КНИГА ДЕВЯТАЯ

1. Академики. Обычно мы различаем академических скептиков и ІІиррона. Удивительным образом Диоген Лаэрций умудрился ровно ничего не сказать об академическом скепсисе.

Лаэрций не сказал. А что касается основателя позднего скептицизма — главы Новой академии Карнеада (IV 62 — 66), то о нем говорится у Диогена Лаэрция что угодно, но о скептицизме Карнеада — ни слова.

Нечего и говорить о том, что Диогену Лаэрцию и в голову не приходит обратить внимание на странное и непонятное появление скептицизма в недрах такой объективистской философии, которая проповедовалась в Академии. Что общего между платонизмом и скептицизмом? На этот вопрос ответить не так просто. Но Диогену Лаэрцию, как кажется, было бы легче ответить на него, чем нам в настоящее время, поскольку письменные материалы и устные традиции платоновской Академии, конечно, могли быть ему более известны, чем нам.

2. Пиррон и его основной принцип. В противоположность академикам Диоген Лаэрций довольно много говорит об этом ІІирроне Элндском. О нем у Диогена Лаэрция, конечно, сообщаются прежде всего разнообразные и весьма интересные биографические данные. Сообщаются разнообразные черты его личности (IX 62 — 64). Из этих сведении Диогена Лаэрция можно отметить только два интересных обстоятельства. Первое заключается в том, что Пиррон как будто встречался с индийскими гимнософистами и магами и что от них он как будто бы позаимствовал свое учение о неведении и воздержании от суждений (IX 61). Другое обстоятельство для нас еще более неожиданное. Именно, оказывается, что жители родной для Пиррона Элиды ради уважения к нему и для его почета сделали его верховным жрецом (IX 64). Правда, один из источников Диогена Лаэрция (как он говорит, единственный), Нумений, утверждал, что Пиррон не обходился без «догматов», т. е. без положительных учений (IX 68). Однако множество всякого рода скептических суждений, приписанных Диогеном Лаэрцием Пиррону, гласит о его безусловном скептицизме, об отказе от всяких суждений, и положительных, и отрицательных, о существовании для всякого «да» обязательно какого-нибудь «нет».

Конечно, для Диогена Лаэрция опять-таки не существует того острого противоречия, которое, по крайней мере с нашей теперешней точки зрения, существует между греческим скептицизмом и греческой религией, особенно культовой. Но для нас это, несомненно, такой предмет, который заставляет задумываться о природе греческого философского скептицизма.

Зато основной принцип философии Пиррона обрисован у Диогена Лаэрция достаточно ясно и хорошо (хотя и без всякой системы). Так как все течет и меняется, то, согласно учению скептиков, ни о чем вообще ничего сказать нельзя. Все говорят не о том, что действительно есть, но только о том, что им кажется, откуда и проистекает всеобщая противоречивость суждений, которая мешает признать что-нибудь за истину и что-нибудь за ложь. Об этом Диоген Лаэрций говорит довольно подробно, с постоянным повторением того же самого (IX 61, 74 — 79, 102-108).

Но лишены значения и некоторые сообщения Диогена Лаэрция. Говорится, например, что Энесидем понимал скепсис Пирроиа только чисто теоретически, а в своей практической жизни Пиррон как будто бы вовсе не был скептиком (IX 62). Приводятся примеры из его личной жизни (IX 66). Как пример необходимого для правильного скептицизма безмятежного покоя Пиррон указывал на поросенка, спокойно поедавшего свою и ищу на корабле во время опасной бури, когда все пассажиры необычайно волновались и боялись катастрофы (IX 68). В одном месте Диоген Лаэрций вопреки своему обычному безразличию к излагаемым у него философам называет философию Пирроиа «достойнейшей» (IX 61). При желании современный исследователь может понимать мировоззрение самого Диогена Лаэрция как скептическое. Однако для такого вывода нет никаких оснований, равно как нельзя делать никаких выводов о скептицизме Диогена Лаэрция из обширности сведений, даваемых им о Пирроне.

3. Некоторые детали. Эти детали мы не станем здесь излагать, потому что они слишком уж однообразны. Все они построены на том, что мы сейчас называем с отрицательной интонацией школьной формальной логикой: «А» и «ие-А» никак, ни в чем и никогда не могут образовать из себя нечто целое, некую цельную общность, в отношении которой они были бы только отдельными элементами. На основании этого формально-логического принципа Диоген Лаэрций и излагает учение Пиррона о невозможности вообще всякого доказательства (IX
90. 91),              о невозможности исходить из истинного предположения (IX
91. 93),              о невозможности доверия и убедительности (IX 93—94), критерия истины (IX 94 — 95), знака (IX 96—97), причины (IX 97 — 99), движения, изучения, возникновения (IX 100) и добра и зла от природы (IX 101).

При этом мы должны, однако, заметить, что сам-то Диоген Лаэрций не имеет никакого представления о том, что весь излагаемый им скептицизм Пиррона вырастает на школьной формально-логической основе и лишен малейших черт диалектического мышления. Это уже наше теперешнее заключение, сам же Диоген Лаэрций излагает весь этот скептицизм с поразительным спокойствием и вполне детской наивностью.

4. Скептические тропы. У античных скептиков их аргументы против всякой «догматической» философии обычно делились на так называемые «тропы», т. е. на некоторые самые общие способы опровержения всякого догматизма. Число этих тропов в разных источниках называется разное. Что же касается Диогена Лаэрция, то сначала он указывает десять основных скептических тропов (IX 79 — 88), к которым он тут же прибавляет пять тропов последователей некоего скептика Агриппы (он упоминается только однажды, и никаких сведений о нем не сообщается IX 88—89).

Десять скептических тропов изложены у Диогена Лаэрция беспорядочно и без всякого анализа.

Первый троп доказывает невозможность суждения и необходимость воздерживаться от него на основании того чувственно-познава- тельного разнобоя, который существует у животных вообще (IX 79-80).

