ФИЛОСОФ.
Другие, у которых вольномыслие заменяет разум, считают себя истинными философами потому, что они осмелились опрокинуть священные преграды, поставленные религией, и разбили оковы, возложенные верою на их разум. Гордясь тем, что они отбросили предрассудки воспитания в вопросах религии, они с презрением смотрят на всех других, как на людей слабых, как на рабские, трусливые души, которые боятся последствий безбожия и, не смея выйти ни на мгновение из круга установленных истин и шествовать по новым путям, дремлют под ярмом суеверий.
Но необходимо иметь более правильное представление о философе, и вот признаки, которыми мы его наделяем.
Все прочие люди обречены действовать, не сознавая и не замечая тех причин, которые двигают ими, и даже не подозревая о них. Наоборот, философ, насколько это для него возможно, разъясняет причины, а нередко даже прозревает их и сознательно вверяется им. Это часы, которые, так сказать, заводятся иногда сами собой. Таким образом, он избегает вещей, которые могут вызвать в нем чувства, нарушающие благополучие, противные разумному существу, и стремится к вещам, которые могут возбудить в нем ощущения, соответствующие его состоянию. Разум для философа есть то, чем является милосердие для христианина. Действия христианина определяет милосердие, действия философа - разум.
Страсти настолько увлекают иных людей, что размышление не предшествует действиям, которые они совершают. Эти люди блуждают во мраке, между тем как философ даже в страстях своих действует лишь по размышлении. Он шествует в ночи, но впереди его - факел. Толпа усваивает правило, не размышляя о соображениях, из которых оно возникло: она думает, что максима существует, так сказать, сама по себе.
Философ исследует ее происхождение, он знает ее действительную ценность, дает ей действительную оценку и дает ей только надлежащее употребление.Истина для философа - не любовница, которая развращает его воображение и которую он рассчитывает найти повсюду: он довольствуется возможностью выяснить ее там, где ^южет ее заметить. Он не смешивает ее с правдоподобием; он принимает за истинное то, что истинно, за ложное - то, что ложно, за сомнительное - то, что сомнительно, за правдоподобнбе - то, что правдоподобно. Он способен сделать и больше, и великое преимущество философа состоит в том, что он, не имея достаточного мотива для суждения, умеет держаться на неопределенной позиции.
Мир полон умных и весьма умных людей, которые постоянно судят; они постоянно угадывают, ибо угадывать значит судить, не сознавая достаточного мотива для суждения. Они не сознают ограниченности человеческого ума; они думают, что он может познать все: так, они считают позорным для себя не высказать суждения и полагают, что сущность ума заключается в способности судить. Философ думает, что она состоит в способности хорошо судить; он бывает более доволен самим собой, когда утрачивает свою склонность к определенному решению, нежели тогда, когда приходит к решению прежде, чем осознает достаточный мотив для этого. Таким образом, он судит и высказывается меньше, но он судит основательнее и высказывается яснее; ему не чужды живые мысли, естественно возникающие в уме при быстром подборе идей, сочетание которых нередко вызывает удивление. Именно в этом быстром соединении и заключается то, что обыкновенно называют "умом"; но этого он ищет менее всего, стараясь взамен этого остроумия тщательно различать свои идеи, выяснять их подлинный объем и точную связь и избегать самообмана чрезмерным распространением какого-либо частного отношения между идеями. В этом различении и состоит то, что именуется рассудительностью и точностью ума. К этой точности присоединяется еще гибкость и ясность. Философ не настолько прикован к системе, чтобы не сознавать силу возражений.
Большинство же людей настолько убеждено в правильности своих мнений, что не дает себе никакого труда вникнуть в чужие мнения. Философ постигает идею, которую он отбрасывает, столь же разносторонне и ясно, сколько и идею, принимаемую им.Философский ум - это ум наблюдательный и точный; он соотносит все вещи с их истинными принципами. Но философ не воспитывает один только ум: свое внимание и свои заботы он устремляет и гораздо далее.
Человек не чудовище, которому надлежит обитать лишь в пучинах моря или в дебрях лесов. Одни только житейские нужды уже делают для него необходимым общение с другими людьми, и в каком бы он состоянии ни находился, нужды и интересы собственного благополучия побуждают его жить в обществе. Таким образом, разум требует от него, чтобы он познавал, изучал и старался приобрести общественные привычки.
Наш философ не считает себя в этом мире изгнанником, не считает себя живущим во вражеской стране. Он хочет мудро пользоваться благами, которые предоставляет ему природа. Как и все другие люди, он хочет удовольствия, а чтобы найти его, требуется его создать; таким образом, он старается сойтись с теми людьми, которые случайно или по его выбору оказались его сожителями. Одновременно с этим он находит для себя то, что ему нужно; это честный человек, который хочет нравиться и быть полезным.
