МАЛЬБРАНШ
«Предметы, которые видит душа, находятся или в душе, или вне ее; первые отражаются в зеркале наших чувств, а вторые — в их идеях (кн. 3, гл. 1, ч. 2); иначе говоря, внешние тела представляются нам не сами по себе, не в идеях или образах, возникающих у нас при помощи чувств (кн. 3, гл. 1—4, ч. 2; гл. 9), но в чем-то, что тесно связано с нашей душой. Это что-то есть бог. Он тесно связан с нашими душами благодаря своему присутствию; это несомненное, близкое и необходимое присутствие бога сильно действует на дух. Нельзя обойтись без идеи о боге. Когда душа рассматривает какое-нибудь бытие в отдельности, она приближается к некоторым из божественных совершенств, удаляясь от других, к которым она может стремиться в следующий момент (кн. 3, гл. 6, ч. 2).
Тела видны только благодаря своей протяженности. Эта протяженность бесконечна, духовна, необходима и неподвижна (часто М[альбранш] говорит о ней как о сложной протяженности); она — один из атрибутов бога. Все же, что заключается в боге, есть бог; поэтому я могу видеть тела только в боге. Я ясно вижу бесконечность в том смысле, что я ясно вижу, что она не имеет конца. Я не могу видеть бесконечности в конечных существах, следовательно, и т. д. Следовательно, представление о боге может появиться в моей душе только благодаря своему внутреннему союзу с ней. Следовательно, только бога можно познать через него самого, как нельзя ничего познать иначе как только через него.
Все, что содержится в боге, в высшей степени духовно, разумно и непрестанно занимает наш ум; отсюда происходит то, что мы без труда видим тела в той идее, которую заключает в себе бог и которую я называю протяженностью или умопостигаемым миром. Этот мир представляет собой тела только в возможности со всеми идеями истин, а не самые истины, не представляющие ничего реального (кн. 3, гл. 6, ч. 2). Но ощущения света и цвета, которые мы испытываем благодаря протяженности, позволяют нам видеть существующие тела.
Поэтому и бога, и все возможные, как и все существующие, тела мы видим в умопостигаемом мире, который является богом, как мы видим себя в нас самих. Души других людей познаются только при помощи предположений; наконец, отсюда следует, что наш рассудок получает все идеи не при помощи соединения двух субстанций (которое бесполезно в этой системе), но при помощи одного только соединения слова или мудрости божьей; при помощи нематериального мира, заключающего идею, представление, как бы образ материального мира; при помощи умопостигаемой протяженности, которая представляет из себя тела в возможности или даже божественную субстанцию, поскольку к ней причастны представляемые ею тела».До сих пор я вел изложение собственными словами Мальбранша или словами, согласными с его принципами. Из них вытекает, как давно уже замечено, что тела являются модификациями бога, которого наш знаменитый метафизик столько раз называет бытием вообще, что, по- видимому, видит в нем лишь идеальное бытие. Итак, мы видим, что наш благочестивый ораторианец, сам не зная того, оказался спинозистом, оставаясь в то же время картезианцем, так как, повторяю, и Спиноза был картезианцем. Но, как благоразумно говорит в своих «Философских исследованиях» Сент-Иасент5, в этот вопрос не следует слишком далеко углубляться — без сомнения, из опасения того, что величайшие философы будут изобличены в атеизме.
Подобные химеры не заслуживают серьезного опровержения. Мало ли что может вообразить мозг, разгоряченный абстрактными размышлениями? Известно, что мы не можем видеть бесконечное и что мы даже не можем познать конечное при помощи бесконечного; этой истины достаточно, чтобы разрушить всю систему Мальбранша, всецело основывающуюся на противоположном предположении. Впрочем, у меня нет ни идеи бога, ни идеи духов; поэтому для меня непонятно, каким образом моя душа соединена с богом.
Паскаль справедливо сказал, что нельзя себе предста- иить мыслящее существо без головы. Действительно, в ней заключаются наши идеи, они являются лишь модификаци- ями нашей субстанции; если бы я не обладал полным убеждением в этом благодаря моему внутреннему чувству, все же я был бы уверен в том, что идеи о предметах принадлежат мне и находятся во мне, а не вне меня, не в боге, так как всегда во мне запечатлевается образ, представляющий тела.
Из этого вытекает, что идеи вне моей души, отличные от моей субстанции, какое бы тесное соединение их с ней ни предполагалось, являются химерой. Я поверю, что я вижу в боге, когда опыт, основанный на внутреннем чувстве, и мое сознание убедят меня в этом. Мальбранш, рпрочем, по-видимому, заимствовал свою великолепную выдумку об умопостигаемом мире, во- первых, у Марсилия Платоника (Зодиак, песнь 7), где мы находим почти такие же фантазии, и из «Парменида» Платона, думавшего, что идеи являются реальными существами, отличными от тварей, видящих их вне себя. Этому утонченному философу, стало быть, в данном случае не принадлежит даже честь открытия, да и открытие-то это сделало бы очень мало чести уму. Лучше углублять уже открытую истину, чем заслужить рискованную славу создания заблуждения и украшения старой гипотезы новыми химерами.