хш
Между тем, что мы в Целом рассматриваем как реальное, и тем, что мы в нем считаем только кажущимся, разница лишь кажущаяся — например, между предметами, виденными наяву, и предметами, виденными во сне. Таким образом, безразлично, сказать ли, что все в Целом — от реальности или от сна. В силу этой истины одни считают вещи здешнего мира как бы сном, а другие — чем-то вполне реальным. Те, что видят в них чистое Ничто, видят глубже, но сами того не зная: инстинкт истины не есть еще ее раскрытие.
Прошлое — сон, будущее будет им завтра, абсолютно реально только Целое, а в себе существует одно только Все.
XIV
Всякого рода воспроизведения свойственны Целому, раз ему свойственно, чтобы все в нем было причиной и следствием.
Ибо что такое воспроизведения, если не следствия причин, постоянно тем или иным образом происходящих, как и постоянно производимых и имеющих все одну только причину, которая и есть их Целое. Причина эта оказывает свое действие лишь через них, она причина только благодаря им, которые все суть она, как и она — они все. Представление об этой причине так легко ускользает от нас, погрязших в чувственном, что я не могу достаточно подробно развить его, чтобы сделать его понятным для нас. Против него то, что оно составное, чего нет в представлении обо Всем, поэтому мы последнее и легче схватываем, с первого взгляда, и, говорим, что Все есть все, не говоря при этом также, что Все — эта Целое. Однако это равнозначаще, ибо все вещи одинаково кат Целое, так и Все, дело только в том, чтобы увидеть их относительно или безотносительно.
Легко было людям, жившим в обществе и в неведении истинных начал, внушить представление о другой жизни и укоренить его в них: во-первых, потому, что покойники и не могли их опровергнуть; во-вторых, потому, что людям коренным образом свойственна уверенность, что от них не отмирает ничего, кроме формы; в-третьих, потому, что они постоянно стремятся удовлетворить свои желания; в-четвертых, потому, что они внутренне убеждены, что полное удовлетворение желаний, последняя возможная степень стремления, не находится и не может находиться в области физической; в-пятых, потому, что их общественное состояние, как уже можно было убедиться, нуждалось в существовании такого представления, которое служило ему поддержкой.
Всякое тело в большей или меньшей степени притягивает к себе другие тела и в свою очередь притягивается ими в зависимости от большей или меньшей связи между ними. Это истина метафизическая, из которой вытекают исчисления, относящиеся к математике и снимающие с Ньютона упрек в том, что он воскрешает оккультные свойства в своей системе притяжения тел.
В Целом нет ничего, что не относилось бы первоначально к нему; оно тот метафизический центр, к которому все непрестанно тяготеет, тяготея к центрам физическим; оно та истинная точка, к какой мы постоянно стремимся дойти теми путями, которые кажутся нам наиболее способными нас к ней привести.
Отсюда общераспространенное представление о метафизических стремлениях человека, представление, которое, будучи недостаточно продумано, повело лишь к абсурду, к тому, что заставили человека тянуться к иному предмету, чем Целое, частью которого он является, и к тому, чтобы признать это стремление за ним одним, отрицая его за всеми прочими существами, тогда как оно одинаково во всех существах, в разных, впрочем, формах бытия[140]*.473
16 д. Л.-М. Дешан
Частное стремление частной причины к чему бы то ни было не есть и не может быть абсолютно совершенным, а лишь более или менее совершенным, или, что то же, ничто частное не может достигнуть совершенства Целого иначе, чем более или менее. Отсюда отсутствие в природе целиком правильного течения вещей, абсолютно устойчивых форм бытия, равновесия, средоточия, середины, настоящего, в строгом смысле точного покоя, двух совершенно равных вещей, правила без единого исключения, абсолютно справедливого сравнения, истины физической, даже такой, как строго доказуемая система Коперника, человека, всегда одинакового в каком бы то ни было отношении, какого-либо абсолютно совершенного предмета.