Этому можно противопоставить и тропы, которые, по Диогену Лаэрцию, относятся специально к человеку; о человеческой природе и личных особенностях человека — троп 2 (IX 80—81); о различии каналов в наших органах чувств — троп З (IX 81); о предрасположениях и общих переменах в человеческой жизни — троп 4 (IX 82); о воспитании, законах, вере в предания, народных обычаях и ученых предубеждениях — троп 5 (IX 83—84).

Третья группа тронов уже не относится специально ни к человеку, ни к животным вообще, а скорее к общим особенностям материальной действительности: о расстояниях, положениях, местах и занимающих их предметах — троп 7 (IX 85—86); о количествах и качествах вещей—троп 8 (IX 86); о постоянстве, необычности, редкости явлений - троп 9 (IX 87).

И наконец, четвертая группа из этих десяти тропов отличается скорее логическим характером: о непознаваемости отдельных вещей ввиду их постоянных соединений и взаимодействий — троп 6 (IX 84 — 85); и та же самая невозможность, но на основе общей соотносительности вещей — троп 10 (IX 87 — 88).

Пять тропов из школы Агрипны доказывают невозможность знания: ввиду разнобоя мнений, из-за необходимости для разыскания причин ухода в бесконечность, ввиду невозможности мыслить отдельную вещь без ее связей с другими вещами, ввиду разнобоя допускаемых исходных моментов доказательства и, наконец, вследствие необходимости доказывать какой-нибудь тезис на основании другого тезиса, который сам зависит от первого тезиса (IX 88 — 89).

5. Заключение. В заключение необходимо сказать, что изложение ІІиррона у Диогена Лаэрция является вовсе не таким уж плохим. Здесь оказывается вполне ясным и общий исходный принцип, и основанные на нем детали, и возможная связь с предыдущими философами и поэтами, и попытка перечислить аргументы ІІиррона в их систематической связности.

А. Ф. Лосев

1. Такому наказанию подвергались состязатели, уличенные в плутовстве.— 333.
2. По фантастической легенде, этот Гермодор стал потом советником при римских законодателях-децемвирах: статуя его стояла на римском форуме (Плиний XXXIV 21).— 333.
3. ПА VII 127,- 334.
4. См. выше, II 22,- 336.
5. ПА VII 128 (пер. Л. Блуменау).- 337.
6. ПА IX 540.- 337.

1 ПА VII 80 (пер. Л. Блуменау). - 337.

8. Лакуна, дополненная по Дильсу,— 338.
9. Ошибка: имеется в виду Анаксимен.— 338.

10 Знаменитое изречение, приписывавшееся многим мудрецам, вплоть до баснописца Эзопа.— 338.

" Ср. выше, II 13,- 338.

12. Пер. С. Трубецкого,- 339.
13. Ср. выше, VIII 14,- 340.
14. Известная апория об Ахиллесе и черепахе, разработанная далее Зенон ом,— 340.
15. Ср. ниже, IX 15. Рассказ о том. как абдериты сочли Демокрита сумасшедшим и пригласили Гиппократа, чтобы его лечить, а Гиппократ, побеседовав с ним, объявил абдернтам, что Демокрит не только здоров, но и мудр, был широко известен в древности, однако не упоминается у Диогена в разделе о Демокрите.— 340.

18 Во время восстания Самоса против Афин в 441 г. до н. э.; как Мелисс был в этой войне избран флотоводцем за свои успехи в философии, так со стороны афинян Софокл — за свои успехи в трагедии,—

17. Платон. Парменид 127 Ь; Софист 216 а; Федр 261 d. Паламед — один из греческих героев под Троей, соперник Одиссея в уме и изобретательности.— 340.
18. Ср. выше, VIII 57.- 340.
19. Диодор, писавший по источникам IV в. до н. э., уже передает эту легенду как общеизвестную (X, 18).— 341.
20. Перенос на Зенона легенды об Анаксархе (см. ниже, IX, 59).—

21. ПА VII 129.- 341.
22. Ср. выше, IX 23.- 341.
23. См. выше, VII 35.- 342.
24. Лакуна, частично восполненная Дильсом.— 343.
25. Геродот упоминает о пребывании Ксеркса в Абдере в VII 109 и VIII 120,- 343.
26. Псевдо-Платон. Соперники 136а. Пятиборьем в греческом спорте назывались борьба, бег, прыжок и метание копья и диска.— 344.
27. Phantasiai — «продукты фантазии» (Лурье); в данном случае — прежде всего привидения.— 344.
28. Перенос на Демокрита рассказа о мнимом старческом безумии Софокла.— 345.
29. Дата взятия Трои (см. I, прим. 4) в эпоху Демокрита была еще не общепринята, поэтому даты жизни Демокрита сомнительны: наряду с Аполлодоровой датировкой — ок. 460—366 гг. до н. э.— многие исследователи (в том числе Лурье) принимают Фрасиллову — ок. 470-366 гг. до н. э,- 345.
30. Трехдневный праздник в конце сентября в честь Деметры и Персефоны,— 346.
31. Цифра преувеличена (ср. 104 года у псевдо-Лукиана, II 46 е. «Долгожители», 18, и выше, IX 39). Вариант легенды у Афи- нея — что Демокрит питался испарениями меда.— 346.
32. ПА VII 57 (пер. С. Лурье с небольшими изменениями).—

346.

33. Видности (eidola) — неожиданный здесь эпикурейский термин.— 346.
34. Текст заглавия испорчен, все восстановления одинаково темны,- 348.
35. Платон. Протагор, 316 а,— 348.
36. Платон. Феэтет, 152 а и далее, — 348.
37. Платон. Евфидем, 286 е.— 349.
38. Легенда, подробно рассказанная у Геллия (V 3), говорит, что

Демокрит был поражен, увидев дровоноса, складывавшего дрова в вязанку наилучшим геометрическим образом, и узнав, что он дошел до этого сознательно и самостоятельно; этим дровоносом оказался Протагор,— 349.

