу и благоденствие более важного члена общества своему собственному благоденствию, а все мои доказательства ни к чему не приведут, и мне не останется ничего иного, как забавляться этими истинами. Вы боитесь софизмов? Учитесь понимать их, вместо того чтобы тратить время на бесполезные удовольствия, и, поскольку вы можете согласиться только с очевидностью, знайте, вы будете в ответе за то, что по своей небрежности или лени вы дурно истолковали мысли других людей.

Как! Из-за кучки невежд и лентяев нужно лишить род человеческий всего самого для него дорогого? Но ведь можно, не лишая его всего этого, предотвратить опасность и не допустить ничего, что пагубно для него. Я бросаю вызов всей Вселенной: пусть мне покажут хоть одно существо, которое было бы до глубины души убеждено в чем-либо ложном. Клитандр читал Гоббса, он влюблен в него. Бог, добродетель, пороки — все лишь фантом для Гоббса. Извратил ли он ум Клитандра? Нет. Его ум нашел в Гоббсе то, чего желало его сердце. Если обстоятельства мешают нам вникнуть в какие-то истины, положимся на людей, жизнь которых больше, чем их слова, свидетельствует о том, что стремление к общественному благу они считают своим долгом. Делайте для другого то, что вы хотите, чтобы сделали для вас. Пусть это правило будет вашим законом и вашей религией. Ваша душа подсказывает вам, что создатель не хотел ничего иного.

Согласитесь, ведь нет ничего смешнее, как запрещать людям высказывать опасные мнения, ссылаясь на то, что некоторые умы могут их дурно истолковать. А поскольку мнения могут оказаться вредными лишь в этом отношении, значит, совсем не существует мнений, способных причинить вред, если только их не истолковывают в дурном смысле; следовательно, интересы общества требуют, чтобы люди могли свободно и без всяких ограничений высказывать свои мысли.

Я не собираюсь ограничиться этими доказательствами. Я высказал ранее предположение, что поиски истины неотделимы от блага общества, имея целью показать, что в силу одного этого аргумента одни люди не могут иметь права мешать другим людям высказывать свои мнения о чем бы то ни было. Теперь мы докажем, что свобода высказывания мнений неразрывно связана с благом общества. Нужна большая смелость, чтобы отрицать данные посылки; но так как от моих противников всего можно ожидать, я берусь доказать эту аксиому.

Истинно или ложно утверждение о том, что мир склонен к добру и злу? Если оно ложно, значит, ложно, что бог желает блага для всего созданного им; значит, ложно, что он существует, значит, ложно то, что я пишу. Я не собираюсь из кожи вон лезть, чтобы показать все безумие людей, думающих подобным образом. Мир склонен к добру. Это истина. Бог хочет, чтобы я стремился к добру. Это вторая истина. Не важно, как я узнал эту вторую истину: она является моей исходной точкой. Бог хочет, чтобы я способствовал благоденствию мира; но как это сделать? Мой разум должен научить меня. Иначе говоря, бог хочет, чтобы я постиг, в чем заключается благоденствие мира. Но можно ли постичь эту истину без ее поисков? Значит, нужно, чтобы я искал, в чем состоит благоденствие мира. Но как постичь, в чем состоит благоденствие мира, не зная свойств самого мира? И как приобрести это знание без поисков? Итак, все мы, разумные существа, обязаны стремиться к познанию свойств мира; но так как истины — это также свойства мира, значит, из данного рассуждения следует, что для того, чтобы способствовать благоденствию мира, необходимо искать и познавать истины; а уж отсюда следует, что никакая истина не может быть вредной для общества и что поиски и обнаружение истины способны принести обществу лишь огромную пользу. Таким образом, мы доказали, что все способствующее обнаружению истины полезно обществу, а в силу этого связано с общественным благом и необходимо ему. И так как мы доказали, что совершенно невозможно обнаружить истину без ее поисков, значит, общественная польза требует этих поисков. А отсюда следует, что, раз для поисков истины абсолютно необходима свобода высказывания мнений, значит, эта свобода неразрывно связана с благом общества.

