Конец первой части Часть вторая
Земля — составное Целого, подобно тому как ее части — ее составные; иными словами, Целое — та основа, в которой нет ничего несоставного.
Отсюда истина, что в нас заложены зародыши знания, что всякое существо есть микрокосм, что все вещи между собою связаны, входят одна в другую, что даже былинка не может произрасти вне гармонии с общей системой природы. Отсюда материал для сравнений вещей друг с другом, как бы они между собой ни разнились; отсюда же способность, более или менее свойственная всякой вещи, превращаться в другие вещи; отсюда, как и из всех прочих устанавливаемых мною метафизических положений, все возможные метафизические знания.Так как не существует ничего отрицательного в Целом, где нет ничего, что не существовало бы относительно, то у слепорожденного нет отрицания зрения, нет отрицания света в глубочайшей тьме, отрицания жизни в животном, кажущемся совершенно мертвым. И если чувства имеют основание оспаривать в данном отношении разум, то и разум имеет еще более оснований оспаривать чувства.
Предки слепца необходимо передали ему то, что входило в их состав: некоторые ощущения, полученные ими посредством глаз и способствовавшие их составу. Поэтому нет отрицания этих ощущений у их сына, имеющего глаза своего рода, в силу самих этих ощущений, и имеющего, быть может, представление о дне и ночи, о красках гораздо более сильное, чем то обычно думают и даже чем он сам думает.
Представление это существует и у человека, погруженного в глубочайший мрак, — поэтому для этого человека во мраке не может быть отрицания света. Если об этом мраке сказать, что он существует сам по себе и что он, следовательно, отрицателен (ибо иного образа бытия нет), то тем самым в нем отрицалось бы всякое отношение к свету, что абсурдно. Столь же абсурдно было бы назвать этот мрак абсолютным, ибо абсолют, или возможно меньше света, есть лишь больше или меньше его.Слепорожденный видит только со слов своих родителей; между ним и человеком, потерявшим зрение, коим он обладал, но более не обладает, или видящим по воспоминаниям, подобно тому как мы видим во сне или с закрытыми глазами, разница лишь в менее и более. Но — могут нам возразить — эти слепцы двух родов, не видя больше действительных предметов, видят их более или менее, так как предметы эти более или менее одни и те же; и это у них общее с человеком, обладающим зрением, ибо метафизически верно, что и этот человек видит действительные предметы лишь более или менее. Человек, имеющий возможность видеть, обладающий этой способностью, находится в положении слепца по отношению к предметам, не попадающим ему на глаза, ибо он предметы эти видит только в воспоминании или в сравнении, лишь внутренними глазами, следствием наружных глаз, подобно тому как их видят слепцы. Но все же, скажут, у него есть глаза, и у слепцов их нет; я же отвечу, что они у них есть, хотя и кажется, будто их нет, раз нельзя у слепцов отрицать способности видеть.
Способность эта не что иное, как модификация осязания, которое есть имманентное в природе действие частей на другие части, а отрицать у слепцов эту модификацию нельзя, потому что и прочие модификации осязания — более или менее эта модификация, как и она — более или менее прочие[144]*. В применении к вещам относительным отрицание никогда не может быть не чем иным, как менее утверждения, и единственно в таком смысле мы и можем отрицать или утверждать.
Умершее животное не мертво так, чтобы мы могли отрицать у него всякую жизнь, раз все части его являются жизненными частицами, способными оплодотворять растения, правильнее сказать, раз они являются в малом животными или зародышами животного, развивающимися после его смерти.
Ибо Целое и всякое целое в нем, к какому бы оно царству ни принадлежало, можно рассматривать как составное из мельчайших животных[145]*. Но разве нет отрицания всякой жидкости в пустом и вполне сухом сосуде, всяких денег в пустом кошельке и пр. Нет, ибо нет ни жидкости, ни денег, которые не способствовали бы в прошлом и в настоящем в какой бы то ни было мере составлению сосуда, кошелька и заключающегося в них воздуха.С точки зрения метафизической нет человека бывшего, который не существовал бы более или менее в каком-либо из ныне живущих людей и, таким образом, не жил бы, хотя бы и будучи мертвым. Но чувства наши этого не видят и потому отрицают. Не иначе обстоит дело и со всем, что мы отрицаем в чувственно воспринимаемом мире, — это всегда то, чего мы не видим, а не то, чего там нет. Я спрашиваю человека, был ли он в Париже, он мне отвечает, что нет, и он правильно отвечает, если он там точно не был. Но вместе с тем метафизически правильно, что он тесно связан с Парижем, что он там был и есть более или менее теми частицами, которые непрестанно из него исходят, и что он способствует составлению Парижа, подобно тому как Париж способствует, его составлению. Человек, как человек, не есть существо единое в строгом смысле, а тем менее существо индивидуальное или един- ственное. Но он так дорожит этим индивидуальным, что считает себя каким-то особым индивидом и говорит о себе, точно бы он был таковым, и если он так дорожит им, то это происходит потому, что его состав и он сам всегда одно и то же, какие бы изменения ни вносил его состав. Отсюда всегда проявляющееся, хотя и непрестанно меняющееся я.