39. См. выше, IX 51,— 349.
40. ПА VII 130,- 350.
41. Анахронизм, по-видимому, опять из-за путаницы имен Анакси- мена и Анаксагора,— 350.
42. Ср. легенду о Зеноне (выше, IX 26-27).- 351.
43. ПА VII 133,- 351.
44. Гомер. Ил. V 340. Ср. выше, VIII, прим. 29.- 351.
45. Плутарх. Александр, 28.— 351.
46. Еврипид. Орест, 271,- 351.
47. Не совсем ясная фраза — Дильс предполагает здесь лакуну.—

352.

48. Из нескольких известных фракийских царей, носивших имя Нотиса, ни один при Ппрроне не правил. По-видимому, Диоген Лаэрций спутал Пиррона с Пифоном из фракийского Эноса, учеником Платона.— 353.
49. Гомер. Ил. VI 146 и далее XXI 106-107,- 353.
50. Пер. В. В. Вересаева.— 355.
51. Еврипид. Умоляющие, 734-736,- 355.
52. Тимей, 40 d.- 355.
53. Из несохранившейся трагедии Еврипида «Полнид»,— 355.
54. Гомер. Ил. XX 248-250,- 356.
55. Дальнейшее изложение — по Сексту Эмпирику, «Иирроновы положения», I 188 — 205,— 356.
56. Т. е. скептики (по-видимому, выражение источника, использованного Диогеном).— 357.
57. Знаменитые десять «Энесидемовых тропов», сформулированных Энесидемом в I в. до н. э. и пересказанных в «Пирроновых положениях» (I 41 — 146). Первые пять тропов рассматривают ненадежность всего видимого со стороны субъекта, последние пять — со стороны объекта.— 357.
58. Мифические существа — саламандры нозднейшей демонологии,- 358.
59. Секст Эмпирик. Пирроновы положения, I 164—177,— 360.
60. Там же. II 134-192.- 360.
61. Там же, II 85-96,- 361.
62. Там же, II 22-79, 97-103,- 362.
63. Там же, III 13-29,- 362.

Там же, III 63-81 и далее, 253-258, 109-114, 179-187,363.

64. Наш, т. е. скептический (по-видимому, опять выражение источника, ср. прим. 56).— 366.
65. Скептическое отношение к успехам александрийской филологии, не полагавшейся на рукописные тексты, а пытавшейся восстановить более древние чтения,— 367.

6' Темная пословица,— 367.

68 Т. е. врач «эмпирической» школы (державшейся опытных данных в отличие от «догматической», вносившей в медицину философские концепции).— 368.

КНИГА ДЕСЯТАЯ

Диоген Лаэрций об Эпикуре

После подробного перечисления трудов Эпикура (X 27 — 28) Диоген Лаэрций, пытаясь вскрыть философскую систему эпикурейства, делит ее на три момента: канонику, или «науку о критерии и начале в самых их основах»; физику, или «науку о возникновении и разрушении и о природе»; этику, или «науку о предпочитаемом и избегаемом, об образе жизни и предельной цели» (X 29—30). Это разделение философии у Эпикура само по себе представляется достаточно ясным, хотя тут же замечается и субъективный вкус Эпикура, заставляющий его производить именно такое деление философии, а не иное.

1. Каноника Эпикура излагается у Диогена тут же, как того и требует указанное деление философии; однако в дальнейшем Диоген Лаэрций помещает какие-то три якобы послания Эпикура к своим друзьям — Геродоту, Пифоклу и Менекею. Для современного исследователя эти три письма являются предметом тяжелейшего анализа, поскольку они полны всяких противоречий и недосказанностей. Но сначала посмотрим, как излагает Диоген Лаэрций канонику Эпикура.

Прежде всего эпикурейство отрицает диалектику, видя в пей бесполезную науку. А так как всякое знание основывается только на чувственных ощущениях, то основным предметом для философии является физическая природа (X 31). Поскольку, однако, даже Эпикуру ясна бессмысленность чистого ощущения, то тут же возникают такие понятия, как «предвосхищение» и «претерпевание». Критерий истины заключается в чувственных ощущениях, которые претерпеваются, тут пока еще не сказано кем или чем (а в дальнейшем окажется, что это есть «душа»), накапливаются и запоминаются, образуя те предвосхищения, или апперцепции, которые в дальнейшем будут необходимы человеку для констатации существования тех или иных вещей. Однако и такого рода апперцепции оказывается еще мало.

Эпикурейцы, говорит Диоген, выставляли еще момент деятельности мысленных представлений (X 31). Что такое эти мысленные представления, особенно если говорится об их epibole, т. е. о «накидывании», «набрасывании», или, попросту говоря, активной деятельности мысли (dianoias)? Откуда взялись эти умственные представления, да еще их активность, не сказано. Впрочем, и сам Эпикур, по Диогену, утверждал, что чувственное ощущение, взятое само по себе, «внера- зумно и независимо от памяти». Как же в таком случае из этих иррациональных ощущений создаются наши понятия и представления, тоже не сказано, а сказано, пожалуй, нечто даже и неожиданное: когда ощущения так или иначе объединяются или разъединяются и отсюда возникают наши понятия и представления, то «разум (logismos) лишь способствует этому» (X 32). Спрашивается, откуда же взялся этот разум, если объявлена нерушимость и неопровержимость голых чувственных ощущений? Кроме того, указанной области апперцепции придается огромное значение в том смысле, что если мы раньше не видели лошади или коровы и их не запомнили, то мы не можем в случае нового появления лошади или коровы определять, где лошадь, а где корова. Но спрашивается: как же мы в самом-то первом случае восприятия лошади или коровы определили, где лошадь и где корова? Но Эпикур, предпочитающий в изложении Диогена Лаэрция иметь дело только с единичными ощущениями и из них конструировать все человеческое знание, при таком положении дела лишен возможности констатировать наличие той или другой общности уже при первом же восприятии чувственного предмета.

