КРИТИКА (литература).
У восстановителей древней литературы был единственный, к тому же очень неверный путь - достигнуть понимания одного автора с помощью другого и документов. Однако для того, чтобы передать нам это античное золото, приходилось гибнуть в рудниках. Признаем, что мы относимся к этому виду критики с лишним здесь презрением, а к тем, кто так прилежно и с такой пользой для нас занимался ею, - с неуместной в данном случае неблагодарностью. Обогащенные их трудами, мы хвалимся, что владеем тем, что на самом деле достигнуто теми, деятельность которых мы обесславили. Действительно, поскольку заслуги всякой профессии находятся в соответствии с ее полезностью и трудностью, профессия эрудита должна была терять свое значение по мере того, как она становилась более легкой и менее важной. Однако было бы несправедливо судить о том, какой она была прежде, по тому, чем она является теперь. Первые пахари ставились наравне с богами с большим основанием, чем нынешние, которых ставят ниже всех остальных людей...
Эта часть критики включает в себя, кроме того, и проверку хронологических расчетов, если они могут быть проверены. Однако занимавшиеся ими знаменитые ученые достигли лишь такого малого результата, что это свидетельствует как о бесполезности, так и о трудности нынешнего возвращения к их изысканиям.
Следует пренебречь познанием того, что невозможно постичь, ибо весьма вероятно, что никогда не будет известно то, чего сейчас нет в хронологической истории; ум человеческий немного потеряет от этого (...)Вторая точка зрения на критику рассматривает ее как научное исследование и справедливое суждение о произведениях людей. Все человеческие творения могут быть распределены на три главные отрасли: науки, свободные искусства и механические искусства. Мы не осмеливаемся углубляться в этот необъятный сюжет, в особенности в пределах одной статьи, так что удовольствуемся установлением нескольких основных принципов, которые может понять каждый чувст- иующий и мыслящий человек. А если в их числе найдутся и такие принципы, которым, несмотря на то что мы подвергнем их строгому исследованию, будет недоставать точности или ясности, то читатель сможет найти поправки и дополнения к нашим идеям в относящихся к ним статьях, к которым мы не преминем его отсылать (...)
(...) Критика в науках. В науке существуют три задачи: доказательство прежних истин, установление порядка в их изложении, открытие новых истин. Прежние истины относятся либо к фактам, либо являются рассуждениями. Факты бывают моральными и физическими. Моральные факты составляют историю людей, к которой часто примешиваются физические факты, не всегда относящиеся к морали.
Поскольку священная история является откровением, было бы нечестиво подвергать ее проверке разумом, но имеется способ рассуждать о ней ради торжества самой же веры. Роль критики в этой области заключается в следующем: сравнивать тексты и согласовывать их между собой, сопоставлять события с пророчествами, их предсказавшими, показывать превосходство моральной очевидности над Физической невозможностью, преодолевать отвращение разума к авторитету свидетельств, разыскивать источник традиции, дабы представить ее во всей силе. Наконец, исключать из числа доказательств истины все туманные, слабые или неубедительные аргументы, которые являются общим для всех религий оружием, применяемым с ложным рвением и опровергаемым нечестием.
Многие предпринимали с большим успехом и ревностью эту критику, среди них на первом месте Паскаль2, но это место должен занять тот, кто выполнит то, что им было лишь задумано.В светской истории важны факты, которым придается авторитет в соответствии со степенью их возможности, правдоподобия, известности и в зависимости от веса подтверждающих их свидетельств; изучить характер и положение историков - были ли они свободны в высказывании истины, имели ли возможность знать и углубить ее, без того чтобы исказить в угоду тем или иным интересам; проникнуть вслед за ними в самую суть событий, оценив свидетельствующие о них соображения, сравнить события между собой и проверить одно другим. Ученый должен рассматривать историю по плану, в который входит все то, что в моральном и в физическом отношениях может способствовать формированию, поддержанию, изменению, разрушению и восстановлению порядка человеческих дел: нравы, натура народов, присущие им интересы, их богатства и внутренние силы, их внешние ресурсы, их воспитание, законы, предрассудки и принципы, их внутренняя и внешняя политика, присущий им способ трудиться, питаться, вооружаться и сражаться; таланты, страсти, пороки и добродетели тех, кто главенствовал в общественных делах; источники замыслов, смут, революций, побед и поражений; значение людей, местности и времени. Скольких размышлений и знаний требует подчас для своего разъясне- ния какая-либо одна черта в этой области! Кто посмеет решить, ошибся ли Ганнибал, остановившись в Капуе3, или за что сражался Помпей в Фарсале4 — за власть или свободу? (см.: "История", "Политика", "Тактика" и т.п.).
