КНИГА ВТОРАЯ ПРЕДИСЛОВИЕ
(3) Диалектика была тем, если определять совершенно кратко и просто, что позволяет рассуждать по аналогии с риторикой. Ибо что иное есть диалектика, чем вид утверждения или опровержения? Эти последние сами суть части нахождения, а нахождение — одна из пяти частей риторики. «Диалектику приличествует использовать силлогизм». А разве оратор не использует его же? Конечно, использует, и не только его, а поистипе также энтимему и эпихейрему, прибавь сюда еще и индукцию. (4) Но посмотри, какое между ними различие. Диалектик использует «голый» (выражусь так) силлогизм, оратор же — «облаченный, вооруженный и разукрашенный золотом, пурпуром и драгоценными камнями»; они должны быть столь многочисленны, и со столь большими богатствами следует сравнивать наставников, когда хочет блеснуть оратор. А диалектику, пожалуй, сказал бы я, приличествует бедность2SZ.
(5) Поскольку оратор стремится не только учить, как это делает диалектик, но также доставлять удовольствие и еще возбуждать, что пмеет для победы порой большее значение, чем само доказательство. Однако он не всегда стремится исключительно к победе и не всегда выступает на судебных процессах, но также стремится к тому, чтобы взывать к совести и убеждать в том, что касается необходимости стремиться к правильной блаженной жизни, а также — чтобы отсоветовать делать то, что признано постыдным и бесполезным, хваля и порицая то, что достойно похвалы и порицания. И я не знаю, это ли не самое великое дело, то, что мы рождены, как мы считаем, чтобы воздать хвалу божьим делам и самому творцу, и также то же самое будем совершать и в другой жизни. (6) И подобно тому как мы используем одну одежду, когда выступаем публично, другую, когда что-то делаем дома, ц также одну, когда выполняем гражданскую должность, а другую — когда мы частные лица, вследствие того что следует приноравливаться к глазам народа; так диалектик, речь которого имеет домашний и частный характер, не сможет поручить того блеска и того величия, которые получит оратор, кому предстоит произносить речь перед всем обществом и много изложить на слух публично, которому, сверх того, должен быть присущ большой опыт во многих вещах, некая очень трудная наука уметь обращаться с душами, навык ко множеству дел, отнечатление в памяти всей истории всех народов, и прежде всего — святость жизни и отличное душевное благородство, и также превосходство тела и души. Так как оратор есть как бы правитель и вождь парода. (7) Вследствие чего весьма трудна и тяжела риторика, и она дается не всем. Ибо ведь она рада быть в открытом море, скитаться по волнам, лететь под раздутыми и гудящими парусами, я говорю о высокой и совершенной элоквенции. Диалектика же подруга беспечности, спутница споров, она высматривает скорее земли, чем моря, и гребет вблизи от причалов и скал.
(8) Воистину я это говорю не потому, что я склонен не доверять искусству, которому и могу и должен препоручить тебя, это скорее будет приличествовать или человеку безрассудному, или злонамеренному и потому нестоящему своего дела.