Все эти необходимые для знания родовые понятия беспомощно характеризуются только наличием памяти у человека (X 33). Что такой субъективизм коренным образом противоречит исходному объективизму Эпикура, это ясно. Но Диогену Лаэрцию это совсем неясно, как неясен и вообще весь этот психологизм, привлекающий для гносеологии такие понятия, как «выжидание», о чем тут же. Изложение каноники Эпикура завершается фразой об аффектах удовольствия и страдания, а также говорится о разыскании в области слов и в области самих предметов (X 34). Какое это имеет отношение к канонике как к учению о критерии истины и о максимально общих принципах, опять остается без разъяснения. Надо думать, что сам-то Эпикур рассуждал гораздо более логично, чем его малокомпетентный излагатель Диоген Лаэрций.

Дальше с полным нарушением формулированной еще в начале системы приводится, как сказано, три письма Эпикура к своим друзьям. Диоген Лаэрций, несомненно, откуда-то позаимствовал эти письма; и возможно, что нелепости и запутанность, которыми они отличаются, не принадлежат ни Диогену Лаэрцию, ни Эпикуру. Однако это вопрос трудноразрешимый; откуда Диоген Лаэрций взял эти письма, переписал ли их целиком или внес какие-нибудь исправления, а то, может быть, попросту и сам их сочинил? Для выяснения сущности эпикурейства решать эти вопросы совсем не обязательно. Однако раз уж они занимают в изложении Диогена Лаэрция такое центральное место, то нам ничего не остается, как анализировать эти письма по их существу. Остановимся на первом письме, а именно на письме к Геродоту.

2. Физика. Основной темой этого письма (X 35 — 83) является «физика», поскольку Эпикур, по мысли Диогена Лаэрция, хочет ограничиться одним материалом, т. е. чувственно воспринимаемым миром. Что же нужно понимать под этой материей у Эпикура?

Сам Эпикур склонен понимать под материей просто совокупность отдельных чувственно воспринимаемых вещей. Однако автор — и при этом неизвестно, сам ли Эпикур или только его излагатель Диоген Лаэрций,— вовсе не ограничивается только одними чувственно воспринимаемыми вещами.

Оказывается, что чувственно воспринимаемые вещи — это сложные тела, состоящие из атомов, т. е. неделимых частиц (X 41), которые хотя и объявлены материальными, но тем не менее вовсе не поддаются чувственному восприятию, а являются только умопостигаемыми предметами (X 44, 56). Поскольку они вещественны, они характеризуются определенной величиной, формой, порядком расположения и даже весом (X 54). Тут, однако, остается непонятным, откуда же атомы получают вес, т. е. обладают тяжестью, в то время как вес и тяжесть мы можем понять только в связи с тяготением предметов к земле, а о земле здесь пока еще не возникает никакой речи. Поскольку атомы вещественны, они находятся в постоянном движении при постоянной скорости (X 43). Но кто и что ими движет, не говорится; а говорится, что они движутся сами по себе, т. е. что они сами для себя являются источником и причиной движения. В своем движении атомы соприкасаются, оставаясь в ближайшей пространственной связи между собой и друг от друга отталкиваясь и отскакивая на то или другое расстояние. Но атомы не только вещественны. Онн еще и геометричны, т. е. им свойственно вечное существование (поскольку бессмысленно было бы применять мерки времени или движения к идеальным геометрическим фигурам или телам), они неразрушимы и даже не подвержены никакому воздействию извне. По-видимому, если верить этому письму Эпикура к Геродоту, то Эпикур еще не дошел до различения физики и геометрии, почему и трудно сказать, являются ли атомы Эпикура только материальными и вещественными или только идеально-гео- метрическимн.

Однако, сводя все на чувственные восприятия, которые сплошь текучи и неуловимы, Эпикур, с другой стороны, все же должен был найти что-нибудь устойчивое и нерушимое, что-нибудь закономерное и объективно неотвратимое, без чего не могла бы существовать и сама наука. Пришлось поэтому абсолютизировать вещество, ценой, однако, выдвижения на первый план уже не чувственности, но умопостигаемо- сти атомов. Кроме того, Эпикуром несомненно руководило чувство индивидуальной неповторимости и уникальности основ бытия. Кргда в начале письма говорится о том. что «ничто не возникает из несуществующего», то мотивируется это тем, что каждая вещь имеет свое собственное и уникальное «семя», т. е., мы бы сказали, свой собственный оригинальный смысл. Этот смысл вещи, конечно, нельзя вывести из другой вещн, если не впадать в дурную бесконечность превращения одной вещи в другую. Иными словами, подлинное бытие, с точки зрения Эпикура, не может ни возникнуть, ни погибнуть, как это и говорится обычно у всех философов (и притом (у идеалистов) о таком бытии, которое выставляется как первосущее. Следовательно, в изложении Диогена Лаэрция первенство чувственного восприятия несомненно терпит полный крах, а вместо чувственной текучести выставляются атомы не текучие, не подверженные никаким изменениям, неразрушимые и вечные, обладающие в течение всей вечности одной и той же вполне уникальной формой или видом, одной и той же (тоже, вероятно, бесконечной) плотностью и одним и тем же весом. Эпикуру еще непонятна наша современная формула о соотношении объема, плотности и массы тела. Если атом действительно абсолютно плотен, то такой же бесконечностью должна быть и его масса, а следовательно, и вес. Тем не менее вес и тяжести эпикуровских атомов, как можно предполагать, везде разные, как и скорость движения атомов мыслится то конечной, то бесконечной, и, во всяком случае, бесконечна скорость атомных истечений (X 46—47). Однако не нужно приписывать Эпикуру то, чего но условиям своего времени он не мог знать. Тут важно только то, что атомы одновременно и вещественны, и геометрич- ны и что они лежат в умопостигаемых основах всего текучего и чувст- венно-материального бытия. Впрочем, и та «пустота», допущение которой Эпикур считает необходимым для доставления атомам возможности двигаться, тоже является для Эпикура пустотой умопостигаемой. Он так и говорит о «неосязаемой природе» этой пустоты (X 40) Уникальность первобытия, которую Эпикур приписывает атомам, или их нерушимая целостность, опять-таки тоже свойственна и пустоте (тот же параграф). Эпикуру принадлежит весьма глубокое рассуждение о неделимости атомов именно в целях защиты их индивидуальной целостности против ухода в дурную бесконечность дробления (X 56— 59).