Не нужно обладать гениальностью Ньютона, чтобы понять, что без полной свободы высказывания суждений невозможны никакие поиски истины: ведь то или иное предположение не может считаться истинным и доказанным до тех пор, пока существуют аргументы, опровергающие его, или пока имеются серьезные доводы в защиту противоположного мнения. Поэтому, только уничтожив все, что способно пошатнуть прочность какого-либо утверждения, можно с гордостью назвать его строго доказанным; в противном случае оно будет лишено очевидности, столь необходимой для всякой истины. Отсюда вполне закономерно следует, что без свободы высказывания мнений нельзя быть полностью уверенным ни в одном положении. Значит, без свободы высказывания мнений мы никогда не сможем убедиться в истинности того или иного утверждения, а в силу этого мы не сможем воспользоваться им, чтобы вывести из него следствия, если их не рассматривать, конечно, просто как игру ума и воображения.

Чтобы сделать данное рассуждение более наглядным, приведем один пример. Существует много стран, где запрещено свободно высказывать свои мысли о божестве. Может быть, Англия — это единственная страна, где не преследуются люди, имеющие на этот счет весьма оригинальные мнения. Но мне хотелось бы знать, можно ли, следуя законам логики, считать доказанным существование бога, пока имеются доказательства как за, так и против утверждения об его существовании. Как можно убедиться, что какое-то положение очевидно доказано, раз мы сами отвернулись от всего, что говорит против него, запретив людям, прилежно старавшимся обнаружить, истинно ли данное положение или ложно, высказывать свои мысли, если они это положение опровергают? Вот перед вами два человека, одинаково убежденных в своей правоте, однако один из них выслушивает доводы другого, а сам остается невыслушанным; кому из них вы поверите, кто из них заслуживает большего доверия, если у вас нет ни времени, ни сил, чтобы самому разобраться в данном вопросе? И после этого еще находятся люди, твердящие о своей убежденности в существовании бога и преследующие атеистов! По-моему, люди подобного рода — просто обманщики, не заслуживающие ни малейшего внимания.

Итак, нетрудно решить, как мало у нас надежд на обнаружение истины и как мало причин чваниться ее обладанием, если нам позволено высказывать мнения, только совпадающие с теми, которые публику заставили принять и проглотить известные лица. В качестве примера я снова хочу привести положение о оуществовании бога или, скорее, о природе божества.

Как известно, г-н Лейбниц доказал, что из всех возможных миров избранным оказался наш мир, а следовательно, он был единственно возможным по отношению к божественной природе. Идя от следствия к следствию, Лейбниц доказывает, что бог не мог создать никакого другого мира. Я считаю, что это совершенно очевидная истина, доказательство которой не нуждается в длинной цепи умозаключений. Но из нее делают вывод, что система Лейбница лишает бога свободы и что, следовательно, она достойна порицания; многие люди не осмеливаются упоминать о ней из страха, что их назовут еретиками, атеистами, спинозистами и т. п. Однако, внимательно изучив систему Лейбница, рассмотрев ее, как подобает философу, нетрудно убедиться в том, что данное обвинение имеет силу только в глазах людей, имеющих свой собственный, особый взгляд на свободу; эти люди считают, что сущность свободы заключается в возможности проявить безучастность, в возможности не принимать определенного решения. Но до тех пор, пока не доказано, что сущность свободы заключается именно в этих свойствах ума, остается недоказанным и то, что система г-на Лейбница лишает свободы высшее существо. А поскольку наиболее свободными мы бываем тогда, когда имеем возможность определять свою волю, то гораздо правильнее считать, что совершенная свобода заключается в наиболее быстром определении нами своей воли; поэтому можно сказать, что бог не выбирает что-то в собственном смысле этого слова, а всегда определяет сам себя. Вот вершина могущества, направляемого высшей мудростью. Таким образом, система г-на Лейбница не только не лишает бога свободы, а признает ее за ним во всей ее полноте.

Каким бы очевидным ни казался мне данный вывод, я нисколько не удивлен, что некоторые люди считают его несовместимым с божественной природой. Я не собираюсь вникать здесь в этот вопрос, но я спрашиваю, кому лучше довериться в том случае, если сам не в состоянии найти истину,— людям, требующим, чтобы все следовали их убеждениям, в то время как сами они не желают слушать того, что подтверждает мнения других, или же людям, которые обдумывают и оценивают аргументы своих про- тивников и остаются уверенными в правильности своей системы только после глубоких размышлений? Ответ прост, и тем, кто настаивает на ограничении свободы высказывания мнений, я предоставляю возможность судить, какие преимущества могут они получить в том или ином случае. А если мы перенесем наши рассуждения в область религии, разве мы не сможем доказать, что свобода высказывания мнений и по этому вопросу никогда, ни в одном государстве не может быть ограничена? Разве существует другая область человеческого бытия, где бы знание истины оказывало большее влияние на благо общества и где бы различение истинного и ложного было столь важно для каждого человека? И разве не должны быть дороги для всего рода человеческого поиски истины в данном вопросе? Разве не наносится ему ущерб, если ограничивается свобода высказывания мнений в той области, которая должна быть свободной от всяческих ограничений, даже если бы удалось доказать, что в некоторых случаях этой свободе могут быть поставлены границы?

