ХРИСТИАН КАПП И ЕГО ЛИТЕРАТУРНОЕ ТВОРЧЕСТВО

Поскольку, однако, Капп в фнлософпн свободен от какого-либо, исключающего другие, школьного направления, он в такой же мере свободен от той ограниченности, которую философия приобретает и в которой она пребывет только в своей абстрактности, только как особенная наука, в силу того, что она отбрасывает от себя содержание остальных наук как, по-видимому, эмпирический вздор. Философия для Каппа наука Вселенной. Она поэтому для него не одна из наук, а вся наука, или, другими словами, связь наук. Она для него то, что для Лейбница монада, средоточие мира; но именно потому как объективно, так и субъективно опа для него не выражение изолированной и абстрактной духовной силы, а весь истинный дух, который, пребывая в самосознании, постигает себя и мир. Значение, которое Капп, придерживаясь такого высокого понимания науки, ей придает,— всемирно-историческое, это значение, которое в будущем раскроется даже слепым, хотя оно уже и теперь живет и действует в умах всех, кто глубоко мыслит и исполнен характера. Это значение, однако, состоит не в чем ином, как в том, что наука понимается и становится объектом деятельности «как абсолютная форма абсолютного», как не только высокая, но и самая высокая духовная сила в теории и на практике. Хотя это значение — общее достояние всех глубоких мыслителей и уже Бэкон в известной мере понимал науку так, хотя и более материалистически, а Гегель [ее] абстрактно осуществил, все же заслугой Каппа следует признать то, что он первым среди более поздних мыслителей провозгласил высокое назначение науки, ее значение как силы, переделывающей мир, как подлинного лечебного источника нашего чахоточного века, притом провозгласил в качестве настоящего научного пророка, сам заслуживая это название и во многих других отношениях.

Если принять во внимание гигантский, всеохватывающий ум Каппа, полноту и многообразие эмпирического знания, которое он связывает со спекулятивной философией, и притом в таком объеме, как, может быть, не многие, может быть, даже никто другой, а также его устремленность исключительно на великих мыслителей, концентрирующую все человеческие силы, даже в момент абстрагирования, на каждом из них, то совсем не удивительно, что Капп пренебрег условностями писательской деятельности, чрезвычайно чувствительно задев интересы читателя. Первое условие деятельности писателя — самого себя определить, самого себя ограничить. Автор должен обособиться от себя, произвести отчуждение своего внутреннего мира; то, что он знает, что в нем есть неделимое целое, он должеп разорвать и лишь таким путем затем постепенно и усердно вповь собрать в одно целое. Он должен обладать терпением земледельца: он не может одновременно сеять и жать. Он не может позволить своим силам и знаниям действовать сразу всей массой, а обязан, даже когда в совершенстве владеет собой, т. е. имеет под рукой все свои духовные силы и сокровища, постоянно разделять их и, самое большее, только в решительные моменты позволять действовать объеди- ненно. Он должен удерживать в себе даже лучшую мысль, даже превосходнейшую остроту, даже прекраснейший образ, которые дарит ему во время мышления постоянно присутствующее созерцание, даже самые изысканные ученые цитаты и примеры, когда они излишпи или портят общую связь и упичтожают впечатление гармонии, ради целого жертвовать отдельными индивидуальными красотами, даже при условии, что они навсегда потеряются, если не будут сразу же зафиксированы; он должен вообще быть бережливым, иметь выдержку.