Большинство знатных людей, которым развлечения оставляют мало времени для размышлений, жестоки по отношению к тем, кого они не считают равными себе. Обыкновенные философы, размышляющие слишком много или, вернее, плохо размышляющие, жестоки по отношению ко всем; они бегут от людей, и люди их избегают. Но наш философ, умеющий сочетать уединение и общение с людьми, полон человечности. Это Хремет Теренция1, который сознает, что он человек и что одна человечность побуждает его сочувствовать несчастью или счастью своего ближнего. Ношо sum, humani a me nihil alienum puto2.
Нет нужды говорить здесь, насколько философ ревниво относится ко всему тому, что называется честью и честностью.
Человеческое общество для него, так сказать, земное божество. Он поклоняется ему, чтит его честностью, строгим вниманием к обязанностям и искренним желанием не быть для него бесполезным членом или помехой. Понятие честности столь же глубоко проникает в механическую организацию философа, столько и свет разума. Чем больше вы найдете в человеке разума, тем больше найдете вы в нем честности. Наоборот, там, где царит фанатизм и суеверие, царят страсти и увлечение. Свойство характера философа - действовать в духе порядка или в согласии с разумом. Так как он безмерно любит общество, то для него является более важным, нежели для всех прочих людей, прилагать все усилия к тому, чтобы совершать лишь действия, соответствующие понятию честного человека. Не бойтесь того, что, когда ничей глаз не смотрит за ним, он может совершить поступок, противный честности. Нет. Этот поступок не согласуется с механической организацией философа. Его, так сказать, замесили на дрожжах порядка и правила. Он исполнен идеями блага гражданского общества; он знает его принципы лучше, нежели другие люди. Преступление встретило бы в нем слишком большое сопротивление: у него нашлось бы слишком много естественных и приобретенных идей для того, чтобы подавить это намерение. Его способность действовать - это, так сказать, струна музыкального инструмента, настроенная на известный тон; она не в состоянии произвести несогласный тон. Он боится обмануться, вступить в противоречие є самим собой, и это побуждает меня вспомнить то, что сказал Веллей о Катоне Утическом3: "Он никогда не совершал добрых поступков напоказ, но поступал таким образом потому, что не мог поступать иначе".Впрочем, во всех своих действиях люди ищут лишь собственного удовлетворения; именно благо или приманка данного момента в соответствии с их наличным механическим расположением побуждают их действовать. А философ более, нежели кто-либо другой, расположен своими размышлениями находить удовольствие в сообществе с вами, привлекать к себе ваше доверие и ваше уважение, исполнять долг дружбы и признательности.
Эти чувства воспитаны в глубине его сердца еще религией, к которой приводит его естественный свет разума. И, наконец, понятие бесчестного человека так же противоречит понятию философа, как понятие глупости; опыт повседневно показывает, что человек тем более счастлив и искусен в житейских делах, чем он разумнее и просвещеннее. У глупца, говорит Ларошфуко4, нет достаточных способностей для того, чтобы быть добрым: дурные поступки совершаются лишь потому, что свет разума слабее, нежели страсти; и это в известном смысле подлинно богословская максима: всякий грешник есть невежда.Эта столь существенная для философа любовь к обществу свидетельствует о справедливости замечания императора Антонина5: "Как счастливы будут народы, когда цари станут философами или когда философы станут царями!"
Итак, философ - это честный человек, который поступает всегда в согласии с разумом и соединяет в себе дух размышления и точности с нравственностью и со склонностью жить в обществе. Соедините какого-нибудь государя с таким философом, и вы получите совершеннейшего государя.
Эта идея позволяет легко сделать вывод, насколько невозмутимый мудрец стоиков далек от совершенства нашего философа; такой философ - человек, а их мудрец был лишь призраком. Они стыдились за человечество. Он составляет славу человечества. Они безрассудно хотели уничтожить страсти и возвысить нас над нашей природой химерической невозмутимостью. Он же не помышляет о химерической славе искоренителя страстей, ибо это невозможно, но старается лишь не подпасть под их тираническое владычество, использовать их и дать им разумное направление, ибо это возможно и это одобряет его разум.
Из всего того, что мы сказали, можно еще убедиться, насколько далеки от истинного философа бесстрастные люди, которые, предаваясь ленивым размышлениям, пренебрегают заботами о своих преходящих делах и обо всем том, что именуется счастьем. Истинный философ не мучается честолюбием, но стремится к удобствам жизни. Помимо совершенно необходимого, ему требуется честный избыток, необходимый для честного человека, - только избыток и доставляет людям счастье. Это основа довольства и услады. Ложны те философы, которые своей ленью и ослепительными максимами создали предрассудок: будто следует удовлетворяться только самым необходимым.