Чисто физические явления составляют естественную историю, и в ней истина доказывается двумя способами: или воспроизведением наблюдений и опытов, или, если нельзя их проверить, силой доказательств. Именно по недостатку опытного знания бесчисленные факты, сообщаемые Плинием5, были сочтены баснословными, а ныне они постоянно подтверждаются наблюдениями натуралистов.
Древние догадывались о тяжести воздуха, Торичелли и Паскаль6 это доказали.
Ньютон указал на сплющенность земли, а философы прошли из одного полушария в другое, чтобы ее измерить7. Зеркало Архимеда смущало наш разум8, но один из физиков попытался воспроизвести это явление, вместо того чтобы отрицать, и повторно доказал, что это явление существует. Вот как нужно критиковать факты. Правда, если наука будет пользоваться этим методом, ей может не хватить критиков (см.: "Опыт"). Гораздо проще и легче отрицать все непонятное. Однако нам ли указывать границы возможного, нам, ежедневно наблюдающим воспроизведение молнии и, возможно, приближающимся к раскрытию тайны управления ею? (см.: "Электричество").Эти примеры должны сделать критика очень осторожным в своих выводах. Легковерие есть удел невежд, упорная недоверчивость - полуученых, методическое сомнение - удел мудрецов. В человеческих познаниях философ доказывает то, что он может, верит в то, что ему доказано, отбрасывает то, что ему не нравится, и воздерживается в своем суждении об остальном.
Есть истины недоступные для опыта по причине их отдаленности в пространстве и во времени; будучи для нас лишь допустимыми, они могут наблюдаться только глазами разума. Либо эти истины являются причинами доказывающих их фактов, и критик должен достичь их, опираясь на связь фактов; либо они являются следствиями фактов, и он должен таким же путем дойти до них (см.: "Анализ", "Синтез").
Зачастую истина - всего лишь путь, благодаря которому исследователь постиг ее и от которого не осталось и следа; тогда, возможно, больше заслуги в воспроизведении этого пути, чем в его открытии.
Подчас изобретатель - лишь искатель приключений, заброшенный бурей в гавань, а критик - это искусный лоцман, и его мастерство доводит корабль до гавани, впрочем, если можно назвать мастерством ряд неуверенных попыток и случайных находок, к которым идут неверным шагом. Чтобы в исследовании физических истин соблюдались правила, в руках критика должна быть вся цепь ведущих к выводу данных, и ее начало, и ее середина, и ее конец; недостающее у него звено является той ступенью, отсутствие которой не позволяет ему возвыситься до доказательства.
Такой метод будет еще долгое время невыполним. Для нас завеса, закрывающая от нас природу, подобна завесе ночи, когда в беспредельной тьме сверкает несколько блестящих точек света и совершенно ясно, что эти светящиеся точки не могут быть столь многочисленными, чтобы осветить промежутки между ними. Что же должен делать критик? Наблюдать известные явления и, если возможно, устанавливать их связи и различия, исправлять неточные подсчеты и ошибочные наблюдения, словом, убеждать человеческий ум в его слабости, чтобы заставить его употребить с пользой ту скромную силу, которую он подчас расходует впустую, и иметь смелость заявить тому, кто стремится подчинить опыт своим идеям: "твое ремесло в том, чтобы вопрошать природу, а не заставлять ее говорить" (см.: "Мысли об объяснении природы''9, работу, рекомендуемую нами как глубокую и подробную энциклопедию человеческих знаний, которая дополнит недостающее в нашей статье).Стремление к знанию подчас бесплодно из-за излишней поспешности. Истина требует, чтобы ее искали, но также чтобы ее ожидали, чтобы шли ей навстречу, но никогда не более того. Именно критик, мудрый проводник, обязан остановить путника на границе ночи, чтобы тот не заблудился в потемках. Мрак природы велик, но не всеобъемлющ; и постепенно она позволяет нам заметить новые точки своего громадного диска, чтобы вместе с надеждой на ее познание поддержать в нас настойчивость в ее изучении.
