ФИЛОСОФИИ: ЭТИКА, ИЛИ УЧЕНИЕ О НРАВАХ
Что касается этики, или философии нравов, к изло&жению которой нам надлежит перейти, то не без осно&вания было сказано в начале нашего трактата, что ее следует считать главной частью философии; ведь часть философии, трактующая о природе, которую мы изло&жили в предыдущих главах, была бы совершенно бес&полезна, если бы она не способствовала достижению цели жизни, а это и есть предмет этики.
Поистине уче&ние о благоразумии, относящееся к этой части филосо&фии, стоит выше философии природы, в силу того что оно направляет эту последнюю и делает ее средством для достижения моральной цели.Если я при этом говорю, что тема данной части [фи&лософии] — цель жизни, то это объясняет, почему у нас принято обычно говорить именно о той части филосо&фии, которая учит о жизни, нравах или об упорядоче&нии человеческих поступков (ведь нравы суть не что иное, как привычные поступки людей), а равным обра&зом о цели, т. е. о конечном и высшем благе, к кото&рому мы стремимся, и опять-таки о выборе или отказе от чего-либо, поскольку [эта часть философии] пред&писывает избирать то, что ведет к указанной цели, и из&бегать того, что от нее отвращает.
Ведь, коротко говоря, цель жизни, по молчаливому согласию всех людей,— это счастье, но так как почти никто из людей этой цели не достигает, то разве не должно это происходить либо потому, что они ставят себе целью не то счастье, к которому следует стремить- ся, либо потому, что они добиваются счастья не теми, какими следует, средствами?
И так как мы наблюдаем очень многих людей, ко&торые, имея в изобилии все необходимое для жизни (а именно: богатство, почести, талантливых детей и, наконец, вообще все, чего только, по-видимому, можно пожелать), тем не менее всегда встревожены, часто жалуются, полны забот и мучительного беспокойства, терзаемы страхами — одним словом, ведут плачевную жизнь, то из этого можно заключить, что люди эти не знают, в чем заключается и где надо искать истинное счастье, и потому их сердца похожи на сосуд, который отчасти деформировался и продырявлен и поэтому ни&как не может наполниться, отчасти же содержит отвра&тительную жидкость, которая грязнит и портит все, что в него попадет.
Вот почему врачевать и очищать сердце этой фило&софией о цели [жизни] и счастье, с тем чтобы оно могло довольствоваться малым и умело бы с приятностью ис&пользовать всякую вещь,— это благородная задача.
Но заниматься философией нам следует не для виду, а серьезно, ибо нам необходимо не казаться здоровыми, а в действительности ими быть. И заниматься филосо&фией следует немедленно, а не откладывать это на завтрашний день, потому что сегодня также важно жить счастливо. Ведь недуг глупого человека в том, что он всегда начинает жить или предполагает начать, а ме&жду тем никогда не живет [по-настоящему].Странно, по правде говоря! Мы рождаемся один раз, дважды нельзя родиться, и наша жизнь должна когда- нибудь кончиться: ты же, любезный, не будучи властен в завтрашнем дне, все же питаешь уверенность в том, что будешь завтра жить, и, откладывая все на будущее, теряешь сегодняшний день?! Так в отсрочках погибает жизнь, и иные из нас так и умирают среди дел. И вся&кий уходит из жизни не иначе, как если бы он только что родился; потому и сознанию его может быть брошен упрек в детскости, ибо оно не чувствовало, что жило, и вся жизнь для него прошла совершенно бесплодно, как если бы оно было занято чужим делом.
Постараемся же жить так, чтобы не раскаиваться в том, как мы использовали отпущенное нам время, и по&стараемся так использовать сегодняшний день, как будто завтрашний день совершенно нас не касается. Ясно, что наибольшую радость доставляет завтрашний день тому, кто в нем меньше всего нуждается и меньше всего его ждет: такому человеку обычно выпадает сча&стливый час, на который он мало надеялся. Так как тя&гостно начинать всегда жизнь заново, пусть она будет для нас всякий час как бы законченной, завершенной и не нуждающейся ни в каком дополнении. Жизнь глупца неблагодарна, полна тревог и целиком обращена к будущему; позаботимся же о том, чтобы наша жизнь была приятна, свободна от забот, и не только в настоя&щем, но как бы прочно была приведена в спокойную гавань.
Именно это в действительности и означает избегать глупости и подняться словно на вершину мудрости, с которой можно видеть, как прочие люди бесцельно бро&дят и ищут в жизни жизнь. Ибо если ты считаешь, что приятно наблюдать с суши, как моряки борются с бу&рей, или с безопасного места смотреть на сражающиеся армии, то в этом отношении ничто нельзя сравнить с удовольствием наблюдать с ясной высоты мудрости смятение и усилия глупцов. И это, конечно, не потому, что приятно видеть других в беде, а потому, что при&ятно, что тебя эта беда не постигла.
Но чтобы иметь возможность по мере наших сил и до известной степени помочь тем, кто желает достиг&нуть этой, так сказать, кульминационной точки мудро&сти, мы расположим выводы, к которым пришли по этим вопросам, следующим образом: сначала скажем о счастье — высшем благе для человека, а затем о том, что содействует его созданию и сохранению, а именно о добродетелях.