Не ясно ли после этого, что ограничение свободы приводит к последствиям, абсолютно противоположным тем, которые предполагались или, лучше сказать, которыми отговаривались, ибо совершенно непостижимо, чтобы в течение стольких лет нельзя было вывести из заблуждения людей, стремящихся узнать правду. К чему привели всяческие ограничения, запреты, что смогли сделать даже эшафоты и костры? Они лишь убедили публику в том, что высказывание тех или иных мнений запрещено потому, что на них невозможно возразить, невозможно доказать их ложность, если уж оказана такая милость и эти мнения попросту не объявлены ложными, чего, правда, на практике не случается.

Доказать, что высказывание людьми своих мнений может причинить вред обществу только в том случае, если эти мнения будут использованы в дурных целях, а также что свобода их высказывания неразрывно связана с благополучием рода человеческого, — это еще далеко не все; важно еще показать, сколь дурное воздействие оказывает принуждение на сами мнения.

Выше мы говорили об этом. Человек не осмеливается высказывать свои мысли из страха стать объектом ненависти предубежденных и ослепленных людей, с которыми ему приходится жить. Что больше может препятствовать обнаружению истины, а следовательно, счастью разумных существ? Если бы г-н де Мопертюи был рожден в стране, где господствует свобода суждений, разве не превзошел бы он Ньютона, которому он равен?

Свободу высказывания мнений ограничивают, сдерживают, запрещают, всячески ей препятствуют. Почему? Чтобы уберечь слабые умы от разврата, как будто это кусок полированного дерева, который можно испортить плохим рубанком или повредить неловким обращением. Вы, воображающие, что умы можно хранить от порчи так же, как материальные предметы, — знаете ли вы, что своими заботами вы развращаете эти умы, о сохранности которых вы так печетесь? Вы хотите, чтобы они полностью полагались на ваше мнение. Легкомысленные краснобаи, вам не поможет то, что вы считаете себя вдохновленными высшим божественным разумом: ваше поведение опровергает ваши речи, а ваша несправедливость — цель, которая, по вашим словам, стоит перед вами; ваша ложь покрывает вас позором. Пусть для сильных умов доказательством ваших догм служит их очевидность, а для слабых — ваше поведение, соответствующее вашим догмам. Вот ваш долг и единственное средство подчинить себе умы людей.

Ум от природы стремится не быть невежественным; он хочет знать, а потом уже соглашаться. Сотни и тысячи раз вы будете ему повторять, что вы правы, — он не поверит вам: он хочет сам убедиться в этом, ему нужны доказательства. Вялый и ленивый ум еле выслушает вас; ум же, стремящийся к истине, будет слушать вас с негодованием. Первый не возьмет на себя труда выяснить, кто прав — вы или ваш противник: он будет придерживаться того, что кажется ему более удобным. Второй обо всем хочет судить сам и соглашается только с тем, что заслуживает его одобрения. Если он слушает ваших противников, он обязательно выслушивает и вас; если же у него не будет возможности выслушать ваших противников, то вы тщетно будете ему что-либо втолковывать.

Умы, склонные к пороку, не изменятся, если вы не будете воздействовать на них. Убедите их в том, что они смиренно идут навстречу собственному несчастью. Этого вполне достаточно для их раскаяния. Если же они смеются над этим, то все ваши старания отнять у них их стимулы приведут лишь к еще большему упрямству и упорству с их стороны.

Книги Моисея вдохновлены богом. Так говорят, значит, нужно, чтобы я верил этому. Фокьон отрицает это, но ему запрещают высказывать свои соображения на этот счет. Если он ошибается, то почему ему мешают говорить?

