III
Мы говорим о существах, что они более или менее совершенны, более или менее добры, более или менее гармоничны, но не говорим, что они более или менее бесконечны, вечны, безмерны и пр., по той причине, что мы всегда понимали, что эти отрицательные атрибуты не являются атрибутами отношения или сравнения и что бог совершенный не есть бог бесконечный; что бытие, имеющее свою основу в чем-либо другом, не есть бытие в себе, что Целое не Все.
В силу этого же внутреннего чувства бытие, называемое богом-творцом, или Словом, вместо того чтобы называться Целым, в совсем иной мере является предметом нашего религиозного культа, нежели бытие, именуемое его отцом или отцом предвечным, вместо того чтобы именоваться Всем.Отец, сын и святой дух — я разумею под этим троицу, единицу христианской религии, или, если угодно, Платона и египтян, — представляет собою догмат, порожденный наполовину врожденной идеей Всего, Целого и частей, трех вещей, составляющих существование, и наполовину идеей о Целом, которое есть единое в трех предметах, есть метафизически обе крайности и середина: summus, medius et ultimus2, как сказано было о боге. Отсюда явствует, что идея о троице имеет двоякий источник, ибо имеет его одинаково в отрицательном и в положительном, во Всем, являющемся одновременно Всем, Целым и частями, и в Целом, являющемся метафизически обеими крайностями и серединой. Представление о связи между отцом и сыном (я имею в виду святой дух) и представление о том, что связь эта исходит в одинаковой мере от отца и от сына, могли возникнуть лишь из представления о метафизической середине, являющейся связью или единством обеих крайностей, и притом (чтобы употребить здесь термин «исходить» и сделать его понятным) исходящей в равной мере от обеих, ибо середина существует через обе крайности, так же как крайности — через середину и одна через другую.
Таинство евхаристии3 также имеет источником метафизику; убедиться в этом можно на основании отрывков из «Хвалы Сиону» и из Генриады[130]*.