Очень интересным фактом является то, что это чувство индивидуальной уникальности Эпикур не находит возможным применять к миру в целом. Казалось бы, если все основное индивидуально и уникально, то и возникающий отсюда мир должен был бы обладать такими же свойствами. Но эта цельность мира только однажды промелькивает в письме к Геродоту в качестве единства Вселенной, которую ничему другому нельзя противопоставить, потому что ничего другого не может и существовать (X 39). В общем же, однако, Вселенная мыслится у Эпикура беспредельной, в смысле дурной бесконечности, т. е. в том смысле, что нигде нельзя найти ее границы, или края, ее пределов (X 41, 60). Кроме того, атомы могут образовывать собою бесконечно разнообразные структуры, каждая из которых является особым миром, но этих миров опять-таки бесконечное и ничем не ограниченное количество (X 45). Комментируя эту мысль Эпикура (в изложении Диогена), мы бы сказали, что Эпикур здесь вовсе еще не совсем расстается со свойственным ему чувством индивидуальной уникальности, а только признает бесконечное количество таких уникально-целостных миров. Бесконечность эта, как мы сказали бы теперь, «не актуальная», но только «потенциальная».

Весьма оригинальным и не очень понятным является учение Эпикура о так называемых истечениях из атомов (X 46—53). Эти атомные истечения никогда не могут стать для нас понятными, покамест мы будем верить Эпикуру, что между умопостигаемыми атомами и чувственно ощущаемыми вещами залегает такая непроходимая бездна. Несомненно, сам Эпикур чувствовал этот дуализм, для него весьма невыгодный, и вот предпринимается попытка чем-нибудь эту бездну заполнить. Заполняется она какими-то «видиками» (eidola — уменьшительный термин от eidos, который характерен уже для самих атомов). Эти «видики», или «видности», истекают из атомов уже почему-то с наибольшей скоростью (а почему в таком случае сами атомы не движутся с бесконечной скоростью?), попадают в наши органы чувственного восприятия и создают наше представление о вещах. Но остается неизвестным, почему же это вдруг возникает в человеке чувственное ощущение, ведь он тоже состоит из таких же бездушных и немыслящих атомов, которые Эпикур положил вместе с пустотой в основу бытия вообще.

Или у самого Эникура, или только в изложении Диогена Лаэрция, но тут мы, во всяком случае, становимся в тупик перед целой системой разных утверждений, трудноподдающейся логическому анализу. С одной стороны, атомы, взятые сами по себе, движутся с одинаковой скоростью и скорость эта максимальная. При этом лучше было бы сказать, что скорость свободного движения атомов не просто наибольшая, но именно бесконечная, так как тело, взятое само по себе, движется, думает Эпикур (нли Диоген Лаэрций), «со скоростью мысли». С другой стороны, однако, чувственные ощущения свидетельствуют вовсе не об одинаковой и вовсе не о бесконечной скорости движения тел, но скорости эти могут быть как угодно большими или малыми. Объясняется это так, что мысленная скорость атома задерживается теми нли другими сопротивлениями, причем сопротивление может быть вызвано не только другими телами, но и собственной тяжестью самого тела. Как же это так? Все атомы и во всем мире движутся с одинаковой скоростью, а возникшие из них тела — с разнообразной скоростью. Ясно, что простое наличие везде одинакового движения атомов в пустоте ничего не объясняет в тех фактически разнообразных скоростях, которые характерны для сложных тел. Чтобы избежать этого противоречия, Эпикур (или Диоген Лаэрций) вдруг прибегает к теории умозрения, согласно которой говорится, что «истинно только то, что постигается умозрением или броском мысли» (X 61—62). ІІри чем тут умозрение? Ведь уже объявлено, что все атомы имеют для нас только умозрительное существование и не доступны чувственным ощущениям. По-видимому, здесь в очень смутной форме мелькает какая-то непродуманная теория бесконечно малых: атомы движутся с одинаковой скоростью только в отдельные мельчайшие моменты своего движения; а если взять всю кривую данного движения, то она вовсе не обязана свидетельствовать об одинаковости движения атомов, так что кривая есть только та нли иная функция аргумента, меняющегося с бесконечной скоростью. Это весьма запутанное место в письме к Геродоту никаким способом нельзя проанализировать в ясной форме до конца. Применять же теорию бесконечно малых к столь грубо подаваемой теории атомного движения, конечно, было бы для нас вполне антиисторическим экспериментом. Как Эпикур не мог объяснить возникновения разнокачественных сложных тел из однокачественных атомов, так не мог он объяснить и разнообразные скорости тел на основе учения об одинаковой скорости атомов.

В дальнейшем анализируемое письмо переходит к учению о душе (X 63—68). Эпикур, как мы видели еще раньше, отверг диалектику, считая ее предприятием вполне бесполезным. Попробуем стать на его точку зрения и критически формулировать то, что он говорит о душе. Ясно и заранее, что если все состоит из атомов и пустоты, причем атомы лишены жизни и сознания, то все сложное, что из них получается, тоже должно быть лишено и жизни, и сознания, и даже всякой малейшей чувствительности. Другими словами, и душа такова же, т. е. в ней нет ни жизни, ни ощущений, ни восприимчивости или чувствительности вообще. В самом деле, атомы души отличаются от других атомов только тем, что они более тонкие (X 63). Ниже Диоген Лаэрций прибавляет к этому, что «душа состоит из атомов самых гладких и круглых, очень отличных даже от атомов огня» (X 66). Итак, атомы души всего только и отличаются большой тонкостью, большой гладкостью и большой округлостью. Нужно сказать, что учение это, после того что проделала греческая философия до Эпикура, является чересчур беспомощным. Вот тут-то, вероятно, и помогла бы Эпикуру диалектика, но диалектический материализм был ему пока еще совершенно недоступен; а без диалектики, т. е. без диалектического скачка, совершенно невозможно отличить психическую деятельность от бездушных атомов, никак не чувствительных, никак не ощущающих и лишенных всякого сознания. Здесь перед нами одна из слабейших и ничтожнейших сторон античного эпикуреизма, которая, пожалуй, как-нибудь и могла бы получить для себя законное место в системе Эпикура, но у Диогена Лаэрция для этого нет никаких данных.

