§ 8. Ход мысли, приводящий к заблуждению
Нашему пониманию можно было бы противопоставить следующий ход мысли (не столько всерьез принимая это убеждение, сколько для того, чтобы показать, что, исходя из противного, нельзя было бы говорить о видах как общих предметах).
Если виды не суть нечто реальное, а также не суть нечто в мышлении, то тогда они вообще ничто. Как можем мы говорить о чем-то, без того чтобы оно не существовало по меньшей мере в нашем мышлении? Бытие идеального есть, как само собой понятно, бытие в сознании. И оно по праву называется содержанием сознания. В противоположность этому реальное бытие есть как раз не просто бытие в сознании, или то, что содержится [в сознании] (Inhalt-sein), но в-себе-бытие, трансцендентное бытие, бытие вне сознания.
Тем не менее мы не хотим затеряться на ложных путях этой метафизики. То, что «в » сознании, для нас реально точно так же, как и то, что «вне». Реальное — это индивидуальное со всеми своими составными частями, оно есть Здесь и Теперь. В качестве характерного признака реальности достаточно для нас временности. Реальное бытие и временное бытие хотя и не тождественные, но по объему равные понятия. Естественно, мы не полагаем, что психические переживания суть вещи в смысле метафизики. Однако к некоторому вещественному единству они все же при- частны, если верно старое метафизическое убеждение, что все временное сущее с необходимостью есть некоторая вещь или же
вносит свой вклад в конституирование вещей. Если же, однако, все метафизическое должно быть совершенно исключено, то следует определить реальность как раз через временность. Ибо здесь все сводится лишь к тому, что оно противоположно вневременному «бытию» идеального.
Разумеется, далее, что общее, когда мы о нем говорим, есть мыслимое нами; однако поэтому оно не есть содержание мышления в смысле реальной составной части мышления как переживания, оно также не есть содержание мышления в смысле содержания значения, скорее оно есть мыслимый предмет.
Можно ли упустить из виду, что предмет, даже если он реальный и поистине существующий, не может быть понят как реальная часть мыслящего его акта? И не есть ли фиктивное и абсурдное — всякий раз, как мы о нем говорим, — нечто нами мыслимое?Естественно, у нас нет намерения ставить на одну ступень бытие идеального с мыслимым бытием фиктивного или бессмысленного87. Последнее вообще не существует, утвердительно мы ничего не можем о нем сказать в собственном смысле; и если мы все лее говорим так, как будто оно существует, как будто оно имеет свой собственный модус бытия — «просто интенциональный», то при ближайшем рассмотрении обнару- лсивается, что это говорится не в собственном смысле. В действительности существуют только определенные закономерно значимые связи между «беспредметными представлениями», которые благодаря своей аналогии с истинами, соотнесенными с «предметными представлениями», побуждают говорить о просто представленных предметах, не существующих в действительности. Напротив, идеальные предметы существуют поистине. Дело не только в том, чтобы говорить о таких предметах (например, о числе 2, о качестве «красное», о законе противоречия и т. п.) и представлять их как имеющих предикаты, но мы схватываем также с очевидностью определенные категориальные истины, которые относятся к таким идеальным предметам. Если эти истины имеют силу, то должно существовать все то, что объективно предполагает их силу (Geltung). Если я усматриваю, что 4 есть четное число, что высказанный предикат действительно присущ идеальному предмету 4, то этот предмет не может быть фикцией, простой fagon de parler88, а на самом деле — ничем.
Это не исключает того, что смысл этого бытия и вместе с ним смысл предикации не является всецело тем же самым, как в тех случаях, когда относительно реального субъекта признается или отрицается его реальный признак, его свойство. Иначе говоря,
*7 См. в противоположность этому: Erdmann В. Logik Iі. S. 81 и 85; Twardowski К. Zur Lchrc vom Inhalt und Gcgcnstand der Vorstcllungcn.
S. 106 [148-151]. оборотом речи {(pp.). — Прим. перев.
мы не отрицаем, а скорее подчеркиваем то, что внутри понятийного единства сущего (или, что то же самое, предмета вообще) существует фундаментальное категориальное различие, относительно которого мы отдаем себе отчет, различая идеальное и реальное бытие, бытие как вид и бытие как индивидуальное. И точно так же понятийное единство предикации расщепляется на два существенно различных вида: в зависимости от того, идет ли речь о приписывании или отрицании свойств индивидуальному или же общих определенностей — видовому. Однако это различие не уничтожает высшее единство в понятии предмета и, соответственно, понятие единства категорического суждения. В любом случае, присуще ли предмету (субъекту) нечто (предикат) или нет, смысл этой наиболее универсальной присущности вместе с принадлежащими ей законами определяет также и общий смысл бытия, или предмета вообще; так и особый смысл предикации в отношении общего вместе с законами, которые подчинены этой предикации, определяет (или предполагает) смысл идеального предмета. Если все, что есть, мы по праву считаем существующим и определенным образом существующим благодаря очевидности, посредством которой мы схватываем его в мышлении как существующее, то тогда не может быть и речи о том, что мы должны были бы отвергнуть собственное правомочие идеального бытия. В самом деле, никакое искусство интерпретации мира не может элиминировать из нашего языка и мышления идеальные предметы.