§15. Могут ли переживания одного и того же феноменологического рода (и в особенности рода «чувство») частично быть актами, а частично не актами
Еще одна трудность возникает в отношении родового единства интенциональных переживаний.
Можно было бы как раз подвергнуть сомнению, не является ли позиция, разделяющая переживания на интенциональные и не-интенциональные, просто поверхностной в том смысле, что те же самые переживания или переживания одного и того же феноменологического рода то имеют, то не имеют интенционального отношения к предмету.
Примеры, подтверждающие как одно, так и другое понимание, а также соображения, как разрешить это сомнение, были уже частично рассмотрены в литературе, а именно в связи со спорным вопросом, достаточно или нет признака интенционального отношения для выделения «психических фе-номенов» (как домена психологии). К тому же этот спор касался определенных феноменов из сферы чувств. Так как при определенных чувствах интенциональность казалась очевидной, то сомнение возможно было в двух отношениях: или же сомневались относительно этих актов, а именно: не присуще ли им интенциональное отношение только косвенно (uneigentlich), не принадлежит ли оно скорее непосредственно и неотъемлемо вплетенным в них представлениям; или же сомневались только в сущностном характере интенциональных отношений для класса чувств, так что эти отношения признавали за одними чувствами, а у других отрицали. Таким образом, связь этого обычно обсуждаемого спорного вопроса с вопросом, который мы здесь поставили,ясна.
Мы хотели прежде всего поразмыслить, обнаруживаются ли вообще в классе чувств те виды переживаний, которым интенциональное отношение свойственно по существу, а затем посмотреть, может ли это отношение отсутствовать у других переживаний этого класса.
а) Существуют ли вообще интенциональные чувства
В отношении многих переживаний, которые мы называем в совокупности чувствами, совершенно очевидно, что им действительно присуще интенциональное отношение к предметному.
Так обстоит дело, например, с удовольствием от мелодии, с неудовольствием от резкого свиста и т. д. Кажется, что вообще любые радости или огорчения, которые ведь радости или огорчения относительно чего-либо представленного, суть, само собой разумеется, акты. Мы можем при этом говорить не о радости, а об удовольствии и наслаждении от чего-либо, что является притягательным и располагающим к нему; не об огорчении, а о неприятном или болезненном чувстве от чего-либо, что вызывает отвращение, ит. д.Те, кто оспаривает интенциональность чувств, говорят: чувства — это просто состояния, а не акты, интенции. Там, где они относятся к предметам, они обязаны этим отношением только соединению с представлениями.
Последнее само по себе не вызывает никаких возражений. Брентано, который защищает интенциональность чувств, сам, с другой стороны, учит, причем не вступая в противоречие с самим собой, что чувства, как и все акты, которые не являются просто представлениями, имеют представления в качестве основы. Только к таким предметам можем мы относиться с какими- либо чувствами (geftihlsmafiig), которые стали для нас представленными посредством вплетенных [в эти чувства] представлений. Различие между спорящими сторонами обнаруживается лишь вследствие того, что одни хотят сказать, собственно, следующее:
чувство, рассмотренное само по себе, не содержит никакой интенции; оно не указывает, выходя за свои собственные пределы, на какой-либо чувствуемый предмет; только благодаря объединению с каким-либо представлением оно обретает определенное отношение к предмету, но это отношение определяется только посредством присоединения к некоторому интенциональному _о отношению, и само это отношение не следует понимать как ин- g тенциональное. Именно это оспаривают другие.
Согласно Брентано, здесь надстраиваются друг на друге две интенции: фундирующая доставляет представленный предмет, фундированная — чувствуемый; первая отделима от последней, но не последняя от первой.
Согласно противоположному пониманию, существует только одна интенция — представляющая.Внимательное воспроизведение положения дел {в феноменологическом созерцании}341' позволяет отдать решительное пред- is почтение пониманию Брентано. Когда мы испытываем удовольствие от какой-либо вещи или когда она нас отталкивает, как неприятная, то мы ее представляем. Однако мы имеем не просто представление и [в добавление] к этому еще чувство — как нечто в себе и для себя лишенное отношения и в таком случае просто ассоциативно присоединенное к вещи, но удовольствие или неудовольствие направлены на представленный предмет, и без такой направленности они вообще не могут существовать. Если два психических переживания, например два представления, образуют ассоциацию в объективно-психологическом смысле, то объективному положению диспозиций (в данном случае в репродуктивно реализованных переживаниях) соответствует феноменологически обнаруживаемый ассоциативный характер единства - |
. Наряду с интенциональным отношением, которое каждое представление имеет к своему предмету, феномено- зо логически обнаруживается также отношение связи: одно ^ представление, скажем о Неаполе, «влечет за собой » представле- О ние о Везувии и своеобразно связано с ним, причем связано таким образом, что при обращении к представленным предметам— при этом способ(dasWie) их представленности существенным образом должен быть принят в расчет мы также говорим: первыйнапоминает нам о другом (утверждение, которое теперь должно быть понято как выражение феноменологического события). Теперь легко увидеть, что если при этом устанавливается определенного вида новое интенциональное отношение, то отсюда пер- 40 _gвый ассоциативный член не становится предметом интенции второго. Интенциональные отношения не смешиваются друг с другом в ассоциации. Каким же образом она должна была бы доirjА: {во внутреннем опыте}.