Почему такая диалектика для Эпикура была бы возможна, об этом мы можем судить на основании эникуровской теории цельности. Об этой цельности мы упоминали выше, когда говорили об уникальном своеобразии каждого атома, в силу какового он и мыслился у Эпикура не доступным никакому дальнейшему дроблению и даже не доступным никакому внешнему воздействию. И здесь тоже, в этом учении о душе, мы находим рассуждение о том, что форма, цвет, величина, вес и все остальные основные свойства тела должны мыслиться «не так, будто все они сложены вместе, как частицы слагаются в более крупные сложные тела или малые части в большие, а просто, как я сказал, постоянное естество всего тела состоит из всех этих свойств». «Все эти свойства и улавливаются и различаются каждое по-своему, но всегда в сопровождении с целым и никогда отдельно от него; но этому совокупному понятию тело и получает свое название» (X 68 — 69). Попросту говоря, по Эпикуру, целое есть такое новое качество, такое «естество» вещи, которое не делится на составляющие его элементы, а, наоборот, определяет собою значимость каждого такого элемента. Это относится как к первичным свойствам вещи, так и к ее случайным признакам (X 70—71). Но это можно понять только в том случае, и здесь можно было бы видеть намек на диалектику, только в том случае, если бы Эпикур не напирал с таким ожесточенным упрямством на то, что в мире нет ничего, кроме бездушных атомов и пустоты. Об этом свидетельствует и краткое рассуждение о времени, которое мы находим в письме тут же (X 72 — 73) и которое сводится к простейшему ползучему эмпиризму.

В дальнейшем и до самого конца письма Эпикур касается вопросов уже второстепенного характера, вытекающих или признаваемых им вытекающими из основного учения об атомах. Число миров бесконечно разнообразно (X 73 — 74). Правильные понятия о бытии в зависимости от обстоятельств у всех людей имели то одно, то другое содержание (X 75). Названия вещей не возникли у людей в результате рассудочного соглашения, но в результате более или менее правильного понимания явлений природы (X 76) Распорядок астрономический или метеорологический не определяется никакими единичными существами, под которыми Эпикур понимает здесь, конечно, богов. Однако полного атеизма здесь не видно, а проглядывает, скорее, какой-то деизм, по которому боги потому и блаженны, что не имеют дела ни с каким миром вещей (X 76 — 77). Но и для человека эта безмятежность духа необходима, тем не менее она возможна только в результате полного преодоления всяких мифологических страхов и только на основе изучения природы в ее непосредственной данности (X 78 — 82). Но Эпикур и здесь умудрился стать в полное противоречие с самим собой, поскольку эту непосредственную очевидность он сам же устранил своим учением об умопостигаемой природе атомов. Самый конец письма — доверительное обращение к его адресату (X 83).

Нам кажется, что указанные у нас выше противоречия и несуразности у Эпикура, содержащиеся в этом письме к Геродоту, нисколько ие выходят за рамки той нашей характеристики основной манеры Диогена Лаэрция рассматривать философские системы прошлого. Невероятная терминологическая путаница, постоянная недодуман- ность и недосказанность, немотивированное перескакивание с одного предмета на другой и полное равнодушие к логической структуре излагаемых философских систем — все это мы находим в проанализированном у нас письме Эпикура к Геродоту, как находим и во всех других местах у Диогена Лаэрция. Возможно, что автором этого письма является не сам Диоген Лаэрций и не сам Эпикур, а еще какой- нибудь другой или много других источников. Но от этого нисколько не становится легче. Отдельные фразы из этого письма, взятые сами по себе, за некоторым небольшим исключением, можно считать достаточно ясными и понятными. Но объединение этих фраз в ту или иную философскую концепцию почти всегда приводит к логическим трудностям и досадной непонятности.

Мы не будем анализировать здесь двух других писем Эпикура, приводимых у Диогена Лаэрция,— к Пифоклу о небесных явлениях (X 122 — 135) и к Менекею об образе жизни (X 122 — 135), как равно — и тоже приводимых у Диогена — «Главных мыслителей» Эпикура (X 139 —154). Подробный анализ всего этого материала мало прибавил бы к той общей и вполне безотрадной историко-философской картине у Диогена Лаэрция, которую мы сейчас получили на основании обследования письма Эпикура к Геродоту.

Мы заметим только еще то, что подробность изложения у Диогена Лаэрция философии Эпикура, как равно, например, стоиков или скептиков, нисколько не свидетельствует о том, что сам Диоген Лаэрций был эпикурейцем, или стоиком, или скептиком. Иначе пришлось считать бы его также и платоником на том основании, что у него дается еще более подробное изложение философии Платона. И вообще, какое было мировоззрение у Диогена Лаэрция, об этом гораздо лучше можно судить не на основании предлагаемых им философских анализов, но скорее на основании разного рода других источников, о чем речь должна идти в специальном исследовании.

А. Ф. Лосев

1. В поэме Гесиода «Феогония», которая, по-видимому, читалась в школе, — 369.
2. По смыслу цитируемого далее фрагмента Тимона, Эпикур был скорее не учителем, а сыном учителя, — 369.
3. По Лфинею («Пир софистов» XIII 611 Ь) — Феотим,— 370.
4. Текст испорчен; перевод по поправке Гассенди, принятой Биньоне. Лонг сохраняет чтение Узенера: «в XII книге о праздновании 20-го числа».— 370.
5. Ходячее оскорбление. Ср. Демосфен об Эсхине («О венке», 258).- 370.
6. Судя по цитате далее (X 5), в письмах Эпикура это был'о не обращением, а простым восклицанием.— 370.
7. Или: «хоть они и разглашали его тайны»,— 370.
8. Испорченное место, пер. по толкованию Биньоне.— 370.
9. Имеется в виду, конечно, философская догматика всех прочих школ.— 370.
10. Может быть, речь шла о продовольствии для всей эпикурейской общины,— 371.