Потому что он умеет хорошо продать свой товар и обладает даром убеждения. А что такое дар убеждения, если не искусство выдвигать самые очевидные или по крайней мере самые правдоподобные доказательства? Значит, от меня требуют, чтобы я поверил тому, что менее доказано, и отверг то, что лучше доказано? Нет, меня просто оберегают, опасаясь, что я попадусь на удочку изящных рассуждений, поскольку я сам не в силах разобраться, что истинно в одних выводах и что ложно в других; меня просто хотят предостеречь от ошибки. Но если я все же буду заблуждаться вопреки своей воле, меня нельзя за это больше винить. Достаточно, чтобы я использовал знания, данные мне богом. Общество может оказаться разрушенным. Моя душа, а вместе с ней и сотни тысяч душ других людей могут погрязнуть в разврате. Как! Бог создал Вселенную, которая способна стать несчастной и уничтожить самое себя, если люди будут послушны его воле? Нет. А как же? Бог позаботился обо всем и передал ваши души на наше попечение. Хотя данное рассуждение так же противоречит здравому смыслу, как утверждение, что радиусы одного и того же круга не равны, предположим, что оно верно, что случится? В худшем случае это утверждение вызовет сомнение, а так как оно граничит с чем-то сверхъестественным, пусть вера в него будет весьма умеренной. Нам нет нужды беспокоиться о тех, кто верит во все внушенное им их кормилицей и людьми определенного сорта. Мы тщетно будем им доказывать, что Иаков плохо поступил со своим братом,— для них он останется избранником бога.

Оставим же в покое заурядные умы и займемся людьми, которые способны быть убежденными в каких-либо истинах. Какое воздействие окажет на них запрет свободно высказывать свои мнения? Подобный запрет неизбежно обнаруживает страх, а следовательно, он указывает на некоторую неуверенность, боязнь, которые, разумеется, слабые умы не оставят при себе, а обратят на тех, кто должен обладать искусством приспосабливаться к их слабости. Что же произойдет? А то, что эти слабые умы перестанут доверять ученым. Вещь весьма опасная, особенно в обществе, основой которого должна служить убежденность в истине, каково бы ни было ее происхождение, равно как в обществах, цель которых — культ божества.

321

11 Ламетри

Приведем пример. Предположим, что два монарха спорят между собой и что один из них запрещает своим

подданным высказывать свое мнение относительно вопроса, по поводу которого идет спор, относительно причины их расхождений и доводов противника, — подобный запрет прежде всего обнаружит страх этого монарха и заставит его подданных сомневаться в справедливости его дела. Но если этот монарх прав, разве только его подданные будут лишены возможности убедиться в этом? Вспомним аргументы, которые мы уже приводили ранее. Кому вы поверите, если сами не в состоянии постичь истину — тому человеку, который позволяет предать гласности все доводы, или тому, который хочет утаить некоторые из них? Ответить на этот вопрос нетрудно.

С одной стороны, какая радость для подданных видеть, сколь справедливы поступки их государя, как это воодушевляет их на служение его делу! Разве могли бы без этого голландцы столь решительно защищаться от нападения несправедливых захватчиков? 5 Запрещая людям высказывать свои мнения, можно лишь заронить в них сомнение и полностью лишиться их доверия или даже внушить им мысль о том, что вы не правы и всячески пытаетесь скрыть это от них. Но если это так, если наложение запрета на высказывание мнений приводит лишь к тому, что люди начинают сомневаться в объекте этих мнений, то можно ли заставить их оставаться убежденными сторонниками религии, в то время как атеистам, вольнодумцам и прочим людям подобного рода не разрешается взяться за перо? Это очевидная истина, о чем так хорошо сказал в своем предисловии издатель «Человека-машины», которого, разумеется, нельзя обвинить в пристрастии: «К чему проявлять такое рвение и поспешность в замалчивании аргументов, противоречащих идеям божества и религии? Ведь это может вселить в сознание народа мысль, что его обманывают. А стоит ему начать сомневаться, прощай доверие, а следовательно, и религия!» 6

Г-н Формей также затронул эту истину в своей «Логике вероятностей», где он говорит: «Зачем бить тревогу при каждой попытке неверующих высказываться? Думая о них как о грозных и опасных противниках, мы делаем их такими». Из запрета свободно высказывать свои мнения обо всем вообще и о религии в частности эти истины вытекают с такой необходимостью, что я не в состоянии понять, как могло случиться, что в наш столь просвещенный век монархи еще оказывают поддержку людям, стремящимся к подобным ограничениям.

После того как мы доказали, что людям от природы положено пользоваться полной свободой при высказывании ими своих мнений, что этого требуют поиски истины и общественное благо, посмотрим, имеют ли монархи право лишать своих подданных этой свободы или ограничивать ее.