Пусть те, кто стремится делать открытия в природе, проникнутся истинными началами, и они увидят тогда, что если ищут в ней чего-либо в строгом смысле слова точного, если ищут в ней метафизической строгости, то они ищут тщетно и что находимые в ней истины никогда не могут быть настолько истинами, чтобы им ничего абсолютно недоставало. Так как в Целом все возможно, то возможно найти длину, квадратуру круга и вечное движение, но не иначе, чем приближенно. Возможно найти даже философский камень. Но никогда золото, созданное искусственно, не будет точно золотом, созданным природой, как бы ни казались они одинаковыми. То или иное золото, даже созданное природой, никогда не может быть другим золотом, также ею созданным: ибо совершенное равенство есть природа, но его нет в природе. Это еще только познают и поэтому-то и не говорят иначе, чем с ограничительным «может быть», что никогда не существовало двух совершенно равных тел.
Геометры предполагают существование таких тел, что придает их науке метафизическую строгость, в какой она для практических целей вовсе не нуждается, но они предполагают абсурд.Метафизическое и физическое, общее и частное существуют в силу отношений, и подобным образом все существует в физическом мире. Есть белое только потому, что есть черное или всякий иной цвет; есть горячее потому, что есть холодное; центростремительная сила — потому, что есть центробежная; ветры — только потому, что есть штиль; свет — только потому, что есть мрак; день — только потому, что есть ночь; жизнь — только потому, что есть смерть; самцы — только потому, что есть самки; тот или иной вид — только потому, что имеются другие виды и т. п.
Чем более существа находятся по отношению к нам в серединах, чем они более едины, просты, прекрасны, гармоничны, велики и пр., тем более они по отношению к нам приближаются к абсолютной середине, к единству, к совершенной простоте, к красоте, к гармонии, как таковой, к высшему величию, ко всем свойствам, какие возможно придать Бытию, всегда присутствующему для нас в .сотне различных аспектов, являющемуся первым феноменом, первым образом, в котором мы видим чувственные вещи.
По мере того, например, как мы все более видим существа во всемирном движении, как небесные тела, движение их должно нам казаться все более упорядоченным и все более неизменным. Отсюда — порядок и точность, видимые нами в движении Земли и не усматриваемые в отдельных движениях составляющих ее тел. Отсюда — течение солнечного вихря, более правильное, нежели движения заключаемых в нем небесных тел, или, говоря обобщенно, но расчлененно, всех больших частных целых, всех обширных центров, называемых шарами. Отсюда — чрезвычайная правильность, по-видимому им соблюдаемая в их течении, и длительная устойчивость состояния, в каком мы их видим. Отсюда — чувственно воспринимаемый порядок в небесах, о котором мы вообразили, будто он есть сам порядок, каковым он является лишь в своей универсальности, лишь интеллектуально, будучи рассмат- риваем как существо метафизическое.
Под влиянием этого укоренившегося понятия о порядке религия видит порядок, умопости* гаемый за пределами чувственного небесного порядка, видит бога, который есть высший порядок, эманацией которого является царствующая в небесах гармония. Религия говорит нам, что гармония эта возвещает славу верховного существа, но «слава» — термин моральный, не подходящий для этого существа.Земной шар чувственно есть наше Целое, наше единство, наше начало, наша первопричина, и то общее движение, в которое мы увлекаемся. Но если мы поднимем взор свой за пределы этого шара, мы увидим себя в качестве частей или следствий более обширного целого, целого зодиакального, гораздо более связанного в наших глазах с всемирным целым, нежели наш маленький шар. А если мы не видим еще большего целого, то не потому, что его нет, а потому, что наши глаза не способны его видеть. Исходя из этого, нам нетрудно заключить на основании нашего разумения, что крайний предел того, что мы видим, и того, чего мы не видим, в действительности есть наше целое, наше единство, наше начало, наша первопричина и то всемирное движение, в которое мы увлекаемся вместе с нашим шаром. Но это движение—движение ли оно? Нет, это — покой по той причине, что оно — последняя возможная ступень движения, или, иными словами, та точка, на которой не существует больше различия, на которой все входит одно в другое.