Правду сказать, если бы я скрыл то, что чувствую, и стал лгать перед теми, кого, облеченный некоторым уважением родины, я должен был образовать,— это ли не шаг человека тщеславного и вероломного? (9) Итак, вот это первое, что я сделал, потому что правдивая речь искренно всем нравится, затем, чтобы склонить этих самих к надежде вкратце и без труда воспринять эту науку, да и вправду мог склонить, потому что никакая другая наука не кажется мне более короткой и более легкой, чем диалектика, которая служит другим, более значительным дисциплинам и которую кто-то сможет выучить едва ли ие в течение месяцев, тогда как грамматику — в течение лет. (10) По-видимому, родитель этой девушки, покуда он боялся, что его дочь, темная, худая и низкорослая, не найдет себе никаких женихов, имел надежду видами богатого придапого и со своеко- рыстными целями приукрасить ее и так многих прельщал сожительством с нею. Без сомнения, так многие стеклись в надежде на обогащение, но едва ли иные, чем плебеи, темные, незначительные люди, полностью нищие, которые разуверились в других способностях и истинных богатствах. Откуда и пошло так, что у этой девушки всегда было вдоволь и спутников и провожатых, которые сводили бы ее на площади, на перекрестки, во все таверны и повелевали бы ей танцевать и жестикулировать перед невежественной толпой, и сами были ряженые и танцевали вокруг нее в личинах. (И) Следовательно, мы будем говорить о диалектике, как о целомудренной и стыдливой девушке, которая не свою бедность (она ни в чем не испытывает недостатка), а чистую и святую простоту ставит выше тех досужих трудов, а также того рыночного, я чуть было не сказал — подобного распутной женщине, наслаждения. Теперь, как мы обещали в пачале, переходим к разъяснению.Глава восемнадцатая «МОДАЛЬНЫЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ» НЕ СУЩЕСТВУЮТ, А ТАКЖЕ О ТОМ, К ЧЕМУ СТРЕМИТСЯ ВСЯКОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО И ПОСРЕДСТВОМ ЧЕГО
(1) Теперь речь пойдет о высказывании «о присущности» 2ЭЗ, называемом так потому, хоть и на варварский лад, что по-гречески говорят «отсаруєі»,— очевидно, в том смысле, что субъект «присущ» предикату или же тому, что «должно заключаться в нем».
Например, так, как Сократ заключается в человеке, человек — в животном, животное — в субстанции; что, однако, во всох случаях утверждать нельзя. Например, высказывание: «Сократ (есть) лысый». Ведь скорее лыспиа заключена в Сократе, чем этот последний в лысине. Другое высказывание зовут «модальным», называют здесь один из пяти «модусов» (так их именуют): «возможность», «случайность», «необходимость», «истина», «ложь». (2) Это деление представляется мне чрезмерным по числу и изобилующим больше в отношении слов, чем сутп вещей. Чем различаются «необходимое» и «случайное» высказывания, или же — где мы можем его использовать, а где нет, прибавляя или снимая отрицание? Скажем та- ким образом: «необходимо, что человек, раненный в сердце, должен умереть» и «невозможно, чтобы человек, пораженный таким образом, быстро не умер», и также: «необходимо, что человек, раненный в сердце, долго не проживет» и «невозможно, чтобы раненный так человек долго жил» т. (3) Сходным образом поступают и в тех высказываниях, которые отвечают названным, исходя из противопоставления, т. е. в высказываниях «возможном» и «случайном». Ибо если они едины, то почему не должны быть в единстве также и эти? Что осуществляется, как это всем хорошо известно, налаганием отрицания, потому что «не возможное» есть то же самое, что и «невозможное», и «не случайное» есть то же самое, что и «необходимое». Поскольку «возможным» мы называем то, что иногда случается потому разве, что нечто подобное когда-то уже случалось, то мы назовем (не знаю, право, на каком основании) «возможное» и «случайное» тем, что возможно, а не необходимо случится завтра или сегодпя. (4) Два последующих суть «истинное» и «ложное», где допущена еще большая ошибка, чем в предыдущих, словно ложность должна помогать доказательству, которое во всяком случае должно быть истинным. То, что я назову ложью, то и будет ложью, а то, что я теперь говорю, конечно, есть истипа; подобным образом справедливо обратное: если я назову истиной то, что не должно быть ею, то речь моя будет ложной и потому ничего не докажет, поскольку доказательство не ведется от ложного.(5) Следовательно, из этих модусов мы выберем три: «возможпый», «невозможный», «истинный»; не отвергая и остальные, к которым, если дело станет, мы прибегнем с пользой ради их удобства и красоты.