" Ученик Навсифана, Эпикур особенна старался подчеркнуть свою независимость от него (см. ниже, X 13).— 371.

12. Т. е. прежде всего академиков и эретриков.— 371.
13. Имеется в виду борьба за Грецию міежду Деметрием Полнорке- том и Кассандрой с его потомками.— 371.
14. АПл. IV 43 (пер. Ю. Шульца).- 372.
15. В соответствии с правилом «Письма к Геродоту», ниже, X 38.—

372.

16. «Радуйся» (chaire) — обычное греческое приветствие; но Эпикур, по-видимому, считал радость слишком сильным чувством для желанной «бестревожности».— 372.
17. Февраль 341 г. до н. э.— 373.
18. ПА VII 106,- 373.
19. Ходячий пример ложных показаний чувств — квадратная башня издали кажется круглой. Ср. выше, IX 107, и Лукреций. О природе вещей IV 353 сл. и 501 сл.- 378.
20. О предметах — когда слова, согласно Эпикуру, тут же возводятся к чувственным образам, о чистых словах — у диалектиков академического или аристотелевского толка.— 378.
21. Более пространные сочинения — прежде всего 37 книг «О природе»; обзор всего предмета — так называемый «Большой обзор», предназначенный для начинающих (есть предположение, что именно он лег в основу поэмы Лукреция «О природе вещей»). По аналогии с ним настоящий обзор для уже подготовленных учеников называется иногда «Малый обзор» (см. ниже, X 85).— 378.
22. Перевод по дополнению Бейли.— 378.
23. Точнее, «чтобы наши объяснения не уводили от них в бесконечность», т. е. в диалектическую игру понятиями, а держались наглядного смысла слов. — 379.
24. Ощущений — при суждении о конкретном, движений ума — при суждении об отвлеченных предметах, претерпеваний (т. е. наслаждения и боли) — при моральных оценках. 379.
25. Неясное (adelon) у Эпикура — прежде всего недоступное для непосредственных ощущений.— 379.
26. Здесь и далее в двойных черточках помещены примечания- схолии к Эпикуру, вставленные в его тексты еще в источнике, которым пользовался Диоген,— 379.
27. Дополнение Гассенди, принятое Лонгом; Узенер предлагал чтение «тела и пространство».— 379.
28. Перевод по чтению Биньоне (ischyonti).— 380.
29. Ср. ниже, X 56. Если бы количество разных видов атомов было бесконечно, то среди них были бы и очень крупные, видимые глазом; Демокрит это допускал, но Эпикур не допускает, как противоречащее чувствам. Отсюда различение понятий бесконечность (apeiron) и необъятность (aperilepton).— 380.
30. См. X 61. Вставка интерпретированной схолии, может быть, повлекла выпадение части эпикуровского текста; Биньоне дополняет: «одни находятся в прямом падении, другие в отклонении, третьи в колебании»,— 380.
31. Поодаль, т. е. свободно движутся, как в воздухе; сцепятся, как в твердых телах; будут охвачены сцепленными атомами, как жидкости в сосуде (Хикс).— 380.

й X 54-56.-. 380.

33. Отрывок отсюда до конца абзаца Джуссани и Бейли считают вставкой и переносят после 61—62.— 381.
34. Очень темное место. Общий смысл: «видности» распространяются очень быстро, но не бесконечно быстро, ибо это противоречило бы непосредственному ощущению: ощущение говорит, что «видность» сперва достигает ближних наблюдателей, а потом дальних и что при определении расстояния до источника «видностей» воаможны ошибки. Это происходит оттого, что «видности» движутся беспрепятственно лишь до места ощущения, а само столкновение с органом чувств уже становится для них «препятствием»,— 381.
35. О восприятии посредством истечений через воздух учил Демокрит, о восприятии посредством лучей, идущих нз глаза,— Парменид. Эпикур развивал учение Демокрита, но отмежевывался от его изобретателя. — 382.

От непрерывно исходящих видностей представление возникает в органах чувств, от их остатка (осевшего в сознании) — в мыслях (Бейли).- 382.

37. Т. е. всякое ощущение истинно, однако оно может быть неполно и нуждаться в дальнейшем подкреплении; если это подкрепление невозможно, то неполнота восполняется мнением, которое уже может и не быть истинным.— 382.
38. Вслед за большинством издателей опускаем следующее здесь повторение нескольких слов.— 382.

3 Опять возражение против Демокрита.— 383.

