Заниматься философией, следовательно, надлежит как юноше, так и старцу: первому — для того, чтобы и в старости остаться богатым благами, потому что у него остается благодарность за то хорошее, что он пережил до сих пор; второму — для того, чтобы в преклонны^ годах оставаться юным в своих порывах, поскольку он будет спокоен перед лицом будущего и его угрозами.
Ведь одна лишь философия делает своих привержен&цев смелыми и свободными от всякого ложного страха, и ей следует посвящать себя целиком, с тем чтобы была достигнута истинная свобода.
Счастливы, однако, те, кто обладают таким телесным и душевным складом или рождаются в такой среде, что по собственному побуждению или под чьим-либо влия&нием могут отдаться философии и исследованию истины, стремление к которой делает человека подлинно сво&бодным, т.
е. мудрым, и способным управлять собою.
Ибо существуют три категории людей, прилагающих старание в этом направлении: одни из них приходят к истине без всякой посторонней помощи. Другие нужда&ются в чьем-либо наставлении и не подойдут к истине, если никто не пойдет впереди них, однако охотно сле&дуют [за таким предшественником]. Третьих можно за&ставить, принудить прийти к правильному [образу мысли], и такие нуждаются не только в руководителе, но и в помощнике, так сказать, в «понукателе».
При этом больше всего заслуживают похвалы пер&вые, однако и вторые обладают превосходными врож&денными качествами; не следует относиться с пренебре&жением также и к третьим. Так как Метродор, несом&ненно, принадлежал ко вторым, а Гермах к третьим, то первым я сильнее восхищаюсь, зато к последнему отно&шусь с большим уважением: ибо хотя оба они пришли к одному и тому же выводу, однако большей похвалы заслуживает тот, кто совершил то же самое в более труд&ной области.
Так как для философа ничто не должно быть важ&нее истины, то он стремится к ней прямым путем, ничего не измышляя и не допуская никаких чужих вымыслов, ибо не к лицу учителям истины какие бы ТО ІІИ было вымыслы; и не следует, как мне кажется, одобрять эту вечную иронию Сократа11, который прославляет и возносит до небес Протагора, Гиппия, Продика, Гор-
гия 11 и других, себя же представляет ничего не знаю&щим и неотесанным.
Конечно, тем менее подобает философу выдумывать пресловутую сказку об Эре Армении 12. В самом деле, если он хотел нам дать представление о божествен&ных делах или о свойствах душ, то почему он не сделал этого в простом и кратком введении? Необыкновенная личность — к случаю вымышленная новинка — и искус&ная инсценировка, напоминающая выдумки адвоката, осквернили ложью самое преддверие к поискам истины.
По этой, следовательно, причине мудрец не будет слушать сказок поэтов и сам не станет трудиться над сочинением основанных на вымысле поэм. Мало того, он будет отворачиваться от хитросплетений и уловок ораторов; не требуя от грамматики ничего иного, кроме [правил] стройной речи, а от риторики — ничего, кроме [правил] ясной речи, он будет употреблять простые и обычные способы выражения, и откроет ли он школу, будет ли писать кпиги, или по приглашению станет пуб&лично читать что-либо из своих произведений — во всех этих случаях он будет остерегаться панегириков и ги&пербол.
Так как среди философов имеются такие, которые относительно истины утверждают, что нет ничего досто&верного, и во всем сомневаются, и другие, которые пола&гают, что все познаваемо, и обо всем без различия вы&носят утвердительные суждения, то мне кажется, что мудрец, который примет решение добросовестно фило&софствовать, станет вести себя так, чтобы не отстаивать все без исключения; однако некоторые незыблемые по&ложения, в отношении которых не должно существовать никаких сомнений, он будет защищать.
Ибо поскольку существуют [вещи], которые могут совершаться самыми различными способами, как, на&пример, затмение светил, их восход и заход и прочие небесные [явления], то смешно, конечно, давать таким вещам одно-единственное объяснение, исключающее все другие. Поскольку же речь идет о таких вещах, которые могут существовать или совершаться только одним- единственным способом, как, например, положения: «из ничего ничего не бывает», «мир состоит из тел и пусто-
ты», «первоначала вещей неделимы» и прочее в этом роде, то было бы также крайне нелепо не придержи&ваться их прочно.
Отсюда вытекает, что мудрецу свойственно защищать положение о множественности характера явлений пер&вого рода и о едином характере последних, а также не колебаться и не отступать от раз добытой мудрости.
Мудрецу, следовательно, свойственно поступать иначе, чем тем, кто, действуя как бы по предписанию закона, философствуют о природе не так, как того требуют сами вещи, но отступают от правильного пути и опускаются до сказок: они не замечают, что для жизни бесполезно как кичиться собственными мнениями, так и радоваться суетной славе, а что полезно лишь одно — душевная невозмутимость.
Впрочем, так как преимущественно признается, что философия состоит из двух частей, а именно из физики, предмет которой — изучение природы, и этики, занима&ющейся исправлением нравов во имя счастливой жизни, то, конечно, ясно, что философия либо всецело сводится к этике, либо в нее частично входит и физика, но лишь постольку, поскольку эта последняя также способствует счастливой жизни.
Ибо если бы нас нисколько не беспокоило то, чего мы ждем и смертельно страшимся со стороны небесных сил, как если бы какая-нибудь из них имела к нам отношение; если к тому же мы достаточно понимали бы, каковы пределы желаний и как долго нужно успокаи&вать причиняемое ими страдание, то мы совсем не нуж&дались бы в натурфилософии, т. е. в объяснении при&роды.
В самом деле, без ясного понимания природы вещей мы не можем достигнуть столь великого блага, а, напро&тив, влача жалкое существование во мраке невежества, мы, подобно дрожащим в темноте и всего боящимся де&тям, опасаемся всевозможных выдумок, страх перед ко&торыми не более обоснован, чем те ужасы, от которых дрожат впотьмах малыши, вымышляя грозящие им опасности; ввиду всего этого необходимо, чтобы страх этот и духовный мрак рассеяли, разумеется, не лучи солнца, но представление о природе и разум, или, что то же самое, натурфилософия. Поэтому-то физику и сле&дует считать частью философии 13.
Хотя некоторые, сверх того, добавляют в качестве мнимой третьей части философии диалектику, это сле&дует отвергнуть на том основании, что диалектика — по крайней мере в том виде, как со обычно преподносят,— занимается лишь хитросплетениями и представляет со&бой не что иное, как пустую болтовню и школу софиз&мов. Мало того, она попросту лишняя с точки зрения цели, которую обычно перед собой ставят, а именно: способствовать пониманию и критическому рассмотре&нию суждений натурфилософов, ибо единственное, что на самом деле для этого требуется,— это чтобы они поль&зовались привычными и ясными названиями вещей.
Ведь если и есть что-нибудь полезное [для филосо&фии] помимо указанного, то это не что иное, как собра&ние передающихся по традиции канонов и некоторых немногих правил, касающихся как самих названий, так и тех критериев, которыми мы обычно пользуемся для суждения о вещах.
Таким образом, это краткое собрание канонов может заменять собою трудоемкую и пространную диалектику и считаться либо частью философии (хотя и наименее важной), либо своего рода добавлением к физике, во всяком случае чем-то вроде краткого к ней введения.