К М. МЕРСЕННУ
[...] Можно ли поверить, что он, как он уверяет, не по&стиг моего понимания идеи Бога, идеи души и идеи не&чувственных вещей, хотя я под этими идеями разумею все то же самое, что должен был в силу необходимости пони&мать и он сам, когда писал Вам, что он этого не понима&ет? Ведь он не говорит, будто он ничего не постиг под име&нем Бога, души и нечувственных вещей, а говорит толь&ко, будто не знает, что именно следует понимать под их идеями.
Но если он что-то воспринял под этими именами — а в этом нельзя сомневаться,— он одновременно познал, что надо разуметь под их идеями, ибо здесь не нужно по&нимать ничего иного, кроме того самого, что он постиг. Ведь я не даю имя идей попросту образам, запечатленным в на&шей фантазии, наоборот, я вовсе не именую так эти обра&зы постольку, поскольку они содержатся в телесной фан&тазии, но я даю имя идеи вообще всему тому, что содер&жится в нашем уме, когда мы постигаем какую-то вещь, каким бы способом мы ее ни постигли.Однако я опасаюсь, что не так обстоит дело у тех, кто полагает, будто они не могут постичь какую-то вещь, ког&да они не в силах ее вообразить — как если бы мы распо&лагали лишь этим способом мыслить и воспринимать. Он прекрасно распознал, что я не держусь подобного мнения; он также достаточно ясно показал, что и сам его не при&держивается, ибо сам говорит, что Бога нельзя постичь воображением. Но если Бог не постигается воображени&ем, то либо его совсем не постигают, когда о нем говорят (что указывало бы на ужасающую слепоту), либо его по&стигают другим способом; и каким бы способом его ни по&стигали, при этом получают его идею, ибо мы не могли бы ничего выразить своими словами, если понимали бы то, что мы говорим так, чтобы из самого этого факта не стало очевидным, что у нас есть идея вещи, нашими словами обозначенной.
Значит, если он желает воспринять слово «идея» в том смысле, в каком, как я сказал, я весьма четко его воспри&нимаю, и не спотыкаться на двусмысленном понимании тех, кто ограничивает это имя исключительно образами материальных вещей, формирующимися в нашем вообра&жении, ему легко будет признать, что под идеей Бога я ра&зумею то же самое, что привыкли разуметь все люди, ког&да они о нем говорят, и что по необходимости должен ра- зуметь и он сам; в противном случае как мог бы он гово&рить, что Бог бесконечен и непостижим и что он не может быть представлен нашим воображением? И каким образом мог бы он утверждать, что Богу подобают эти атрибуты (как и бесчисленные другие, помогающие нам выразить его величие), если бы он не имел идеи Бога? Итак, надо согласиться с тем, что мы имеем идею Бога и что нельзя не знать, какова эта идея или что надо под ней разуметь: ведь без этого мы вообще ничего не могли бы познать о Боге. К примеру, можно сколько угодно говорить, что Бог есть и ему присущи какие-то атрибуты или совершенст&ва,— это означало бы ничего не сказать, ибо слова эти не привносят в наш ум никакого смысла и такие речи пред&ставляли бы собой самую нечестивую и дерзновенную вещь на свете.
Что касается вопроса о душе, то это еще более ясная вещь.
Ибо поскольку душа представляет собой, как я по&казал, вещь мыслящую, мы не можем когда-либо помыс&лить о чем-то и не получить в то же самое время идею на&шей души как вещи, способной мыслить все то, что мы мыс&лим. Правда, вещь, имеющая такую природу, не способна себя воображать, или, иначе говоря, не может представить себя в виде телесного изображения. Однако этому не сле&дует удивляться: ведь наше воображение способно пред&ставить себе лишь вещи, воздействующие на чувства, а поскольку душа наша не имеет ни цвета, ни запаха, ни вку&са и ни одного другого телесного свойства, нам немысли&мо ее себе вообразить, или сформировать ее образ. Но это вовсе не делает ее менее постижимой; наоборот, так как именно с ее помощью мы постигаем все вещи, она одна более постижима, чем все остальное, вместе взятое [...].