<<
>>

К «ФИЛОСОФИИ ДУХА»

  «Чем образованнее человек, тем мепьше оп нуждается в непосредственном [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡] созерцании». Но ведь это прпложимо к особого рода зрелищам: пошлым комедиям, спектаклям, высшей школе верховой езды, ду- ховпым и великосветским празднествам или особым явлениям природы: водопадам, носорогам.
Их достаточно посмотреть однажды, чтобы такие зрелища врезались в память. Но что верно по отношению к таким любопытным картинам, ласкающим взор, приложимо ли это к насущным потребностям наших естественных созерцаний? Разве нам достаточно одного взгляда на солнце, луну и звезды? Достаточно ли нам раз посмотреть на синеву небес и на облака, облитые золотом заходящего или восходящего солнца? То же можно сказать о созерцании зеленых лугов и лесов, горных кряжей долин. Разве такое созерцание не кажется нам всегда новым, сколько бы оно ни повторялось; разве оно не преисполнено неисчерпаемой свежести, во всяком случае пока у нас самих взор не притупился, пока мы сами еще здоровы? Людская масса удостаивает своим вниманием лишь то, что бросается в глаза, взор же образованного человека привлекает и обычное, и повседневное, и незначительное. Естественные науки возникли лишь в связи с тем, что представление, которое человек себе составил о природе, перестало его удовлетворять, что он все продолжал всматриваться в природу во всех ее деталях.

Особенностью философии Гегеля является то обстоятельство, что он определяет боль как явление исключительно душевное, отмежевываясь от тела, поэтому он напомипает Декарта с его взглядом, согласно которому можно выразить ощущение адского огня без тела. Если же душа представляет собой простое самотождество, обнаруживающее как нечто идеальное все свои различные определения, то боль остается фактом необъяснимым. Еще Гиппократ сказал: «Если бы человек составлял нечто единое, то боль была бы ему чужда». Разумеется, Гегель включает различие в единство, но это единство чисто идеальное, это есть тождество, упраздняющее момент различия, т.

е. условия боли. Спора нет: человек представляет собой единство, по это единство вместе с тем по существу органическое, материальное. Между тем только такое едипство, подлежащее разрушению благодаря этой злосчастной прибавке, только легкоразрываемое, повреждаемое единство допускает боль; для души

не существует боли. И душевная боль находит свое объяснение только в том, что человек составляет единство как результат совместной гармонической деятельности различных органов. Итак, боль вызывается тем, что орган, система, какой-нибудь член, как например, желудок, горло, начинает господствовать над головой; человек, раздираемый этим порабощением, чувствует боль, раскаяние, стыд. Правда, есть мпого действий и влечений, вызывающих многообразную боль, которые не обусловливаются так явно телесными явлениями, например половое влечение, по вместе с тем косвенно они связапы с такими явлеппями и в основе их лежит нечто материальное; это, впрочем, не значит, что при убийствах, кражах нужно предполагать наличие особой способности к убийству или воровству, как это делал Галль. Так, половая страсть может превратить человека в вора, убийцу, клеветника, если эти действия являются средствами удовлетворения его страсти.

Что представляет собой диалектика, если она идет вразрез с естественным возникновением и развитием? Какую цепу имеет ее «необходимость»? Какую цепу имеет «объективность» психологии, вообще философии, если она отмежевана от еднпственпо категорической, императивной, корепной и основополагающей объективности, объективности телесной природы, мало того, если она окончательно потеряла с пей всякую связь, замкнувшись в субъективную сферу, пе ограниченную никаким «не-я» Фихте, «вещью-в-себе» Капта, и усматривает в этой субъективности абсолютпую истину, завершение духа, конечную цель философии?

387

х/з13*

«Внеположность» я усматриваю при взгляде на до- липу, иной вид имеет эта внеположность, когда я смотрю на гору, опять-таки другой — когда передо мной базальтовая брекчия, иной— когда я рассматриваю осадочные горные породы. И если я из сферы геологии перейду к минералогии, как различно это нахождение элементов вне друг друга у известкового

шпата и кварцевого кристалла! Итак, как могу я извлечь из природы попятие простой, пустой впепо- ложпости и навязывать природе это понятие как основное определение? Если я даже самым поверхностным образом рассмотрю находящиеся рядом растения и животных, то в этой внеположности и рядополож- ностп я увижу также смешение и совместность, нахождение одного над и под другим: я увижу голову над ногами и телом, а не наоборот.

А если бы внепо- ложпость составляла сущность основополагающих связей, то было бы безразлично, расположено ли материальное над базисом или над головой, вершиной, ибо все сводилось бы к тому, что голова и поги находятся вне друг друга. Поэтому форма рядоположности и внеположности есть лишь порождение человеческой головы, произвольпая абстракция, которой не соответствует ничего реального, пичего существующего вне человеческой головы.

Мы пазываем абстрактным, н для пас абстрактпо все, что отделено от своего субъекта или объекта. А нам предлагают мыслить попятие субъективного отделенным от субъекта, субъективное как песубъектив- пое, попятие как печто самостоятельное, как по себе данпую сущность. Разве это пе есть крайняя, произвольнейшая абстракция?

Когда фнлософы-метафизпки заявляют: «Nihil est in sensu, qnod non fuerit in intellectu» [«Нет ничего в чувствах, чего бы не было в интеллекте»], то это во всяком случае приложимо к спекулятивной философии Гегеля: он пичего не видит в природе, чего бы она заранее не помыслила в логике. Впрочем, если в чувствах пет ничего, чего бы предварительно или вообще не было в рассудке, то совсем излишне начинать С чувственного!

Философия Гегеля возпикла из Я Канта и Фихте с предположением абсолютного тождества идеального и реального. Я, пе имеющее в виде своей противоположности вещи в себе, но усматривающее в этой вещи само себя или печто ею положенное, составляет понятие гегелевской философии.

Отличиям субъекта, тем отличиям, которыми субъект определяет себя как нечто существенное, соответствуют различные определения объекта. Если мы говорим, что сущности — числа, то это зпачпт, что число есть сущность вне зависимости от вещей. Поэтому только математический субъект превращает число в сущность вещей, ибо число составляет его сущность. Что представляет собой тот субъект абсолютного, который определяется Гегелем как сущность вещей и философии? Это — Гегель.

Согласно основам философии Гегеля, государство, в сущности говоря, есть теократия8, а главное дело Гегеля — теологократия.

Инстинкт привел меня к Гегелю, инстинкт освободил меня от Гегеля.

13 Л. Фейербах, т. 3

 

<< | >>
Источник: Людвиг ФЕЙЕРБАХ. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ. СОБРАНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ В ТРЕХ ТОМАХ ТОМ 3. АКАДЕМИЯ Н AVK СССР ИНСТИТУТ философии. ИЗДАТЕЛЬСТВО СОЦИАЛЬНО - ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЛИТЕPAТУРЫ «Мысль » МОСКВА —1974. 1974

Еще по теме К «ФИЛОСОФИИ ДУХА»: