§ 11. Философское значение Бэкона
* Поэтому Бэкон решительно высказывается против Пара- цел ьса.
Например, он говорит о нем, что он не скрыл света природы, священным именем которого он так часто злоупотребляет, но погасил его; что он был не только дезертиром, но изменником опыта. Но тройственность его принципов — наверное, интересное замечание для умозрительных тринита- риев! — он называет вовсе не бесполезной мыслью, приближающейся в известпой степени к действительности (Impet. phil, с. И).** Сам Бэкон называет естествознание матерью остальных наук. Хотя он предпосылает философии бога, природы и человека всеобщую науку, philosophia prima, первая часть которой исследует принципы, общие многим наукам, однако он определяет тотчас, что в другой части philosophia prima, исследующей conditionibus adventitiis rerum [побочные условия вещей], например равенство и неравенство, эти предметы должны исследоваться не логически, но физически (De augm. scient., Шд с. І и V, с. 4).
аз
велик объем его опытов и указанпй, наблюдений п познаний в области науки о природе, однако его наиболее существенное значение состоит в том, что он дал метод, органон, логику опыта, определенное руководство к надежному и плодотворному опыту, что он возвысил слепое испытание и хождение ощупью в области частностей до искусства экспериментирования, основанного на логических законах и правилах, п таким образом как бы дал орудия опыта неловкому, неспособному и не привыкшему к опыту человечеству. Вот почему в строгом смысле слова нельзя говорить о содержании сочинений Бэкона; содержанием их можно бы считать все физические опыты и открытия нового времени, даше если бы у него не оказалось о них определенных указаний; сущность их лишь в методе, в форме и способе исследования и обсуждения природы, в указании на опыт. Однако Бэкон был меньше всего эмпириком в обычном смысле слова, а тем более не был отрицательным эмпириком в отношении к более глубокому, к философии. Если он называл, и с полным правом, опыт, представляющий, по его воззрению, в области природы самую тесную связь мышления и чувственного восприятия [***************], единственным источником познанпя, то впоследствии сам работал прежде всего ради эмпирии и ввиду рассеянности его жизни и характера не имел досуга довести отдельные чувственные восприятия и опыты до познаний; однако эмпирия была для него лишь средством, а не целью, только началом, а не результатому которым должна была быть лишь философия или философское познание.
Он называл целью п объектом естествознания познание «вечных и неизменных форм вещей», и потому по отношению к объекту естествознания и способу его определения руководствовался чисто философской мыслью, которая при всем том оставалась у него лишь проектом, не доведенным до исполнения и осуществления. Познание форм вещей как раз и составляет, по его мнению, объект и цель знания и опыта. Но форма вещи у него означает общее, род, идею вещи, а не пустую, неопределенную идею, плохую, формальную общность, неопределенный, отвлеченный род, [она означает] такую общность, которая представляет, как он говорит, fons emanationis [источник эманации], natura naturans [природу, производящую] принцип особенных определений вещи, источник, из которого вытекает ее отличие, ее свойства, т. е. принцип познания особенного, — словом, общность, идея, которая в то же время материально определена, не стоит над природой и вне ее, но имманентна природе. Так, например, по Бэкону, понятие, идея, род теплоты есть движение, а определение или отличие, делающее движение теплотой, состоит в том, что оно расширительное в отличие от прочих видов движения.Поэтому Бэкон был свободен от той схоластики или казуистики эмпирии, которая, вьтйдя из особенного, вновь в него погружается, безостановочно лишь различает и углубляется в тонкости и частности, вводит нас в заблуждение, делает из природы лабиринт без выхода, из-за деревьев не дает нам видеть леса. Ибо, по его учению, лишь то общее есть истинно общее, которое так определено в себе, дифференцировано и материализовано, что содержит принцип познания особенного и единичного, и лишь то особенное является истинно особенным, которое несет свет и познание, ведет от многообразия к простоте, от разнородности к единству, позволяет через себя или из себя познать или открыть общее. Поэтому материя особенного не должна быть простой, огромной кучей песка, в которую мы, желая подняться па нее, все глубже погружаемся, не достигая высшей и прочной точки опоры, и коей отдельные песчинки состоят сплошь из особой породы кампя, так что от сверкающих блесток этой разнородности у нас рябит в глазах и мы перестаем видеть, но горой, в которой различные породы камня нагромождены большими плотными, связанными между собой слоистыми массами и служат нам прочным основанием для свободного философского обзора целого.
