ИОАХИМ БУВЕ - ШАРЛЮ ЛЕ ГОБЬЕНУ (ДЛЯ ЛЕЙБНИЦА) Пекин, 8 ноября 1700 г.  

Хотя некоторые считают, что Ицзин — самое древнее китайское произведение в Китае и, может быть, в мире, и [которое есть] несомненный источник, откуда (по мнению всех ученых) этот народ извлек все знания и обычаи, — не содержит ничего, кроме испорченного учения, полного суеверий и не имеющего ни какого основания или твердого принципа: я не разделяю их мнения и даже убежден, что они заблуждаются и что они наносят оскорбление древним китайцам, обладавшим, по-видимому, в самом начале философией также чистой и так же здравой и — я осмелюсь добавить, — возможно, еще более крепкой и более совершенной, чем наша сегодня.

Я признаю, что в этой истине непросто убедить тех прежде всего, кто прочел большую часть книг, какие китайцы ценят больше всего: таких, как каноны (les King), или классические книги с их лучшими комментариями, особенно теми, которые составлены их наиболее выдающимися людьми к Ицзину, который, я сознаюсь, полон многих ошибок и некоего рода гаданий, являющихся чистыми суевериями.

Но нельзя отрицать, с другой стороны, что посреди всех этих ошибок остается незамеченным сверкание лучей (traits) света столь яркого и чистого, что мало кто из постаравшихся собрать их и сравнить друг с другом не заметит тотчас по взаимоотношению и взаимосвязи, что они составляют целое; и по полному соответствию, которое обнаруживается здесь, с тем, что остается нам наиболее восхитительного от мудрости древних, - что они вышли из того же источника, и что эти, как и те, суть некоторое количество драгоценных осколков древнейшей и великолепнейшей философии, преподанной первыми Патриархами в мире их потомкам и затем испорченной и почти совершенно затемненной с течением времени.

Именно, исходя отчасти из того разностороннего свидетельства, каким является все то, что Китай получил от ученых мужей на протяжении более чем четырех тысяч лет, и отчасти — из удивительного соответствия, какое я нашел в сотне мест в китайских книгах, их идей и их принципов идеям и принципам наших древних обладателей мудрости (nos anciens Sages), касающихся всех областей знания и даже религии; и, будучи убежден, что это, весьма вероятно, есть совершенно одно и то же, по крайней мере, что касается истока, и что могло, пожалуй, вполне оказаться, что схема (figure) порядка (system) Фуси была вроде универсального символа, созданного (invente) неким необычайным гением древности — таким, как Меркурий Трисмегист, дабы представить наглядно наиболее общие (abstracts) принципы всех наук; иначе говоря, исходя из этих оснований, я в течении нескольких лет прилежно размышлял над этой остроумной схемой (figure ingenieuse).

Чтобы показать между прочим тем, кто знаком с философией чисел (которая, собственно, и есть наука этой системы), что положения (choses), которые я выдвигаю, не являются просто предположениями, скажу вам, что она заключается в двойной последовательности чисел — ровных (plans) и твердых (solides)2, настолько связанных между собой музыкальными созвучиями и постоянной гармонией, что точно укладываясь в квадрат с 64-мя символами и 384-мя черточками схемы, они демонстрируют периоды в полной гармонии с движениями небес и, кроме того, все принципы, необходимые для объяснения природы и свойств всех вещей, причины их зарождения и их распада, предоставляя в то же время все, что нужно для восстановления старинной китайской музыки, утраченной вот уже 15 или 20 столетий по меньшей мере, но еще и чтобы вернуть то, что нами утеряно из греческой музыки, три рода, или системы, которой, а именно: диатоническая, хроматическая и энгармоническая, мало известные со всеми их ладами в наши дни, находятся во всей их полноте (etendue), размещенные и упорядоченные в этой системе столь естественным и столь изумительным оібразом, что достаточно взглянуть на некоторые фигуры, которые я составил из этих самых чисел, чтобы разрешить с наглядностью и без какого-либо затруднения наиболее трудные музыкальные задачи, которые обсуждались в течение более чем 1500 или двух тысяч лет, как в Китае, так и в Европе, среди ученых.

