ЛИТЕРАТОРЫ (философия и литература)
В XVI и в самом начале XVII в. литераторы много занимались грамматической критикой греческих и латинских авторов; их-то трудам мы и обязаны словарями, правильными изданиями, комментариями шедевров античности; сегодня такая критика менее необходима, ее место занял философский дух1. Именно этот философский дух и определяет, по-видимому, характер литераторов; когда же он соединяется с хорошим вкусом, он создает совершенного литератора.
Одно из огромных преимуществ нашего века - множество образованных людей, легко переходящих от шипов математики к цветам поэзии и одинаково хорошо судящих и о книге, посвященной метафизике, и о театральной пьесе: дух века сделал их в большинстве своем одинаково способными и к светской жизни, и к кабинетным занятиям; этим они превосходят образованных людей предыдущих столетий.
Отстраненные от высшего общества до времен Бальзака и Вуатюра2, они сделались позднее его необходимой частью. Глубокий и утонченный интеллект многих из них, интеллект, коим были пропитаны их сочинения и беседы, во многом способствует образованию и просвещению нации; они больше не растрачивали свою критику на греческие и латинские слова; подкрепленная здравой философией их критика разрушила все предрассудки, которыми было заражено общество: предсказания астрологов, пророчества чародеев, колдовство всякого рода, лжечудеса, сказки, суеверия; они покончили в ученых сообществах с тысячью ребяческих препирательств, некогда опасных, сделав их презираемыми, - тем самым они действительно послужили государству. Иногда вызывает удивление, почему то, что некогда потрясало мир, больше не волнует его сегодня; этим мы обязаны истинным литераторам.Они отличаются большей независимостью духа по сравнению с другими людьми; те из них, кто появился на свет, не имея состояния, легко находит в литературных фондах Людовика XIV чем укрепить в себе эту независимость: теперь уже не встречаются, как некогда, посвящения, которые корысть и низость преподносили тщеславию.
Литератор - это совсем не то, что называется остроумным человеком: в человеке просто остроумном меньше культуры, меньше знаний, от него не требуется никакой философии; ему присущи, главным образом, блестящее воображение и изящная речь, что достигается чтением работ общего характера. Остроумный человек может и не заслуживать звания литератора, а литератор может вовсе не претендовать на блеск остроумца.
Существует много литераторов, которые не являются писателями, - эти, по-видимому, наиболее счастливы; они защищены от отвращения, которое иногда влечет за собой профессия писателя, от ссор, порождаемых соперничеством, от враждебности партий и от ложных суждений; они теснее объединены между собой и больше наслаждаются обществом; они судят, а другие судимы.
JIOKK - Джон Локк родился в Рингтоне, в семи или восьми милях от Бристоля, 29 августа 1631 г.
Его отец служил в армии Парламента в годы гражданской войны. Несмотря на суровые годы, он сам занимался образованием своего сына. Дав ему первые уроки, он затем отправил его в Оксфордский университет, где тот, однако, преуспел очень мало: программа коллежа казалась ему пустой. И этот великолепный ум никогда бы ничего не создал, если бы случай не послал ему в руки несколько работ Декарта, продемонстрировавших ему теорию более его удовлетворявшую, чем та, которой он до сих пор был занят. Эти труды показали ему, что неприязнь, питаемая им к университетскому курсу, которую он принимал за недостаток своих способностей, на самом деле была тайным презрением к его учителям. От занятий картезианством он перешел к занятиям медициной, стал изучать анатомию, естественную историю, химию, стал рассматривать человека с самых разных и интересных точек зрения. Писать о метафизике должен лишь тот, кто занимался медициною долгое время, то есть тот, кто сам видел человеческие феномены, сталкивался с машиной, спокойной или разъяренной, ослабевшей или полной энергии, здоровой или сломленной, бредящей или благоразумной, слабоумной, просвещенной, глупой, шумной, немой, летаргичной, действующей, живой, мертвой.Локк путешествовал по Германии и Пруссии. Он исследовал, как интерес и страсти влияют на личность. По возвращении в Оксфорд продолжал заниматься своими исследованиями в уединении и безвестности. Так делаются учеными и остаются бедными; Локк это знал и не беспокоился об этом. Шевалье Эшли, так хорошо известный впоследствии под именем Шефтсбери1, привязал к себе нашего философа не столько небольшой пенсией, которую он ему пожаловал, сколько уважением, доверием и дружбой. Человека достоинств Локка завоевывают, но не покупают. Вот чего не понимают богачи, делающие из своего золота меру всему и всюду, за исключением, может быть, Англии. Редко бывает, чтобы какой-нибудь лорд имел основания пожаловаться на неблагодарность ученого. Мы хотим, чтобы нас любили; Локк был любим Эшли, герцогом Букингемским, милордом Галифаксом.