40. Возражение против Демокрита — см. выше, прим. 29.— 383.
41. Протяженность — metabasis — буквально «обход взглядом», отсюда последующий образ смотреть сперва на одну, потом на другую частицу.— 384.
42. Т. е. если мельчайшую частицу и возможно разделить на две меньшие, то мы будем иметь две мельчайшие частицы, а не две части одной.— 384.
43. Т. е. из двух атомов больше тот, в котором больше неделимых частей.— 385.
44. Может быть, вместо неизменных (ametabola) следует читать с Узенером «непротяженных» (ametabata).— 385.
45. Т. е. они существуют только как части атома, не имеющие собственного движения.— 385.
46. Эпикур хочет обосновать свое ученне о бесконечном падении атомов в пространстве сверху вниз; для этого ему нужно доказать, что в бесконечном пространстве есть верх и низ; чтобы это доказать, он берет за начало отсчета не точку, а протяженную человеческую фигуру с головой и с ногами. На неправомерность этого указывал еще Плутарх («Об упадке оракулов», 425 d).— 385.
47. Обычное у Эпикура сравнение: мысль он считает тоже движением атомов, притом самым быстрым,— 385.
48. Т. е. домыслы «по аналогии» имеют силу только для видимых явлений, а невидимые явления постигаются только движением мысли.— 385.
49. См. выше, X 63,- 387.
50. Постоянные свойства — symbola (напр., для человека — «быть двуногим»); непостоянные — symptdmata (напр., для человека — «быть рабом»).— 387.
51. Т. е. время не есть самостоятельный предмет, так как мы пе можем представить его себе зримым образом (иметь в сознании его «предвосхищение» (prolepsis), сложившееся из ряда впечатлении), а есть лишь свойства таких предметов, как день и ночь, движение и т. д., отвлекаемые от них умом,— 388.
52. Вставка схолии повлекла выпадение части Эпикуровой фразы с приблизительным смыслом: «и не надо думать, что во всех мирах одни и те же растения и животные» (Узенер).— 388.
53. Испорченное место, восстанавливаемое исследователями по смыслу.— 389.
54. Т. е. заимствованные или новоизобретенные.— 389.
55. Напр., в письме к Пифоклу, приводимом ниже,— 390.
56. Имеется в виду Левкипп. Ср. выше, IX 31.— 393.
57. О скоплениях атомов в начале мира учил Левкипп, о вихре — Демокрит; детерминизм Демокрита (мнения о необходимости) был здесь, как и всюду, неприемлем для Эпикура.— 393.
58. Демокрит,- 393.
59. Глоссы, исключенные Узенером, опущены в переводе,—
60. Эпикур рассуждает: отходя от огня, мы сперва перестаем чувствовать жар, а потом уже замечаем, что огонь кажется нашему взгляду меньше, чем он есть; жар солнца мы чувствуем; стало быть, мы еще не так далеко от него, чтобы оно казалось нам меньше, чем оно есть. Ср. Лукреций. О природе вещей V 566 — 584,— 393.
61. Первое мнение — Гераклита, второе — Анаксимена. Здесь и далее авторство приводимых теорий отчасти восстанавливается учеными по Аэтию,— 393.
62. Лакуна, в которой выпали другие возможные объяснения движений светил; ср. Лукреций. О природе вещей V 509 — 533 (может быть, их гонит внешний ветер или внутренний огонь, или они ищут в небе, как на пастбище, новую пищу для своего «сильнейшего жара»).- 394.
63. Первое мнение — Эмпедокла, второе — Анаксагора, третье — Гераклита (?) и стоиков, четвертое — Демокрита (с его «вихрем»).—
64. Т. е. астрономы — рабы собственных теорий в отличие от эпикурейцев, равно принимающих любое объяснение.— 394.

5 Первое мнение — Гераклита (с его поворачивающимися «вы- долбинами»), второе — Ксенофана (?), третье — Анаксимена и Анаксагора.— 394.

66. Первое мнение — Анакснмандра и Ксенофана, второе — Фалеса, Эмпедокла, Анаксагора,— 394.
67. Первое мнение — Анаксагора, второе — Анаксимена (?).—

394.

68. Первое мнение — Ксенофана, второе — Анаксагора,— 394.
69. Первое мнение — если считать, что над землей движется одно и то же солнце, второе — если считать, что каждый день загорается новое. Текст испорчен, перевод приблизительный,— 395.
70. Например, когда ласточки летают низко или когда солнце сквозь туман кажется красным.— 395.
71. Первое мнение — неизвестно, второе — Демокрита, третье — Ксенофана.— 395.
72. Сжимаются — давя друг друга, преобразуются — под влиянием солнечных лучей (Лукреций. О природе вещей VI 510—516).— 395.
73. Т. е. если подуть в узкогорлый сосуд,— 395.
74. Первое мнение — Демокрита, второе — Анаксимандра, третье — Анаксагора, четвертое — Эмпедокла, пятое — опять Анаксагора, шестое — неизвестно ближе, седьмое повторяет первое, демокри- товское.— 396.
75. Т. е. разница только в том, что в первой теории больше подчеркнута роль ветра. — 396.
76. Т. е. не считать молнию наказанием от Зевса и т. п.— 396.
77. Т. е. когда где-нибудь какая-нибудь материя (например, влага идущего дождя) вытесняет много воздуха, то из этого места дуют ветры. Сказано это настолько невнятно, что Бейли предполагает в начале этого абзаца лакуну, после которой речь идет уже не столько о ветрах, сколько о чем-то другом (о вулканах?).— 397.

Ветристым частицам, более тонким, труднее замерзнуть и легче разделиться на градины, водяным — наоборот. — 397.

79. Т. е. если смешение света и воздуха в разных частях атмосферы порождает разные цвета, то сливаются они в одну полосу оттого, что каждый распространяет свой свет и на окрестный воздух.— 398.
80. Речь идет о звездах близ небесного полюса, не скрывающихся за горизонтом. Первое мнение — Анакснмена, второе — Демокрита, третье — Гераклита.— 399.
81. Мнение о вихре и необходимости — Демокрита, о движении звезд к местам питания — Гераклита.— 399.
82. См. выше, X 102,- 400.
83. Речь идет о весеннем прилете ласточек и т. п.— 400.
84. Полемический выпад против стоиков. Узенер исправляет текст: «...не больше, чем другие»; Биньоне толкует его как «он будет тоньше чувствовать наслаждение и боль»,— 400.
85. Номер книги выпал в рукописях и условно дополнен Аль- добрандином.— 401.
86. Конъектура Германна, принятая Лонгом.— 401.
87. Части параграфов 120 и 121 переставлены Биньоне,— 401.
88. Стих Феогнида, 427 (пер. В. Вересаева).— 403.
89. Лакуна, заполняемая издателями условно.— 405.
90. Опять выпад против Демокрита.— 405.
91. В «Письме к Геродоту», обычно называемом «Малым обзором», этих слов нет — или оно дошло до нас не полностью, или ссылка ошибочна,— 405.
92. Софокл. Трахинянки, 787-788,- 406.
93. Первые четыре главные мысли считались ключом ко всей эпикурейской этике и носили название «тетра-фармакоп» — «четве- ролекарствие».— 406.
94. Текст ненадежен; может быть, «с помощью богатства и способности к сопротивлению». — 408.
95. Т. е. к достижению «бестревожности».— 409.
96. Полемика против метафизической идеи дружбы у Платона, пифагорейцев и даже стоиков,— 410.