ХРИСТИАНУ КАППУ Брукберг, в мая 1836
Вы знаете, что я проведу здесь эту весну, а может быть, и лето и осень. Но район, где расположена моя квартира, Вам неизвестен; она находится непосредственно у башни, моя ближайшая соседка — часы, которые отбивают мне каждую четверть часа, свидетельствуя о бренности времени. Моя работа — «Лейбниц» «Лейбниц», спросите Вы, опять, «Лейбниц»? Да! Вы правы, удивляясь. Но это именно дьявольщина учености, ее бочка Данаид, ткань Пенелопы. И в том, что касается «Лейбница», именно ученый, филолог, собиратель интересных мест и сопоставитель все время мешает философу. Здесь нужна действительно мозаичная работа; здесь больше, чем где-либо, вступают в коллизию пределы исторического изложения и свобода подлинного философского воспроизведения, которое одновременно есть и должно быть продуцированием и эволюцией идеи того, что должно быть изложено. Однако я ограничу свои притязания, если дам только верный, полный, генетический и объясняющий самого себя образ мыслителя. Он сам виноват, если я не создам ничего лучшего. Почему он был полигистором2? Почему он так привык разбрасываться, так предупредителен, так идет на поводу у случайности, так много занят, так исполнен чего-то библиотечного, так микроскопичен, так журналисти- чен, так подобен ртути и так ортодоксален? И на этот раз я, кстати, снова испытал, что одно дело — трудиться для себя и совсем другое — для мира, т. е. для прессы.
После того как я много раз переделывал [свою работу], сокращал, классифицировал, критиковал, я должен все еще раз переделать, еще раз сравнить и т. д.
Я думаю, впрочем, издать «Лейбница» отдельно.
Ваш JI. Ф.