Лукреций, св. Августин и папа Захарий10, стоя на ногах в нашем полушарии, не понимали, как подобные им люди могли в том же положении находиться в противоположном полушарии. "Как если бы мы смотрели сквозь воду на отражение вещей", - говорит Лукреций ("О природе вещей", кн. I), стремясь выразить мысль, что они должны были бы стоять на голове. После того как открыли направленность тяготения на земле к ее центру, представление об антиподах больше никого не смущает. Древние видели, как падает камень и вздымаются морские волны, но они были очень далеки от того, чтобы объяснить два явления одной причиной.
Мы знаем тайны тяготения; это звено цепи связало два других, и теперь ясно, что падающий камень и вздымающиеся волны подвластны одинаковым законам. Следовательно, существенным пунктом в изучении природы является познание положений, окружающих истины известные, и расположение их в последовательном порядке; явления лишь кажутся изолированными, но их связь была бы ясна, если бы они встали на свое место. Залежи мрамора нахо- дят в глубине самых высоких гор, а на океанских побережьях - залежи морской соли; был известен параллелизм пластов земли. Однако эти факты, будучи в физике разбросанными, не имели объяснения. Когда же их сопоставили, в них увидели свидетельство о полном или последовательном затоплении земного шара водой.Именно критик должен содействовать познанию ясного порядка.
Для созревания открытий требуется время, и до того срока поиски кажутся безрезультатными. Для раскрытия истины необходимо соединение всех ее элементов. Эти зачатки встречаются и упорядочиваются лишь в длинной серии сочетаний; если можно так выразиться, в последующем веке вылупляется то, что в предыдущем было в яйце. Так, проблема трех тел, предложенная Ньютоном, решена лишь в наши дни и притом одновременно тремя людьми11. Критик должен внимательно следить за этим брожением человеческого разума, за этим перевариванием наших знаний, наблюдать постоянный их прогресс, замечать замедляющие его препятствия и способы их преодоления, знать, в итоге какого сцепления трудностей и открытий наука перешла от сомнения к вероятности, а от вероятности к очевидности. Тем самым он заставил бы умолкнуть тех, кто лишь увеличивает объем науки, но не умножает ее сокровищ. Он отметил бы ее достижения в том или ином труде или отвергнул бы сочинение, в котором автор оставил науку на том самом месте, где она находилась до него. Таковы в этой области цели и плоды критики. Сколько места высвободила бы такая реформа в наших библиотеках! Что сталось бы с ужасающим числом всякого рода компиляторов, этих многословных защитников бесспорных истин, этих физиков-романистов, которые, принимая свои выдумки за книгу природы, превращают свои видения в открытия, а свои сны - в последовательные системы; этих изобретательных рассказчиков, которые разбавляют один факт двадцатью страницами ребяческих суеверий и насилуют ясную и простую истину так, что превращают ее в неясную и запутанную? Книги всех этих авторов, болтающих о науке, вместо того чтобы рассуждать о ней, были бы выброшены из числа полезных. Читали бы меньше, но зато больше получали бы от чтения.
В отвлеченных науках это избавление было бы еще более значительным, чем в точных. Первые похожи на воздух, который расширяется в огромном пространстве, если оно свободно, и приобретает плотность по мере сжатия.
Следовательно, в этой области задача критики заключалась бы в выведении понятий от метафизики и геометрии к морали и физике, в предотвращении того, чтобы они расплылись в пустоте абстракций, и, если можно так выразиться, в ограничении их поверхности ради уве- личения их плотности. Метафизик или геометр, направляющий силу своего гения на бесплодные спекуляции, напоминает того борца, которого нам изобразил Вергилий:
...попеременно двигает
Протянутыми руками и сотрясает ударами воздух.
("Энеида", кн. V).
Господин де Фонтенель12, который так усовершенствовал дух порядка, точности и ясности, был превосходным критиком и в отвлеченных науках, и в науке о природе. Бейль же13 (которого здесь мы касаемся лишь как литератора) для достижения превосходства в своей области нуждался лишь в большей независимости, спокойствии и досуге. При этих трех существенных для критика условиях он сказал бы то, что думал, и в меньшем количестве томов14.