Ибо «необходимо» — это слово порой более пригодное, как более простое, чем «невозможное»; да и без слова «ложное» мы едва ли сможем говорить об «истинном». Я отсек от числа шесть, как от чрезмерного, его половину; а теперь, напротив, исследователь, более внимательный к ходу моих рассуждений, подумает даже, что это число значительно меньше. (6) Ибо какова причина того, что, сохранив названные немногочисленные выражения, мы этим самым отвергаем остальные, которые мы обычно используем в любой нашей речи и которые даже следует использовать, если ты обнаружишь в них пользу и достоипство, каковы: «легко» — «трудно», «достоверно» — «недостоверно», «привычно» — «непривычно», «полезно» — «бесполезно», «приятно» — «неприятно», «прилично» — «неприлично» и прочие подобным образом? Разве не несправедливо, а также разве не жестоко столько и столь достойные выражения обрекать точно на смертную казнь или, во всяком случае, отправлять в изгнание и обезображивать этим едва ли не все общество? 235 (7) И почему, если я скажу: «нравственно гражданину сражаться за родину», это высказывание будет в одном из тех модусов? 238 Нисколько. Для вещи совершенно очевидной достаточно будет одного примера вместо многих. Вот почему я считаю так: пе существуют модальные высказывания в том количестве, сколько их подразумевают те шесть модусов, а имеются другие выражения и слова, которые я называл, необходимость и возможность заключаются в выводе, подобно тому как истина — во всех частях аргументации. Ведь все это с необходимостью будет существовать истинно, скажешь ли ты: «необходимо есть», или «возможно», или «легко», или «нравственно», или все что угодно остальное. В данном случае «истинное» есть то же самое, что и «достоверное», так как ничто не сможет быть истинным, если не будет достоверным и также бесспорным. Но истинность двух первых частей силлогизма и аргументации берут в качестве достоверной и бесспорной. В последней же части, т. е. в выводе, она исторгается насильно, и потому-то налицо необходимость или как бы необходимость. (9) Я не стану отклоняться от того же самого примера: «нравственно некоторому гражданину сражаться за родину», это истинно и достоверно, с этим согласятся все; также бесспорна меньшая посылка: «Катон есть римский гражданин»; тогда вывод такой: «следовательно, должен сражаться за Рим, который есть его родина»,—эта истина следует с необходимостью и словно вырывается насильно, так что ты в состоянии заключить: «следовательно, необходимо то, что Катон достойно сражается за свою родину».
(10) В тех же случаях, когда основание ие полностью истинное и не полностью достоверное, по наполовину истинное и наполовину достоверное, тогда вывод не необходимый, а наполовину необходимый: если же он должен иметь большую силу, то его зовут «правдоподобным» или «вероятным», т. е. весьма возможным; если же мень- шую, то его называют «возможным», т. е. некоторым образом правдоподобным и также вероятным. Как в этом вот примере: «мать любит сына». Это высказывание не есть полностью истинное, но наполовину истинное, так как в отношении всякой матери это не достоверно, и поэтому мы не присваиваем ему признак всеобщности: «какая угодно» или «всякая». (11) Но в силу того, что хоть и не следует присваивать, однако этот признак подразумевается, поскольку всеобщее почти всегда имеет неопределенное значение и, будучи подвергнуто отрицанию, может быть и истинным, то присвоим признак не всеобщий, не особенный и не единичный. А какой же? Конечно, «наполовину всеобщий». Ибо почему бы не быть признаком «наполовину всеобщему», раз он не совпадает ни с одним из тех и совсем близко подходит к «всеобщему». Почему именно этот? Почему не будет этим признаком «в большинстве случаев»? Скажем, так: «В большинстве случаев мать любит сына»? Сейчас это высказывание образовано как полностью истинное и достоверное. Тогда примем, что «Клитемнестра есть мать Ореста»; это высказывание также истинное и достоверное. (12) Тогда и вывод следует не необходимый, а правдоподобный или вероятный: «следовательно, правдоподобно, или вероятно, или весьма возможно то, что Клитемнестра любит Ореста». Когда вывод только возможный и отчасти правдоподобный, отчасти вероятный, ои осуществляется следующим образом: «часто», или «иногда», или «некоторые» матери из-эа ненависти к мужьям убивали сыновей: это истинно. Тогда примем относительно Клитемнестры следующее: «Мать Ореста испытывает ненависть к Агамемнону, своему мужу и его отцу» — и придем к заключению не необходимому, не правдоподобному, а возможному: «следовательно, возможно то, что она убьет Ореста», или «отчасти правдоподобно», или «отчасти вероятно». (13) И также, подобно тому как в необходимой аргументации признаки всеобщего суть «всякий», «какой угодно», «всегда» и другие, перечисленные нами, так в том, которое правдоподобное и возможное, в значении всеобщих суть «едва ли не большей частью» (в значении: «почти всегда»), «часто», «иногда», «редко» или — «привычное», «редкое», «часто случающееся», «не часто» и тому подобное. Прибавим к этому еще три наречия, которые имеют сходное назначение: «столь часто», «всякий раз», кото- рые есть почти всеобщие, и — «несколько раз», которое является особенным. Ибо «многократно» (multoties) и значении «часто» хотя и использует Присциан 237, однако я считаю это слово грубым, потому что оно не ведет свой род от имени, образованного на «ot», как те вышеназванные имена на «tot», на «quot», на «aliquot».