Однако, одушевленный внутренпей неусыпной фихтеанской силой, Капп все же с честью преодолел свою сопротивляющуюся стихии писательства субъективность — преодолел настолько, что в его позднейших творениях больше не найти даже малейшего следа от прежних странных особенностей. Конечно, и в его ранних сочинениях встречаются все речевые элементы п свойства, которые украшают более поздпие, однако хаотичпо и разбросаипо, соприкасаясь между собой только как крайности, пе соединяясь в органическое целое: спекулятивный принцип теряется в схоластических различиях, в формальных и грубых оборотах[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§], эмпирический принцип — в хламе ученых цитат и библиотекарской восприимчивости, особенное пе охвачено мыслью, а мысль, всеобщее не наполнены богатством особенного, так что здесь соединены недостатки, свойственные только ученому-эмпирику, с теми, которые свойственны только спекулятивному мыслителю. Сочинение, в котором Капп впервые подымается до органического взаимопроникновения спекулятивного и эмпирического принципов, в котором, однако, еще преобладают своеобразные формальные недостатки ^принципа эмпирического,— это его сочинение «О происхождении человека и народов», важнейшее философское содержание коего заключается в том, что происхождение народов, языков и религий (мифологий) понимается как один акт. Этим сочинением поэтому открывается новый период в литературной жизни Каппа — тот, в котором он из прежней средневековой тьмы и схоластики поднялся к свету эстетической культуры современного мира. Этот период поразительно богат сочинениями и трактатами, отличающимися как чистотой содержания, так и силой языка и относящимися к самым различным, даже противоположным, областям знания: к политике (особенно достойно теперь чтения «Григорий: разговор о папстве и монархии». Нюрен- берг, 1833), к истории (например, в высшей степени интересная статья о происхождении мировой торговли в древних сословных государствах. «Hertha»3, 1836), к эстетике, естествознанию, в частности к столь пре- небрегаемой новейшей философией геологии. Мы, однако, здесь воздержимся от того, чтобы перечислять их все поименно, тем более что они приведепы в лежащем перед нами сочинении [********************************] большей частью снабженные кратким и удовлетворительным указанием содержания. Мы ограничимся теперь тем, что привлечем внимание только к его последним более крупным, бесспорно, самым совершенным трудам. Я имею в виду «Нептунизм и вулканизм в связи с базальтовыми образованиями Леонарда» (Штутгарт, 1834) и «Италия. Очерки для друзей природы и искусства» (Берлин, 1837, объем 48 листов), «Вулканизм», исполненный горняцкой силы и грубоватости, погружающий в великолепное созерцание природы, свежий, острый, но именно потому освежающий и живительный, как воздух, который веет в высоких горах, представляет собой полемическое сочинение юмористическо-сатирического характера. Оно написано по поводу невежественной рецензии одного старобаварского ученого журнала о базальтовых образованиях Леонарда и паправлено против фарисеев в области геологии, которые вопреки неоспоримым фактам считают воду в своем мозгу универсальным материалом, из коего образована земля, и даже базальт, несомненно плутопический продукт, ради своей «водянистой теории» низводят до обыкновенного песчапика. Но одновременно это сочинение имеет общее зпачепие как направленное против фарисейства, обскурантизма, веры в авторитет и сектапт- ства всякого рода; оно богато достойными уважения прекрасными сентенциями, поучениями и увещеваниями. Несколько цитат могут подтвердить такое суждение. «Любая теория становится недостойной, если стремятся к тому, чтобы любым путем пайти ей подтверждение; вместо того чтобы соответствовать фактам, говорящим ежедневно с повой силой, она будет следовать упрямству, старающемуся сохранить плоды своего воображения как реликвии. В геологии есть лишь одно спасепие от этого — полное перерождение сознания через природу. Открыто п ясно лежит она перед человеком. Как ребенок называет свою мать злой, когда оп невежлив, так человек, считающий природу путаной, перепосит собственную путаницу и неясность на нее. Она же путями жизненных потребностей водит человека, которому па ее почве суждепа кратковременная жизнь, по своим святилищам. Здоровый глаз, любовь к наслаждению, забота о самосохранении научили его уже давно, как движутся звезды, и погнали его вскоре в открытые моря и глубокие шахты. Везде и повсюду его окружает природа. Очароваппе ее вида облегчает напряженность его стремлений. Она манит и зовет смелого сына земли то своими прелестями, то величием и пышностью, то безмолвпо и беззвучно через неизмеримые волны и уединенные пустыни, предлагая ухватиться за ее руку и с победпой сплой следовать за ней. Тогда она, полная тайн, среди яспого дпя открывает свое лопо непредубежденному исследователю и паправляет его взор к своим высотам и глубинам. Она не дорожит своими тайнами. Ее истинность не скрывается от человека. Но человек, который ее избегает, скуп по отношению к собственной матери, по отношению к своему лучшему Я. Примиряясь с ней, он примиряется сам с собой и слышит, как говорят камни там, где молчат люди. Для того, кто может о ней судить, пе означает лн опа самое жизнь?»