быть из ассоциированной интенции предмет для того, что само по себе не есть интенция? К тому же ясно, что это феноменологически ассоциативное отношение не является сущностным.
Его нельзя было бы поставить на одну ступень, скажем, с отношением [переживания] удовольствия (das Gefallen) к [предмету] удовольствия (das Gefallige). (Ассоциативно) воспроизводящее представление возможно и вне этой репродуктивной функции. Однако [переживание] удовольствия немыслимо без [предмета] удовольствия. И не просто потому [переживание] удовольствия немыслимо без [предмета] удовольствия, что мы имеем здесь дело с коррелятивными выражениями, когда мы говорим, например, «причина без действия, отец без ребенка немыслимы»: но потому, что видовая сущность [переживания] удовольствия требует отношения к тому, что вызывает удовольствие. Точно так же a priori немыслим момент убеждения, разве только как убеждения в чем-либо. И точно так же нет желания (в соответствии с характером вида) без желаемого, нет согласия или одобрения без того, относительно чего значимо согласие или одобрение. Все это интенции, подлинные акты в нашем смысле. Все они «обязаны» своим интенциональным отношением определенным, лежащим в их основе представлениям. Однако выражение «быть обязанным» совершенно верно говорит о том, что они сами теперь имеют то, чему они обязаны другим.Ясно также, что описание отношения между фундирующим представлением и фундированным актом никоим образом не является верным, если подразумевается, что одно воздействует на другое. Мы, правда, говорим, предмет вызывает наше удовольствие, как в других случаях мы говорим: положение дел вызывает сомнение, вынуждает нас согласиться, возбуждает наше желание и т. д. Однако соответствующий результат этого {мнимого}[211]причинения (Kausation)[212], т. е. вызванное удовольствие, вызванное сомнение или согласие целиком и полностью обладают в себе интенциональным отношением. Это не внешнее каузальное отношение, в соответствии с чем действие, как то, что может быть рассмотрено само по себе, было бы мыслимо и без причины, или результат действия причины состоял бы в привхождении чего-либо, что могло бы существовать само по себе.
Если задуматься, то ведь в принципе бессмысленно считать иитенциональное отношение, как здесь, так и вообще, каузальным отношением, следовательно, приписывать ему смысл эмпи-
рической, субстанциально-каузальной необходимой связи.
Ибо интенциональный объект, который понят как «воздействующий», принимается в расчет при этом только как интенциональный, но не вне меня реально существующий и реально, психофизически определяющий мою душевную жизнь. Сражение кентавров, которое я представляю (вижу на картине или воображаю), точно так же «вызывает» у меня удовольствие, как и прекрасный ландшафт в действительности, и если последний я понимаю психофизически в качестве реальной причины вызванного во мне душевного состояния удовольствия, то это все же совершенно другое «причинение», чем то, благодаря которому я созерцаю видимый ландшафт — благодаря именно этому модусу явления или именно этим являющимся цветам или формам своего «образа » — как «источник», как «основу», как «причину» моего удовольствия. Удовольствие (das Wohlgefalligsein), или ощущение удовольствия, «относится» к этому ландшафту не как к физической реальности и не как физическое действие, но оно относится к ландшафту в рассматриваемом здесь акте сознания как так-то и так-то являющемуся, возможно, так-то и так-то обсуждаемому, о том-то и том-то напоминающему и т. д.; как таковой он «вызывает», «пробуждает» такого рода чувства.в) Существуют ли не-интенциональные чувства. Различение чувства как ощущения и чувства как акта.
Дальнейший вопрос состоит в том, существуют ли наряду с такими видами чувств, которые являются интенциональными переживаниями, другие виды чувств, которые таковыми не являются. И на этот вопрос мы должны, так могло бы сначала показаться, ответить, само собой разумеется, позитивно. В широкой сфере так называемых чувственных чувств (sinnliche Geftihle) нет ничего от интенционального характера. Когда мы обжигаемся, то ощущаемую (sinnlich) боль нужно, конечно, ставить на одну ступень не с убеждением, догадкой, волением и т. д., но с такими содержаниями ощущений, как шероховатость и гладкость, красное или синее и т. д. Если мы представим такого рода боль или какое- либо чувственное удовольствие (как благоухание розы, приятный вкус еды и т.