(14) Но если мы сведем все признаки к их сути, то получим три самых главных из числа всех наречий: «всегда», «часто», «иногда». Ибо едва ли иное что есть высказывание «всякая мать любит сына», чем «всегда мать любит сына». Таким образом, вместо признака при необходимой аргументации будет «всегда», противоположностью для него будет «никогда». При вероятной аргументации — «часто», которое при отрицании замещает «редко». При возможной аргументации «иногда» или «некогда», которому как его отрицание будет противоположно «чрезвычайно редко». (15) Но эти два последних больше похожи между собой и почти тождествепны, потому что и то и другое доказывает правдоподобным образом. Потому же лучшие авторы вполне заслуженно (среди которых Цицерон и Квинтилиан 238) находят только две части или два вида доказательства, одни суть «необходимые», другие же «непротиворечивые» или «вероятные». Из которых первое распространяется на логиков, и оба — на ораторов, тому недостает сопоставления, этому его достаточно. Ибо всякое правдоподобное доказательство ис- типно больше либо меньше другого с точки зрения правила истинности и, пожалуй, благодаря простой привычке. (16) Поистине пе назовут такими сравнительные предложения или какие бы то ни было иные, подобные им в выводе. Разве что тогда, когда они будут иметь тождественное или даже близкое значение, их тогда так назовут в предложении: «чаще мать любит сына; это есть мать этого человека, следовательно, более вероятно, что она любит этого человека»; или так: «реже» либо «редко мать иеиавпдит сына, а не любит; Клитемнестра есть мать Ореста, следовательно, менее правдоподобно то, что она ненавидит Ореста, чем любит». (17) Также «скорее невозможно то, что человек превратился в осла, чем то, что онг летает; Апулей, как утверждают, был превращен в осла, а Дедал летал»; эти два предложения истинны; тогда следует третья необходимая истина, т. о. истина выделенная и вынужденная: «следовательно, скорее повоз- можно то, что говорят об Апулее, чем то, что говорят о Дедале».