«Изучать истории средневековья ты можешь па церковной башне, а наблюдать за мелочным спором болезнепных сект — даже будучи больным и лежа в постели. Но историю природы ты изучаешь только в ней самой, в ее морях и шахтах. Стряхни с ног ученую пыль заученных теорий. Свободпо, как назначено тебе богом, вступи в ее мир, пожертвуй ей свои мысли, чувства и заботы. Будь простым человеком! Тогда твоему сердцу и рассудку станут ясными те истина, любовь и нравственность, без которых паука никому не дает доступа в святилище ее вселепского храма» (стр. 83). Что за благородное место! Разве это не язык научного пророка, как я выше назвал Каппа? И как богато сочинение подобными же прекрасными мыслями! Как богато оно, сверх того, и прелестными, гигантскими фантазиями! Как богато настроением и сатирой! Как богато эмпирией, поэзией и философией! «Но также и богато, — порицающе прервет меня педантичный или ипохондрический читатель этой статьи, — холодными преувеличениями и аллегориями, утомительными намеками на постоянпо возвращающегося Дон-Кихота, сухими местами, в которых влажпость юмора ие иропн- зывает геологический материал!» Я ни в коем случае не говорю, когда хвалю это сочипепие, что опо лишено недостатков; но какое сочинение не лишено их? Я, в частности, согласен с тем, что юмористический и геологически паучпый элементы ие всюду так проникают друг друга, чтобы сочипепие производило па читателя гармоническое впечатление; паучпое изложение скорее мешает юмору, и опять-таки юмор чувствительно суживает паучпый иптерес. Но следует припять в соображение, что сочинение несет в себе природу своего предмета и что только то сочипенпе является хорошим, которое живо осуществляет природу своего предмета, вследствие чего способный писатель должен иметь не только мозги в черепе, но и кровь в жилах, чтобы не только вдумываться, но и вживаться в свой предмет. Следует соответственно этому учесть, что предмет данного сочпнепия — борьба вулканизма с холодной и уже отстоявшейся стихией нептунизма. Конечно, плутонические процессы в истории образования Земли были самыми страшными, но также и самыми великими. Жаль, что мы не смогли присутствовать на спектакле! Однако наверняка можно сказать, что если бы мы присутствовали там, то наше средоточие чувств (Sensorium) было бы потрясено самым дисгармоничным и экстраординарным образом. Зачем же требовать от картины того, чего вам не может дать оригинал? Можно ли от картины бойни требовать тех впечатлений, что и от мирного пейзажа? Никогда! Не предъявляйте же и к писателю никаких педантичных, несправедливых требований, скорее иохвалпте его, если в его произведении верно и живо отображается предмет. Так обстоит дело и с капиовским вулканизмом. Это сочинение, так же как его ближайший предмет, базальт, действительно представляет собой плутонический продукт, новую геологическую инстанцию протни универсальной монархии водной силы, новый убедительный показ страшпой власти огпя как стихии, содействовавшей образованию Земли и, следовательно, также человека. И если вы поэтому заметите, что здесь не все идет так ровпо и гладко, так мягко и без перерывов, как во время езды по дороге или даже водной прогулки, если вы вынуждены допустить кое-какпе юмористические прыжки, кое-какие афористические нарушения, то примите тогда во вппмание, что н с природой базальта дело обстоит не иначе, чем здесь: что и оп по существу не паправлеп подобно воде вниз, а скорее в величественных, но угловатых колоннах круто вырастает к небу; что и он, как Мефистофель от геологии, дерзко подшутил над пептупистамп и для того, чтобы ввести их в глубь вулканизма, разбил (на северном берегу Ирландии) мост, только не ослиный, а чертов; что и он с душераздирающими афоризмами разорвал связь между пеитуническими (по, конечно, II плутоническими) образованиями, мощно изменив, при- подняв и отодвинув различные скалистые массы. И если в сочинении вам приходится столкнуться с какой-либо мнимой или действительно не относящейся к делу примесью, как, например, с цитатой на стр. 145, наряду с первым примечанием и другими беллетристическими безделками, то не дайте себя ввести в обман относительно плутонического происхождения этой продукции и вспомните, что предмет дает автору право и на такие вольпости. И базальт содержит в себе посторонние примеси, даже, хотя и редко, окамепелости: хамиты, гребенчатые раковины, сердцевики, улитковые кампи, отпечатки растений, иногда даже, что достаточно юмористично, воду. Однако и в этом отношении к сочинению применимо то, что Капп говорит о базальте и вообще об окаменелостях: огневое или водное происхождение какого-либо образования решает не существование окамепелостей, как таковых, а характер образований.

Впрочем, блестящая пора плутонической мощи давно уже счастливым образом миновала; также и у Каппа она выдохлась. Кто поэтому не любитель революционных принципов природы и ужасающе величественных явлений, кто чувствует себя задетым теми потрясениями, которые вызваны в его нервной системе вулканизмом, тот пусть поторопится в капповскую Италию. Здесь оп перенесется на богатую цветами почву успокоившейся, достигшей завершенности земли; здесь он сможет отдохнуть от изнурительной жары вулканизма в тени широколиственных фиговых деревьев; здесь природа предложит ему из «чаши Неаполя» красивейшие и величественнейшие жизненные наслаждения и виды; здесь он может из «цветка Европы» вкушать нектар блаженства. Однако и Италия к собственной выгоде ни в какой мере не отрицает своего плутонического происхождения. Сила вулканизма не исчезла, она только покорена очарованием искусства, она только с поверхности отступила вглубь, где, как ей и полагается, продолжает действовать в тишине, если не считать того, что время от времени она ощутимым образом дает знать о своем бытии, дабы энтузиазм искусства держался в рамках рассудитель- ного благоразумия. Другими, необразными словами: капповская Италия соединяет силу севера с прелестью юга [††††††††††††††††††††††††††††††††], строгость философии с веселостью искусства, глубину мысли с богатством широкого мировоззрения, осмотрительность критики с пылом восхищения, точность науки со свободой фантазии, самоудовлетворенную полноту учености с благородной, полной достоинства популярностью языка. Коротко говоря, так же как его вулканизм, его Италия полностью соответствует предмету: на каждой странице мы чувствуем благотворное влпяпие итальянского неба.