В остальном, то особенное отношение, какое, мне представляется, эта числовая система имеет в ее целости и ее частях к системе Пифагора и Платона, довольно плохо понимаемой со времен Цицерона, поскольку этот великий оратор, каким бы умным его ни считали в этом философском жанре, желая подчеркнуть непонятность чего- либо, говорил: id numero Platonis obscurius3; это отношение, повторяю, заставляет меня полагать, что это в действительности та же самая система и что числа Фуси суть те числа системы Платона, в которых Цицерон находил такую большую степень неясности.

И что, раз, кроме того, те же самые числа совпадают также с числами Субботы и юбилейных лет евреев и с другими мистическими (misterieux) числами их древней Каббалы, а не современной, которая полна предрассудков и ошибок; и, как я нахожу, здесь очень точное соответствие, то мне представляется как несомненное, что эта система Фуси и древняя китайская философия, рассматриваемая в соответствии с законными и прочными основаниями (principes) и столь согласующаяся с философией божественного Платона и с филосо- фией древних евреев, т.е. Моисея и древних патриархов, которые приняли это учение в качестве откровения Создателя, не может и не должна восприниматься как наука суеверная и испорченная, но напротив — к ней следует относиться, как к инструменту очень подходящему для исправления всех ошибок и суеверий, в которые неведение этой законной и твердой философии, в каком оказались (sont tombes) китайцы с течением времени, их, к сожалению, ввергло.

Я заключаю отсюда, что [правильно делают] те миссионеры, которые, чтобы обеспечить обращение этого народа, употребляют все свои душевные силы и лучшую часть своего времени, чтобы изучать китайские книги, а не заниматься, как поступал до сих пор монс.

Вместо того, стало быть, — повторяю, — чтобы выбирать путь, столь мало подходящий для достижения цели и предлагаемый святой конгрегацией монсиньоров прелатов и апостолических викариев и всеми миссионерами, наиболее разумным, наиболее надежным и действенным способом, как мне кажется, было бы, чтобы все миссионеры дружно научились демонстрировать китайцам ошибки и противоречия их современной философии, подводя их постепенно, — коли поможет Бог, то не будет ничего естественней и легче, — к прочным принципам истинной и легитимной философии Фуси, их первого учителя; и при этом сей народ, столь прекрасный во всем, будет, с чувст- вом гордости оттого, что последует за светом праведного разума, тем менее затрудняться, слушая нас, если сам осознает, что столь разумная перемена не заключает в себе ничего унизительного для него, и что, напротив, это делается для того, чтобы его крепче привязать к чистоте его древнего учения и к его первым наставникам, к которым он всегда испытывал столь глубокое уважение.

После этого шага по установлению столь необходимой связи, какая обнаруживается между принципами истинной философии и принципами истинной религии, вполне видно, сколь легко помочь китайским философам осознать нелепости атеизма и всех прочих их ошибок и суеверий и логическое противоречие (opposition formelle) всего этого с той древней философией, несомненность которой они поймут; и направить тем самым их мягко и без всякого принуждения на устранение их (этих ошибок), как они, нет сомнения, поступили бы сами, вполне побуждаемые стыдом из-за того, что они замечены в долгой приверженности, вопреки своим собственным принципам, к таким грубым ошибкам.

Как только все эти крупные препятствия христианству будут устранены из умов и сердец философов столь деликатным и столь действенным способом, что после этого может быть легче для миссионеров, чем внушить им уважение к высоким догматам веры и к священным максимам Евангелия, которым они будут тогда внимать с удивлением и, наконец, с удовольствием, как учению совершенно божественному (celeste), и которое придаст высшую степень совершенства естественным истинам их философии и чистоте их нравственности.

Чтобы продвинуться еще далее, если кто-то из нас приступит теперь к восстановлению наук в Китае и к доведению их до совершенства, как в древности; то это, я вижу, чрезвычайно легко сделать с помощью системы Фуси, и к этому я подал небольшую идею, могу сказать, — небольшое сочинение этого рода, которое безмерно понравится императору, и помимо его одобрения, оное выразят и все ученые Императорской Коллегии; [оно] разойдется по всей империи и будет там рассматриваться в качестве государственной доктрины: так что, поскольку миссионеры, трудясь на этом поприще, не будут пренебрегать угодным Богу умением (saint artifice) прилагать к тому все из бывшего прежде, что необходимо для установления христианства во всей империи, то можно надеяться с большим основанием, что это даст как бы толчок к всеобщему обращению этого многонаселенного государства.

Пекин, 8 ноября 1700 г.