Менее заботящиеся о своих титулах, чем о своей просвещенности, они видели свою честь в том, чтобы быть равными ему. Он сопровождал графа Нортумберленда и его супругу в поездке во Францию и Италию. Он был воспитателем сына милорда Эшли. Родители этого юного сеньора возложили на философа заботу о том, чтобы его ученик женился. Думаете ли вы, что философ не был бы более внимательным и осторожным в выполнении этого почетного поручения, если бы не получил в награду кошелек с золотом? Тогда ему было тридцать пять лет. Он убедился, что ша- ги, делаемые на путях разыскания истины, всегда нетверды, так как инструмент такого разыскания плохо познан. Здесь у него сложился план очерка о человеческом разумении. После этого в его судьбе произошло много крутых поворотов. Он потерял несколько постов, полученных им в результате благоволения его покровителей. Он заболел ишиасом, покинул свою страну и отправился во Францию, где был принят самыми почтенными людьми. Связанный с милордом Эшли, он разделял его взлеты и падения. Вернувшись в Лондон, он вынужден был искать убежища в Голландии2, где и завершил свой великий труд. Властители очень непоследовательны; они преследуют тех, кто своими талантами делает честь нации, которой они правят, и вместе с тем боятся их потерять. Король Англии, задетый бегством Локка, приказал вычеркнуть его имя из регистров Оксфорда. Впоследствии друзья Локка вымолили у короля ему прощение. Но Локк гордо отверг это помилование, делавшее его виновным в преступлении, которого он не совершал. Возмущенный король потребовал от Генеральных штатов выдачи Локка вместе с восьмьюдесятью четырьмя другими эмигрантами, которые к неудовольствию администрации Штатов (Нидерландов) были замешаны в мятеже герцога Монтмаута3. Локк не был выдан; он мало участвовал в делах герцога Монтмаута; его планы казались Локку столь же ребяческими, как и плохо скоординированными. Он удалился от герцога и бежал из Амстердама в Утрехт, а из Утрехта в Юіеве, где и скрывался некоторое время. Между тем беспорядки в государстве прекратились (в Англии)4, его невиновность была признана, его просили вернуться на родину и предоставили ему все академические почести и важные посты, которых он был лишен. Локк вернулся на родину на корабле, входившем в состав флота, на котором плыла Принцесса Оранская5. Только от него зависело стать английским послом при каком-нибудь дворе Европы, но его тяготение к спокойствию и размышлениям удержали его от общественных дел. Он завершил свой трактат о человеческом разумении, первое издание которого появилось в 1697 г. Вот тогда правительство и устыдилось бедности и неизвестности Локка. Его заставили войти в комиссию, созданную, чтобы способствовать развитию коммерции, плантаций и колоний. Ухудшившееся здоровье не позволило ему исполнять обязанности, возложенные на него, он ушел в отставку, не сохранив никакого жалованья, связанного с этой должностью, и удалился в поместье графа Маршэма, расположенное в двадцати пяти милях от Лондона. Он опубликовал маленькую книгу о гражданском правлении, где разоблачал несправедливость деспотизма и тирании и вызываемое ими расстройство жизни общества. На лоне природы он сочинил свой трактат о воспитании детей, письмо о терпимости, свою работу о денежном обращении и необычный труд под названием "Разумное хри- стианство". В нем он изгоняет все тайны из этой религии и других культов, восстанавливает разум в его правах и открывает путь вечной жизни для тех, кто веровал в Христа-реформатора и подчинялся естественным законам. Эта книга вызвала ненависть к нему, что породило в нем нежелание писать. К тому же его здоровье ослабло. Он полностью предался отдыху и чтению Священного Писания. В прошлом наступление лета оживляло его. На сей раз весна не укрепила его, и он стал задумываться о конце жизни. Его мысли оказались верными. Ноги у него распухли. Он сам объявил о своей предстоящей смерти тем, кто его окружал. Больные, у которых быстро убывают силы, предчуствуют, сколько им осталось жить, - они знают, сколько они потеряли сил за определенное время и знают, сколько они могут прожить на оставшееся. И они не ошибаются в своих расчетах. Локк умер в 1704 г. 8 ноября, в своем кресле, в ясном уме, как человек, который регулярно пробуждается и засыпает, вплоть до момента, когда он перестает пробуждаться; то есть его последний день был образом всей нашей жизни.Он был лукав, не будучи лжив, приятен в обхождении, без желчи, друг порядка, враг споров, охотно дававший советы другим и, в свою очередь, советовавшийся с другими. Он легко приспосабливался к различным умам и характерам, повсюду находил способ просветить или обучить, интересовался всем, что относится к искусствам, быстрый гнев его легко отходил, честный человек и скорее социнианец, чем кальвинист.
Он возродил старую аксиому: в разуме нет ничего, чего ранее не было бы в ощущениях; и сделал вывод, что нет никаких врожденных принципов мышления, никаких врожденных моральных идей.
Отсюда он смог вывести другое очень полезное следствие: всякая идея при тщательном анализе сводится к чувственному представлению, так что почти все содержание нашего разума вошло в него дорогой ощущений. Все, что исходит из нашего разума, либо химерично, либо же должно, возвращаясь тем же путем, найти вне нас чувственный объект, который должен служить ему опорой.