п.), то мы обнаружим, что чувственные чувства переплетены с ощущениями, принадлежащими тем или иным полям ощущений (Sinnesfeld), совершенно аналогично тому, как эти последние — друг с другом.Определенным образом каждое чувственное чувство, например боль от жжения и ожога, относится, конечно, к предметному; с одной стороны, к Я, и более определенно — к обожженной части тела, с другой — к обжигающему объекту. Однако здесь опять обнаруживается сходство с другими ощущениями. Ведь точно так же, например, ощущения прикосновения относятся к
той части [нашего] тела, посредством которой мы дотрагиваемся, и к какому-либо иному телу (FremdBewuf3tseinsmaGig), до которого мы дотрагиваемся. Хотя это отношение осуществляется в интенциональных переживаниях, но все же никто не будет поэтому 5 называть сами ощущения такими переживаниями. Положение дел скорее таково, что ощущения функционируют здесь как представляющие (darstellende) содержания актов восприятия или (это не совсем устраняет двусмысленность) что ощущения здесь претерпевают предметное «толкование», или «схватывание», ю Они сами, таким образом, не акты, однако посредством них конституируются акты, а именно там, где интенциональные свойства воспринимающего схватывания овладевают ими, как бы оживляя их. Точно так же, как представляется, жгучая, колющая, сверлящая боль, так как она с самого начала переплетена с определен ными ощущениями прикосновения, сама должна быть квалифицирована как ощущение; во всяком случае, эта боль, как представляется, функционирует как и прочие ощущения, а именно к как опора для эмпирического, предметного схватывания.
g Против этого, конечно, ничего нельзя возразить, и, таким об-
ным. Представляется доказанным, что одна часть чувств должна быть причислена к интенциональным переживаниям, другая — к неинтенциональным.
И все же здесь возникает сомнение, действительно ли оба «чувства» принадлежат одному роду. Мы говорили ранее о «чувствах» удовольствия и неудовольствия, одобрения или не- сц одобрения, уважения или пренебрежения — [т. е.] о переживаниях, которые очевидным образом родственны теоретическим актам согласия или отклонения, полагания в качестве вероятного зо или невероятного или актам взвешенного решения, [выражающе- ^ го себя] в суждении, актам волевого решения и т. п. Очевидно, что в сущностное единство этого рода, который охватывает исключительно акты, нельзя будет включить ощущение боли или чувст- q: венного удовольствия; они скорее дескриптивно связаны, в COOTIE 35 ветствии со своей сущностью, с ощущениями прикосновения, ^ вкуса, запаха и т. д. В том, что они в лучшем случае суть представляющие содержания или даже объекты интенций, но сами не интенции, обнаруживается такое сущностное дескриптивное различие, что мы не можем всерьез думать о том, чтобы установить 40 единство подлинного рода. Конечно, в отношении вышеуказанных актов удовольствия и этих наличных ощущений мы равным образом говорим о «чувствах». Однако это обстоятельство не должно нас смущать, так же как и обыденный язык не может нас сбить с толку, когда мы говорим о чувствовании (Fuhlen) в смысле 45 ощупывания в отношении тактильных ощущений.
Уже Брентано, при рассмотрении вопроса об интенциональ- ности чувств, указывает на обсуждаемые здесь эквивокации[213]. Он различает, если не терминологически, то по смыслу, ощущение боли и ощущение удовольствия (Lustempfindung) (чувство как ощущение) (Gefuhlsempfindung) от боли и удовольствия в смысле чувств. Содержания первых — или, как я бы прямо сказал, первыет — означают для него (в его терминологии) «физические», а последние — «психические феномены», тем самым они принадлежат сущностно различающимся высшим родам. Это понимание представляется мне совершенно верным, в то же время я сомневаюсь только, не нацеливает ли преобладающая тенденция в значении слова «чувство» на эти чувства как ощущения и не обязаны ли тогда своим именем многообразные акты, которые названы чувствами, по существу вплетенным в них чувствам как ощущениям. Конечно, нельзя смешивать вопрос терминологического соответствия с содержательной верностью брентановского различения.