(18) Я выразился с помощью «невозможного» скорее, чем с помощью «необходимого», потому что это выражение удобнее того, как это показывают многочисленные случаи произношения, в которых ты не смог бы сказать «необходимо», каковы: «необходимо Богу знать будущее», «необходимо Бог есть», «необходимо идти дождю, пока идет дождь» и прочее тому подобное, что менее всего оказывается истинным. Ибо «необходимо быть» есть не что иное, чем совершаться по принуждению и насильно, в тисках необходимости, что нечестиво и помыслить о боге или говорить так. Напротив, благочестиво мы всегда высказываемся так: «невозможно, что Бог не существует», «невозможно, что бог не знает будущее». Но «необходимо идет дождь, потому что идет дождь», и «необходимо мпе говорить, потому что я говорю», и «Бог есть, потому что есть», и «зпает будущее, потому что знает» — для всех этих примеров нет никакого разумного основания, на которое можно сослаться в качестве разумного основания. (19) Одна вещь подтверждает другую, а пе одна и та же сама себя, и одно есть то, что подтверждает, а другое — то, что подтверждают, и но все, что угодно, есть причина самого себя, в чем, как мне кажется, сами утверждающие отдают себе отчет, когда говорят, что пока идет дождь, то «возможно» идти дождю, и пока кто-то говорит, то «возможно» говорить, потому что дождь может не идти и он может не говорить 239 А если это так, то, следовательно, не необходимо то, что возможность ведет себя иначе. Хотя я и не скорее решился бы сказать «возможно идти дождю, потому что идет дождь» и «человеку возможно говорить, потому что оп говорит», чем наоборот — «потому идет дождь, что возможно идти дождю» и «говорить человеку, потому что это возможно для человека». (20) Я сказал «возможно», а эти чаще говорят «бывает», «случается» — выражение, которое, как мне кажется, скорее позаимствовано в деревне, чем в городе, и которое поэтому сразу обнаруживает в себе некоторую шероховатость. По мнению тех же самых 240, это последнее противоположно «необходимому», так что все то, что происходит не необходимо, то должно происходить случайно, и то, что не случайно, то должно происходить необходимо; а это ложно. (21) Ибо я сейчас пишу не необходимо и пе случайно, но — добровольно п сознательно, и Бог создает человека добровольно и вместе с милостью, а не по необходимости и случайно. Здесь приобретает значение вопрос о божествепном предвидении и нашей свободе выбора. Об этом вопросе мы издали уже книгу, в которой показано, как превратпым толкованием лжефилософов вопрос этот, будучи простым для разрешения, показался неразрешимым 24\
(22) Но вернемся к пашей теме и изложим вкратцо все то, о чем мы рассуждали: всякое доказательство осуществляется посредством того, что является истинным I! достоверным, и истипа сама посредством этого делает так, что и нечто другое, что было недостоверным, оказывается достоверным, и делает это либо с необходимостью, либо правдоподобно. Истинное же недостоверно тройственным путем, потому что, как некогда считали самыо выдающиеся авторы, мы испытываем сомпение тройственным образом; во-первых, должно ли существовать что-нибудь, или, во-вторых, чем должно быть то почто, которое должно быть, или, в-третьих, каковым должно быть само это нечто. (23) Во-первых, вопросы такого рода: «произведен ли мир движением ангелов, или оч управляется провидением, или должен когда-то погибнуть»; и также: «повинен ли Росций в отцеубийстве», «овладевает ли царством Манлий», «справедливо ли Вер- ресом должен быть обвинен К. Цецилий»? Во-вторых, такого рода: «чем должен быть бог», «чем должна быть риторика», «кто похитит святыню из частного владения, тот должен рассматриваться как святотатец или как вор», «является ли прелюбодеем, вступающий в соитие с чужой женой в публичном доме»? В-третьих, такого рода: «бессмертна ли душа», «имеет ли Бог образ человека», «какой величины солнце», «единственный ли мир» и другие, которые приводит Квпнтилианa4Z. (24) Из них образуется любой вопрос как в самом праве, так п вне права, в философии или же вне философии более совершенным расчленением, чем то было у древних. Использую слова Боэция243: «Всякий вопрос выясняют либо путем рассмотрения на разумном осповаиии, либо на природном, либо на нравственном На разумном основании следующим образом: «является ли утверждении и отрицание видами высказывания»; па природном так: «должно ли небо быть округлым»; на нравственном так: «должно ли быть достаточно для блаженства одной добродетели». (25) Ибо на нравственном основании мы спрашиваем о природе врожденных способностей, на разумном основании — о природе слов и также предмета речи, а в природе скорее заложена материя, чем род вопросов. Кроме того, порознь, на разумном, нравственном, природном и других основаниях, коль скоро они имеются в наличии, мы имеем обыкновение спрашивать: «должен ли быть», «чем должен быть», «каков должен быть» — почти так, как ато явствует из слов Квинтилиана.