Отсюда и происходит великое правило в философии, а именно: всякое выражение, не находящее вне нашего духа чувственный объект, который мог бы служить ему опорой, лишено смысла.
Мне кажется, Локк часто принимал за идеи то, что ими не является, то, что и не может быть идеями в соответствии с его принципами. Такие, например, явления, как холод, жара, удовольствие, страдание, память, мысль, рефлексия, сон, воля и т.д. Это состояния, которые мы испытываем и для которых изобрели знаки, но о которых не имеем ни малейшего представления, когда больше не испытываем их. Я спрашиваю у человека, что он понимает под удовольствием, когда он боль- ше не наслаждается, и под страданием, когда ему больше не больно. Что касается меня, то я открыто признаю, что мне здесь многое непонятно, что, вглядываясь в себя, я не нахожу ничего, кроме слов, призывающих меня стремиться к определенным объектам или же избегать других. И ничего более. Какое несчастье, что дело обстоит именно так, а не иначе: ибо если бы мы, произнося или обдумывая слово "удовольствие", испытывали какое-нибудь ощущение, какую-нибудь идею, то оно не было бы пустым звуком, а мы были бы счастливы в той мере и так часто, как нам бы этого хотелось.
Несмотря на все написанное и сказанное Локком об идеях, о законах наших идей, я считаю этот вопрос совершенно открытым, нетронутым источником бесконечного множества истин, познание которых значительно упростит механизм, называемый духом, и самым невероятным образом усложнит науку, называемую грамматикой.
Серьезно обдумав тот вопрос, он, может быть, нашел бы: 1° то, что мы называем связью идей в нашем сознании, является не чем иным, как воспоминанием о сосуществовании явлений в природе; а то, что мы называем в нашем сознании следствием, является не чем иным, как воспоминанием о связи или последовательности явлений в природе; 2° что все мыслительные операции сводятся или к воспоминанию о знаках и звуках, либо же к представлению или воспоминанию о формах и фигурах.
Но для того чтобы быть счастливым, недостаточно наслаждаться ясным умом, необходимо еще иметь здоровое тело. Вот что побудило Локка написать трактат об образовании, после того как он опубликовал трактат об уме.
Локк рассматривает ребенка с момента его рождения. Мне представляется, что нужно смотреть несколько дальше. И действительно, разве нет правил, предписанных для производства человека? Тот, кто хочет, чтобы дерево у него в саду плодоносило, выбирает время его посадки, подготавливает почву, предпринимает целый ряд других предосторожностей, большинство которых мне кажется применимым и для некоего природного существа, значительно более важного, чем дерево. Я хочу, чтобы отец и мать были здоровы, довольны, спокойны и чтобы тот момент, когда они будут расположены дать ребенку существование, был моментом их наибольшей удовлетворенности собой. Если дни беременной женщины наполнены горечью, то останется ли это без последствий для хрупкого растения, зарожденного и растущего в ее теле? Посадите в вашем саду молодое деревце и трясите его сильно, хотя бы один раз в день, и вы увидите, что получится. Пусть же беременная женщина будет тогда святыней для ее супруга и соседей.
Когда она произведет на свет свой плод, не кутайте его ни слишком сильно, ни слишком мало. Приучайте его ходить с обнаженной головой, сделайте нечувствительным к остыванию ног. Кормите его простой, обычной пищей. Удлиняйте его жизнь, сокращая сон. Обогащайте его существование, обращая его внимание и чувства на все. Вооружите его против случая, сделав нечувствительным к препятствиям; вооружите его против предрассудка, не подчиняя его никогда ничему, кроме авторитета разума; если вы укрепите в нем общую идею порядка, он полюбит добро; если вы укрепите в нем общую идею стыда, он будет бояться зла. У него будет возвышенная душа, если вы обратите его первые взгляды к великому. Приучите его к зрелищу природы, если вы хотите, чтобы у него был простой и возвышенный вкус, потому что природа всегда возвышенна и проста. Горе детям, которые никогда не видели слез родителей при рассказе о великодушном поступке; горе детям, которые никогда не видели слез родителей над несчастьем других. Миф говорит, что Девкалион и Пирра6 вновь населили мир, сея камни. В самой чувствительной душе с тех времен таится молекула, над которой следует поработать, чтобы распознать ее в себе и размягчить.
В своем очерке человеческого разумения Локк сказал, что он не видит ничего невозможного в том, чтобы материя мыслила. Малодушные люди испугались, читая эти слова. Но какое значение имеет то, мыслит материя или нет? Какое это имеет отношение к справедливости или несправедливости, бессмертию и ко всем истинам системы, будь она политической или религиозной?
Если чувственность - первый зародыш мысли, если она общее свойство материи, если она, неравномерно распределенная среди всех творений природы, с большей или меньшей энергией проявляется соответственно разнообразию их организаций, то какие неприятные следствия можно было бы извлечь из всего этого? Никаких. Человек всегда будет тем, что он есть, и судить его будут по хорошему или дурному употреблению им своих способностей.