Поэтому Бэкон был далеко от того, чтобы, следуя излюбленному догматико-скептнческому методу, который превращает невозможность, неспособность в положительное свойство человека, утверждать, что человек нб познает природы; скорее он вполне определенно сознавал, что единственно от метода, вида и способа нашего интеллектуального подхода к ней зависит, можем ли мы знать о ней нечто реальное или нет[†††††††††††††††]. Поэтому его ум и не довольствуется внешней стороной природы, он требует от нее большего, именно чтобы- естествознание, не ограничиваясь поверхностью явлений, стремилось познать причины их и даже причины причин [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].
Причина, по которой Бэкон большей частью считался эмпириком, а чистые и даже антифилософские эмпирики признали его своим патроном, почему глубокие и спекулятивные мысли его сочинений при обсуждении их не принимались в расчет и оставались без всякого влияния, заключается в самом Бэконе, именно в том, что он не признавал [§§§§§§§§§§§§§§§] и презирал метафизику и философию греков и, несмотря на то что считал эмпирию только средним, даже нижним этажом здания наук, а верхний этаж, с которого только и открывается вид на природу, предоставлял извлеченной из опыта философии, тем не менее считал эмпирию своим жилым и рабочим помещением, остановился на ней, и главным образом в том, что вообще его ум не был ни
чисто философским, ни математически спекулятивным, но был чувственным, чисто физическим.
Поэтому Бэкон и был главным образом склонен и призван к тому, чтобы пробудить изучение физики, поскольку она не просто «прикладная математика». Его ум именно ввиду его внутреннего родства с чувственностью был направлен на особенности и отличия, на качество вещей, стремясь понять вещи в их специфическом качественном бытии и жизни. Господствующее над ним и определяющее его понятие есть понятие качества, поэтому он п выдвигал на передний план опыт, так настойчиво указывал на него. Ибо качество в природе есть лишь предмет чувственного ощущения, опыта; оно только опосредованно становится предметом мышления, а в своей своеобразной сущности является лишь предметом непосредственного чувственного ощущения и восприятия.
Поэтому Бэкон и указывает математике подчиненное положение в физике и отзывается о ней так: «Количество, объект математики, в приложении к материи образует, так сказать, составную часть природы и в большинстве процессов природы причинную составную часть. Оно должно относиться к существенным формам. Конечно, количество из всех форм природы — но крайней мере как я их понимаю — самая отвлеченная и легче всего отделимая от материи, и в этом причина, почему она усерднее выделяется и тщательнее исследуется, чем множество других форм, теснее связанных с материей... Странно, что математика и логика, которые, собственно, должны были быть подчинены физике, однако в полном сознании очевидности своих познаний заявляют притязание даже на господство» (De augm. scient., Ill, с. 6).97
4 Л. Фейербах, т. 1
В этом отношении Бэкон стоит одиноко. Ибо господствующее понятие у Гоббса, Декарта и прочих исследователей природы его и более позднего времени в их воззрениях на природу есть понятие количества, для них природа является предметом изучения лишь со стороны ее математической определяемости. Бэкон, напротив, выдвигает форму качества, природа является для него предметом лишь с этой стороны, это первич-
пая форма природы. Поэтому он и говорит, что сама первая материя• должна мыслиться в связи с движением и качеством. Поэтому и астрономические объекты интересуют его лишь как предметы физики, он обращает главное внимание на их физические свойства. Он говорит определенно: «В нашем размышлении нуждаются не только вычисления и предсказания, но и философское познание. От последнего мы ожидаем, что оно не только объяснит нам периодические движения небесных тел, но и даст ключ к общим субстанциальным свойствам этих тел, их сил и действий, исходя из естественных и бесспорных оснований; не менее важно и то, что оно проникнет в самую сущность движения, не ограничится объяснением явлений, но покажет происходящее в основе природы, представляя фактическую и реальную истину. Поэтому главное руководство в области астрономии принадлежит физической науке» (Descr. globi. intell., cap. V). Поэтому он говорит о самом себе, что он особенно старается исследовать pas- siones [страсти] или appetitus materiae [влечения материи][****************] (Nov. org., И, aph. 48).