Это различение следовало бы постоянно иметь в виду и при анализе всех комплексов чувств как ощущений и чувств как актов, и оно должно было бы стать плодотворным. Так, например, радость от счастливого события — несомненно, акт. Однако этот акт, который ведь не просто обладает интенциональным характером, но является конкретным и ео ipso комплексным переживанием, схватывает не только представление радостного события и относящееся к нему типологическое свойство акта удовольствия (Gefallen); но к представлению присоединяется ощущение [чувственного] удовольствия (Lustempfindung), которое, с одной стороны, схватывается и локализуется как возбуждение чувства чувствующего психофизического субъекта, а с другой стороны, как свойство объекта: событие является как бы окруженное радужным мерцанием. Окрашенное в цвет чувственного удовольствия событие как таковое есть лишь фундамент для радостной реакции, для удовольствия, чувства увлеченности (Angemutetwerden) и т. п., как бы это ни называть. Точно так же горестное событие не просто представлено в своем вещественном содержании и вещественных связях в соответствии с тем, что ему присуще в себе и для себя как событию, но оно являет себя как одетое в цвета скорби. То же самое [физически] ощущаемое неудовольствие (Unlustempfindung), которое эмпирическое Я относит к себе и локализует (как боли в сердце), отнесено в схва-
тывании события, как в определенном чувстве, к самому этому событию. Это отношение соразмерно представлению, существенно новый модус интенции заключается лишь во враждебном отталкивании, в активном неудовольствии (MiBfallen). Ощущение чувственного удовольствия и ощущение боли могут продолжаться, в то время как выстроенные на них типологические свойства актов исчезают. Если возбуждающие чувственное удовольствие факты отодвигаются на задний план, если они более не аппер- цепированы с оттенком чувства (geftihlsgefarbt) и вообще, быть может, не являются более интенциональными объектами, то возбуждение чувственного удовольствия все же может продолжаться еще длительное время. Оно само иногда ощущается как приятное (wohlgefallig); вместо того чтобы функционировать в качестве репрезентанта свойства предмета, вызывающего удовольствие, оно теперь отнесено просто к чувствующему субъекту или само есть представленный и нравящийся объект.
Подобное следовало бы проследить в сфере желания и воле- ния35ц. Если находят трудность в том, что не каждое желание, как кажется, требует осознанного отношения к желаемому, так как мы все же зачастую движимы темными стремлениями и порывами, преследуя неясно представленные конечные цели; и если указывают к тому же на широкую сферу природных инстинктов, у которых по меньшей мере первоначально отсутствует осознанное представление о цели, то мы бы ответили: или имеют место при этом простые ощущения (мы могли бы по аналогии говорить о желании как ощущении, не утверждая, однако, что эти ощущения принадлежат существенно новому роду), т. е. переживания, которым действительно недостает интенционального отношения и которые чужды по своему роду сущностному характеру интенционального желания. Или мы скажем: хотя речь идет об интен- циональных переживаниях, все же о таких, которые характеризуются как неопределенно направленные интенции, причем «неопределенность» предметов направленности имеет не значение некоторого отсутствия [определенности], но значение дескриптивного характера, который должен быть обозначен как характер представления. Ведь и представление, которое мы осуществляем, когда «нечто» шевелится, когда «оно» шуршит, когда «кто-то» звонит в дверь и т. д., причем представление, осуществленное до всякого высказывания и вербального выражения, «неопределенно» направлено; и «неопределенность» принадлежит при этом сущности интенции, определенность которой состоит именно в том, чтобы представить неопределенное «Нечто».
,ч Следует указатьздесь для сравнения и, возможно, для дополнения на Психологию воли Г. Шварца (Scbiuarz И.PsychologicdesWillcns. Leipzig, 1900), в§ 12 которой рассматриваются подобные вопросы.
Естественно, для некоторых случаев может подойти одно, для других — другое понимание, и мы бы признали здесь не отношение родовой общности между интенциональными и не-интен- циональными влечениями и желаниями, но только отношение эквивокации. 5
Следует обратить внимание, что наша классификация относится к конкретным комплексам и что совокупный характер этих единств может явиться то как определенный посредством моментов ощущений (ощущений чувственного удовольствия или ощущений влечения), то посредством основанных на них актов-ин- ю тенций. В соответствии с этим [языковые] выражения, при формировании и применении, ориентированы то на содержания ощущений, то на акты-интенции, и поэтому дают повод для рассматриваемых эквивокаций.
Добавление. Само собой разумеется, что тенденция этой кон- 15 цепции заключается в том, чтобы все различия в интенсивности приписать первичным и собственным образом (фундирующим) ощущениям, а конкретным актам — только во вторичном смысле, поскольку как раз их конкретный целостный характер определен посредством различий в 20 интенсивности ощущений, лежащих в их основании. Интенции актов, те несамостоятельные моменты, которые лишь придают актам их сущностное своеобразие как актам и характеризуют их, в частности, как суждения, чувства и т. д., были былишены в себе интенсивности. Это все же потребовало бы здесь бо- 25 лее подробного анализа.